— Не в том смысле, о которой просишь ты, по крайней мере, не сейчас, Эдна, — покачал Грегордиан головой, упорно ускользая от визуального контакта. — Рано или поздно я должен передать служение, не собираюсь быть архонтом Приграничья вечно. И передать это мне следует своему ребенку. А Илва — единственная, кто может мне его дать.
Не может же он быть в этом уверен на самом деле?
— Да что за чушь! — взорвалась я. — Обзывай меня големом сколько хочешь, но уж в том, что я стопроцентная, способная родить женщина, не сомневайся! Тебе нужен ребенок? Почему он не может быть твоим и моим?
Широкая ладонь Грегордиана молниеносно оказалась на моем горле, не стискивая или причиняя боль, но заставляя сжаться внутренности от излучаемого мужчиной концентрированного гнева.
— Не смей даже заикаться об этом, Эдна! — уже откровенно рявкнул он мне в лицо. — Я никогда не допущу того, чтобы ты понесла от меня! Иначе мне придется убить этого ребенка сразу после рождения, если только не удастся от него избавиться, или он не угробит тебя раньше!
Я просто онемела на пару секунд, пытаясь уложить в голове услышанное.
— Боже, где логика, Грегордиан? Ты говоришь, что хочешь наследника, но он должен быть только от Илвы, а родись он от меня ему и жить нельзя? Из-за того, что я, по-вашему, не человек?
— Дело не в тебе! — деспот отпустил меня и уселся на край кровати, сгибаясь и упирая локти в колени. — А в том, кто я и что в себе несет мое семя.
У меня просто не было слов, и поэтому просто ждала, когда он продолжит.
— У наследственности дини-ши есть некая фатальная особенность, Эдна, — голос Грегордиана стал глуше и монотоннее, будто он озвучивал мне нечто проговоренное у себя в голове бессчетное количество раз. — Каждое поколение чистокровных дини-ши накапливает и преумножает свою магию и силу в десятки раз. И это благо, ибо дает нам ни с кем не сравнимые способности защитников, с легкостью противостоящих любой угрозе. Но у четвертого в роду мощь достигает предела, такого, с каким разум смертного уже не может справиться. И этот дини-ши с любой женщиной мира Богини способен породить создание безмерного могущества, равное по силе чуть ли не самой Дану, но чья суть наполнена сумраком, безумием и злобой. Если такое существо войдет в полную силу, то не будет никого, кроме самой Богини, кто смог бы его остановить. Только невеста, рожденная в мире Младших, способна взрастить в себе семя четвертого дини-ши, просеяв сквозь себя магию, разбавить ее своей человеческой кровью и родить потомка, с которого начнется новый отсчет поколений. Я четвертый, Эдна. А Илва — та самая единственная во всей Вселенной женщина, чье предназначение взрастить в себе следующего дини-ши в моем роду. Любую другую человеческую женщину мой ребенок убьет, едва поселившись в утробе. Любую же женщину фейри, что по случайности или по злому умыслу понесет от четвертого дини-ши, постарается умертвить каждый, кто об этом узнает. Это прямое повеление Богини, передающееся из поколения в поколение. Я не знаю, чего в тебе больше, Эдна, человеческого или фейринского, но я никогда, слышишь, никогда не допущу того, чтобы ты забеременела от меня! Теперь ты понимаешь?
Нет, я не понимала. Точнее, отказывалась понять эту бесчеловечную, сумасшедшую, изуверскую формулу, из которой, похоже, нет выхода для всех вовлеченных. Она не укладывалась у меня в голове, просто потому что не должно существовать чего-то настолько окончательно-беспощадного и жестокого. Что за долбанутая тварь эта Дану, если вот так насилует всех вокруг? Не в силах сказать хоть что-то вразумительное, я просто побрела вон из спальни, ощущая, что мои ноги с каждым шагом будто свинцом наливаются.
— Куда ты пошла, Эдна? — тут же вскочил Грегордиан.
— Я… мне нужно немного пространства. И время подумать, — пробормотала под нос, приветствуя стремительное возвращение всей физической боли, которая отвлекала и сейчас была убежищем от бардака в голове.
— Подумать о чем?
— О том как… — Боже, да не могу я! — Как, черт возьми, вы можете поклоняться такой психованной суке, вытворяющей с вашими судьбами такой кошмар?! Будь она хоть миллион раз проклятая всемогущая Богиня, но у нее нет права… НЕТ!
Даже не могу сказать, что я кипела. Температура внутри давно перевалила за эту грань. Я горела белым, гудящим от напряжения пламенем и желала спалить им чокнутую дрянь Дану и все ее творения, принимающие все как есть, включая и Грегордиана. В пепел! К хренам собачьим!
— Эдна! — Грегордиан встал у меня на дороге, но невесть откуда взялись силы, чтобы оттолкнуть его и пойти дальше по коридору.
— Мне нужно гребаное, мать его, время, я сказала! — взбешенной тигрицей рявкнула я, захлопывая с грохотом двери своих покоев перед деспотом.
Глава 19
— Один час, Эдна! — донеслось до меня из-за двери.
Надо же, какие послабления! Деспот что, надеется, что спустя 60 минут все то дерьмо, которое он на меня обрушил в качестве сюрприза, как-то возьмет и уляжется? Да пройди хоть 60 лет, я и тогда, наверное, не смогу стройно уложить подобное в голове. Господи, сколько же поколений должно было раз за разом проходить через подобное издевательство над душами, чтобы оно стало нормой, воспринималось как обыденность, не возмущая и не вызывая желания взбунтоваться? Меня одновременно ужасало и ранило, что Грегордиан, мой Грегордиан жил с самого рождения, зная, что его жизнь должна будет развиваться по этому ублюдочному сценарию, и прямо бесило, что он смирялся, принимал как есть… Но, с другой стороны, а что тут сделаешь? Умереть судьбе назло? Совсем отвергнуть возможность продления рода, лишь бы послать на хрен чертову Дану? Так не удивлюсь, если за отказ размножаться, как велено, у этой суки-богини припасено тоже какое-нибудь хитрое наказание.
Я металась в темной гостиной, натыкаясь на стены, и никак не в силах унять гнев и принять окончательность реальности. «Не хочу! Не буду! Мне это не подходит! Я против!» стучало у меня в голове, хоть и понимала прекрасно, насколько это незрело и бессмысленно.
На очередном кругу краем глаза зацепила смутное движение и столь знакомое тусклое мерцание. Ну, нет, только не она!
— Не сейчас, Эбха! — не останавливаясь, прошагала мимо маленькой фигурки.
— Эдна, пожалуйста! — жалобно понеслось вслед.
— Нет, я сказала! К чертям! — грубо огрызнулась я. — Видеть хоть кого-то из вашего проклятущего семейства сейчас последнее, что мне нужно, Эбха! Или правильней будет назвать тебя Ану?
— Нет, не надо, не называй меня так! — зашипела маленькая женщина и вышла из угла, оказываясь в квадрате лунного света, падающего из окна. Мда, даже в темноте было заметно, что выглядела она еще хуже, чем в прошлый раз, а лихорадочный блеск в глазах почти пугал. Но я находилась не в том состоянии духа, чтобы проникнуться и пожалеть. Возможно, уже вообще никогда.
— Почему не называть? Злобная сука-сестренка придет и врежет тебе в очередной раз по твоей шоколадной заднице за то, что трахалась с ее муженьком за ее спиной? — да Алево просветил меня о нравах в божественном семействе, так что нечего тут корчить передо мной трогательную глупышку!
— Нет-нет-нет! — затрясла головой та, что я привыкла звать Эбхой, и крошечные камни дождем посыпались с ее ирокеза.
— Или нет, — не слушая ее, продолжала беситься я. — Я же забыла, милашка Дану сорвала все зло на своих творениях, сделав их жизнь сплошным издевательством! Семья — это, мать твою, святое, своим простим все, а страдают пусть никчемные смертные! Чего их жалеть? Это же их предназначение — быть игрушками и долбанными громоотводами для праведного гнева самодурки-богини!
— Ты не права! — рявкнула вдруг моя оппонентка совсем иным голосом, обратившись в огромного кристаллически-прозрачного монстра, от сверкания граней которого тут же захотелось зажмуриться. — Дану не виновна в этом! Если тебе нужно бросать в кого-то камни, то попробуй сделать это со мной!
Я онемела от ощущения, будто в меня на полной скорости влетел громадный таран и размазал по стене. Жуткий вибрирующий крик и сам факт присутствия в одном со мной кусочке Вселенной Ану словно распылял в пыль кости и обращал в кашу внутренности. Казалось, стены должны были просто развалиться, как картонная коробка, не в состоянии вместить ее ужасающую энергетику. Хрипя и задыхаясь, я рухнула на колени, отчетливо осознавая, что вот она, оказывается, какая — смерть. Неимоверное страдание, непреодолимое давление, выжимающее каждую каплю жизни из всего тела, а совсем не мягкое погружение в блаженное ничто. Но жуткий пресс исчез так же неожиданно, как и обрушился на меня, возможность дышать, а моему сердце снова биться вернулись, в отличие от гнева, который начисто смело.
— Прости, я не хотела, Эдна, — присела передо мной Эбха, виновато заглядывая в глаза и протягивая к моему лицу подрагивающую крошечную ручку, от которой я шарахнулась, как от раскаленной кочерги. Вот теперь я не сомневалась, что передо мной была именно Эбха, которая лишь мизерная часть сущности Ану, потому что разница между ней и настоящим присутствием Ану в полной силе я прочувствовала на своей шкуре.
Оказавшись на полу на заднице, я наблюдала за сменяющимися гримасами на темном личике, совершенно не в силах пока хоть как-то реагировать.
— Я не хотела срываться, — продолжала извиняться псевдобрауни, теперь начав опять прислушиваться и озираться. — Мне вообще не стоило приходить и тем более являть тебе всю себя, но чувство вины меня совершенно уничтожает, Эдна! Ты источаешь ненависть на Дану каждой своей порой, а она ведь заразна, как любая сильная эмоция. А Дану совсем не заслужила твой гнев. Во всем плохом, что ты видишь вокруг, повинна я, а не она!
Вздохнув пару раз, я прислонилась спиной к стене, продолжая пялиться на Эбху, которая явно ожидала какой-то моей реакции. Какой? Что я брошусь расспрашивать ее как же так? Или скажу «нет, что ты, дорогая, не бери на себя вину стервозной сестрицы»? Но мне вдруг стало все равно. С исчезновением гнева после проявления Ану во плоти стало наплевать на то, кто из их семейства и в чем там считает себя виноватым или хочет отстоять честь и доброе имя другого. Поэтому я молчала и просто смотрела, а Эбха, не выдержав, вскочила и стала метаться по гостиной, как еще недавно я.