о даже моей жизни, так что смею, да! Думаешь, у меня склероз, и я забыла, что и ты, и Алево, и другие твердили, что меня должны убить? Теперь ты заявляешь, что умереть мне не грозит, но все же у меня есть что-то нужное твоей долбаной невесте! Просто скажи, что собираешься отнять у меня, я хочу знать!
— Часть души, — ни крика, ни рычания, два четко произнесенных слова. — Не отнять, а лишь вернуть туда, где ей и место.
Тут же в памяти всплыл тот самый первый обстоятельный разговор с Алево, когда он разложил мне по полкам, почему я голем, в чем согрешила, сама не подозревая, и обвинил маму в преступном бардаке устроенном, в желании вернуть душу своей дочери. Не то чтобы я совершенно не вспоминала о сказанном им ранее, просто у меня постоянно находились более насущные проблемы, чем размышления о чем-то столь нематериальном, как душа. То есть да, мы все привыкли употреблять это слово в повседневности. Плюнуть в душу. Вывернуть наизнанку. Душа ушла в пятки. Но что каждый вкладывает в это понятие? Для верующих это одно, некая бессмертная основа сути каждого, вполне осязаемая и реальная, потому как ее можно запятнать, извратить или же трепетно коснуться. Но для людей абсолютно прагматичных, далеких от религии и любой мистики, какой я и была до недавнего времени, душа это, скорее, некое собирательное определение собственной личности. Общность сознания, эмоций, опыта, восприятия окружающего мира, присущая только тебе и больше никому во всей Вселенной. Как взять от этого часть и отдать кому-то добровольно или принудительно? Это же не костный мозг и не печень на пересадку, от которых можно отделить некий кусочек от целого и переместить в другую оболочку. В моем разуме вообще отказывалось это хоть как-то укладываться. Аналогия была лишь одна: потеря души — это смерть. Но вот по словам Грегордиана выходило, что физическое умирание мне не грозит. Но что тогда? Стану вот такой куклой, как сейчас Илва? В этом вся соль?
— Ты для этого разыскивал меня в мире Младших и притащил сюда? Как долбаную жертву на заклание для благополучия своей чертовой невесты?
— Ты снова извращаешь сам смысл, Эдна, — Грегордиан раздраженно зыркнул на меня и стал вышагивать по залу. — Да, я столько лет прочесывал мир Младших в поисках тебя, что уже почти отчаялся. И до тех пор пока все не осложнилось, единственное, что мне нужно было сделать, обнаружив тебя, — это убить. Разорвать порочную связь и вернуть все, как и должно быть. Но ты все еще жива!
— Убить? — от неприкрытой жестокости слов деспота, а главное от тона, в котором и не было тени сомнения или раскаяния, стало еще хуже. Если такое вообще возможно в моем нынешнем состоянии. — Вот просто так подойти на улице и лишить жизни? Без объяснений, чем заслужила, без попыток узнать, что я собой представляю?
— Да. — Словно свист топора палача, что случайно промахнулся или умышленно ударил плашмя, оглушая, но не отсекая. Конечно, не смерть, но безумно больно.
Но разве это и правда шок для меня? Ведь однажды Грегордиан не задумываясь практически убил меня, едва узнав, кто я.
— Что значит — все осложнилось? — дурацкий вопрос, понятно, что это касается нашего почти сверхъестественного влечения друг к другу, но, с другой стороны, мой разум требовал хоть какой-то реакции. Начать орать, рыдать, заламывать руки и вопрошать «как же ты мог?». Стоять тут и представлять, что в любой момент моей жизни от колыбели и до того судьбоносного вечера нашей случайной встречи моя жизнь могла оборваться, что я была обречена гораздо раньше, чем узнала об этом, потому что так было всегда? Ну, а смысл рефлексировать на эту тему сейчас? Скорее уж в моем положении стоит порадоваться, что, несмотря на смертный приговор, я все еще живу и дышу.
— Ты и я. Этого никогда не должно было случиться, — хрипло ответил Грегордиан, останавливаясь напротив меня и глядя так, что у меня все внутри перевернулось от противоречивых эмоций. Его слова были констатацией откровенной безнадежности для меня, которая для всех вокруг никакая не трагедия, а лишь восстановление естественного порядка вещей. Но вот его взгляд… В этом сверкающем мрачностью сером льде был тот свет, что давал крошечную толику надежды.
— Но случилось, — тихо проговорила, пытаясь вцепиться за этот проблеск, но чувствуя себя соскальзывающей, потому что реальной опоры не было. Я не понимала, почему все так!
— Да. И осложнило все еще больше, — кивнул Грегордиан и усмехнулся, но не так как раньше — зло и насмешливо, а как-то расслабленно, хотя и не без некой нотки обреченности. — Но сейчас я этому даже рад.
— Рад? — спросила опять тихо, борясь с желанием закричать в голос. — Но этой радости, выходит, недостаточно для того, чтобы снять с моей шеи петлю? Эти твои радостные осложнения дают мне лишь отсрочку, но совсем не помилование? Хотя нет! Зная тебя, скорее уж просто время тебе наиграться со мной! Так?
Тут же прикусила язык, увидев, как изменилось и потемнело лицо Грегордиана, становясь почти страшным. Зачем я позволила упреку прорваться? Разве этот мужчина поймет и примет его смысл? Нет! А сказанное разрушит даже то хрупкое взаимопонимание, что у нас было. А ведь очень может быть, оно было единственным моим шансом избежать гибели. Но слов не вернешь, и внутри словно прорвало.
— Зная меня, Эдна? — навис надо мной Грегордиан, но я уперлась в его грудь и вынудила позволить мне тоже подняться. — Думаешь, что хоть немного знаешь меня?
— Нет! — с горечью выплюнула я, глядя ему в глаза и отказываясь уступать его давлению. — Мне казалось, что вроде бы начала узнавать, но нет! Но знаешь что, архонт Грегордиан? Думаю, мне это больше и не нужно! Я не страдаю гребаным стокгольмским синдромом и не собираюсь проникаться чувствами к тому, кто не дрогнущей рукой отправит меня на смерть!
В сером льдистом пламени напротив добавилось ярости, но наружу ей деспот в отличии от меня не дал прорваться.
— Что касается чувств, женщина, то для нас обоих уже поздновато изображать их отсутствие! — ровно произнес он, знающе ухмыльнувшись. — И никакой смерти не будет, сколько тебе повторять! Я позволю провести обряд, только если буду точно уверен в том, что ты выживешь. — Вот тут краткая вспышка.
Не лги мне, деспот, не сейчас и не в этом!
— Уверен? Как часто кому-то случалось проводить нечто подобное? — Грегордиан неопределенно дернул головой, разрывая зрительный контакт. — Ясно, ни разу. Выходит, я должна рискнуть жизнью или своим здравомыслием, став подопытным животным в долбаном магическом опыте, исход которого неизвестен? И все почему? Потому что ты хочешь меня сохранить для дальнейших развлечений, пусть даже весьма условно, и заполучить наследника со всеми вытекающими!
— Наследник — необходимость, Эдна! — все еще не глядя на меня, ответил Грегордиан. — А то, что между нами — это совсем не развлечение, и тебе это известно так же хорошо, как и мне!
— Да не важно это! — махнув руками, возразила я. — Значение имеет совсем другое! Жертва здесь требуется от меня, а не от тебя, и причем совсем недобровольная! А я не хочу! Не хочу, чтобы меня потрошили и кромсали, неважно — физически или морально! Не хочу!
Повтори я это сколько угодно раз, ничего не изменится.
— Ты так любишь говорить о справедливости, Эдна, — желчно заметил Грегордиан, снова усаживаясь в кресло. — Так если следовать ей, у тебя есть, то что принадлежит Илве от рождения! Разве просто вернуть чужое — это жертва?
— О, ну надо же! — сорвалась и я в ответную язвительность. — Ты станешь теперь мне тыкать человеческими принципами? А как насчет того, что мы теперь в мире фейри, а тут кто первый встал, того и тапки! Если эта самая душа теперь у меня, то расставаться я с ней не намерена! Я хочу оставаться собой, такой, как сейчас, а не превратиться в твою куклу из секс шопа!
— Не забывай, женщина, что захваченное в моем мире нужно еще и иметь силы удержать, отстоять у других претендентов! — угрожающе подался вперед деспот. — А в этой борьбе ты мне не противник!
А вот на эту темы мы, помнится, уже говорили.
— Просто потому, что я никогда по-настоящему и не хотела им быть, архонт Грегордиан! — смехотворно, конечно, Аня! Все равно что шавка, лающая на слона. Ну и плевать. Но просто взять и поднять лапки я не готова.
— Прекрати, Эдна, — Грегордиан, вместо того чтобы разозлиться, устало потер переносицу, будто страдая от головной боли, и я упрекнула себя за то, что, несмотря на всю злость и его бессердечность, во мне снова зарождалось нечто похожее на жалость к нему. — Не затевай то, что совершенно бессмысленно! Просто доверься мне, и я сделаю все, чтобы добиться результата, который устроит всех!
Секундная слабость исчезла, смытая новой волной праведного гнева.
— Каких всех, Грегордиан? — топнула я и развела руками, указывая на окружающее пространство. — Единственный, тут кто пытается сесть сразу на все стулья и чьи желания имеют значение — это ты! Всегда ты! Только ты! Но знаешь, будь ты хоть сто раз сильнейшим и миллион правителем, которому подчиняются все кругом, наступает момент, когда получить все и сразу не выйдет!
— Все зависит от того, сколько усилий прилагаешь, женщина! — огрызнулся деспот, полоснув по мне взглядом.
— Да хоть все из возможных и невозможных, Грегордиан! — уже почти прокричала я. — Это та ситуация, когда нужно сделать выбор, а не лупить со всей дури, надеясь только на собственную мощь!
Грегордаин снова вскочил и подошел вплотную ко мне. Обхватил пальцами подбородок и цинично усмехнулся, глядя в упор.
— И конечно же, этот выбор должен быть в твою пользу? — с изрядной долей насмешки спросил он. — Это было бы в твоем понимании правильным? А у любого фейри и сомнений бы не возникло, что из тебя следует вырвать душу, без оглядки на то, что с тобой станет! Но я не поступаю так! Я ищу способ нанести минимальный ущерб!
— О, мне считать тебя за это героем моего романа, Грегордиан? Прости, уж не знаю, как это сделать! Зато точно знаю, что если принудишь меня к этому чертову обряду, даже если он и закончится благополучно, то возненавижу тебя! Просто за то, что провел через это!