— Надеюсь, ты расскажешь мне за что раньше, чем убьешь, — сглотнув, я осторожно стала отстраняться от опасного металла, и, как ни странно, Илва мне это позволила.
— Хочешь сказать, что сама не понимаешь, почему? — гневно выдохнув, спросила Илва, и от движения воздуха на моей разом взмокшей коже я вздрогнула. — У тебя всегда было то, чего была лишена я, то, что на самом деле было моим!
Ладно, впрямую высказанные претензии всегда лучше, чем загадочное умолчание с каким-нибудь грандиозным мерзким сюрпризом в конце. Так, по крайней мере, у тебя есть четкое представление, с чем придется иметь дело. Я, наконец избавившись от клинка у своего горла, медленно развернулась и всмотрелась в бледное пятно худощавого лица напротив. Угадать в таком освещении эмоции, на нем написанные, было практически невозможно, я лишь отметила, что девушка не выглядела по-настоящему взбешенной, и это несколько обнадеживало.
— Знаешь, я узнала о твоем существовании совсем недавно и, если честно, до сих пор понятия не имею, как можно разделить на части чью-то душу…да и не особо-то в это верю, — как можно спокойнее проговорила я, незаметно вытирая ставшие противно мокрыми ладони. — В любом случае я никак не причастна к самому процессу, так что…
— При чем здесь это! — мои глаза стали приспосабливаться к темноте, и я рассмотрела, как Илва досадливо нахмурилась и чуть дернула головой, продолжая внимательно изучать меня.
Выходит, речь все же идет о Грегордиане, и вот тут то самое, первобытное собственническое чувство, которое толкнуло меня на необдуманный приход сюда, снова поднялось в полную силу.
— Признаю твое право злиться из-за ситуации с деспотом, но даже если бы у меня была возможность отступиться, а ее нет, я бы этого не сделала.
Сама себе поверить не могу. Я на полном серьезе практически бросаю вызов официальной невесте, почти жене архонта? Мало того, что сам факт конкуренции за мужчину для меня дикость из ряда вон, так еще и у этой самой невесты оружие в руках! Да уж, Аня, степень твоего самоубийственного идиотизма стремительно набирает обороты! Прежняя Анна Коломина, скорее всего, сочла бы такое деструктивным, жалким и недостойным собственной персоны. Вот только нечто глубинное и примитивное властным пинком отправило разум в темный угол при одной только мысли о претензиях другой на Грегордиана и оскалилось, рыча: «МОЕ!!»
— Ты! — угрожающе подалась Илва ко мне, и мне огромных сил стоило не шарахнуться, потому что несмотря на хрупкое сложение мощная волна исходящего от нее гнева едва не сбивала с ног. — Ты жила с моими родителями и присваивала их любовь, тогда как я умирала все детство от страха перед этими бездушными чудовищами, Белыми Девами, среди которых мне пришлось расти! Ты наслаждалась свободой и нормальным существованием, общением, тогда как я была заперта и знала, что каждый следующий день просто приближает тот момент, когда стану сосудом для ребенка архонта, и всем плевать, хочу ли я этого. И вот теперь ты, появившись здесь, умудрилась просто околдовать этого самого архонта, и он едва смотрит на меня, а значит испытать, что такое быть желанной мужчиной, я не смогу. Разве это все не повод ненавидеть тебя так сильно, чтобы желать немедленно убить?
Однозначно повод. Я с трудом могла представить, каким было ее существование все эти годы, но очевидно, что, по сравнению с ней, я жила в раю. Вот только роли в этой драме выбраны и распределены не мной, так что при всем сочувствии брать на себя вину не собираюсь.
Илва снова быстро подняла кинжал, острие оказалось практически у меня между глаз, и рука ее нисколько не дрожала. Но я уже просто откуда-то знала, что она не нападет, и не стала отстраняться, а прямо смотрела ей в глаза, что сейчас казались черными в окружающем нас мраке. Мое детство, юность, события и отношения в семье снова будто пронеслись передо мной, только теперь все: каждый день и сказанное слово — виделись в совершенно другом свете.
— Мама, скорее всего, всегда знала, что я — это не ты, — тихо сказала я и аккуратно взялась за тонкое запястье Илвы, убирая от своего лица оружие. — И мне никогда не принадлежало ни капли ее любви. Сквозь меня она всегда хотела увидеть и дотянуться до тебя. Она на это потратила всю оставшуюся жизнь. Папа не выдержал всего этого и ушел. Я так понимаю, что именно от того что она ни за что не хотела отпустить тебя, удалось выжить мне. Так что можешь ненавидеть и винить меня в чем хочешь, но я живое подтверждение как раз того, насколько сильной была материнская любовь к тебе.
Лезвие заплясало в побелевших от напряжения пальцах Илвы, и она резко разжала их, позволив кинжалу глухо упасть на ковер между нами.
— Расскажи! — пробормотала она хрипло и стремительно развернулась ко мне спиной, сгорбившись как от тяжести.
— О чем?
— О маме…об отце…о том, как ты…как все живут там, в мире Младших.
О том, как могла бы жить она, повисло в воздухе.
Я не знала, как начать такой рассказ. Просто привалилась к ближайшей стене, потому что ноги не очень-то твердо держали, и стала воспроизводить вслух каждое свое воспоминание, какое только могла раскопать в себе. Может мне и хотелось бы, чтобы они были только светлыми и наполненными радостью, но надо признать, что это было не так. Нет, мое детство не было ужасным, наполненным слезами или грубостью, но и тепла, если подумать, в нем не было, хотя я не считаю себя хоть в малейшей степени обделенной. Особенно теперь, зная истинное положение вещей. Эти долгие, пристальные взгляды мамы, сколько себя помню. Они всегда были наполнены не восхищением и любовью, а ожиданием. Теперь-то я понимаю, чего она ждала, на что надеялась, а тогда старалась учиться идеально, помогать ей во всем, предполагая, что именно этого она и хочет от меня. Но ничего не менялось, разве что к ожиданию в маминых глазах примешивалось все больше разочарования, и поэтому с годами я освоила в совершенстве роль кого-то, похожего на призрак. Чем реже она меня замечала, тем меньше мне приходилось сталкиваться с ее отчуждением и ощущением, что я все равно не соответствую ее ожиданиям. Илва слушала меня не перебивая, не задавая наводящих вопросов, снова обратившись в безмолвную истуканшу. Я все говорила: о ссорах родителей, об уходе отца, о еженедельных поездках к той странной подруге, оказавшейся ведьмой, о которых почти ничего не помнила, о том ужасном последнем дне, о похоронах, о том, как жила дальше. Первый секс, свидания, отстраненное присутствие мужчин в моей жизни, работа, покупки, ежедневная рутина. Поразительно, как же собственно мало было событий, стоящих упоминания за почти три десятка лет. Такое чувство, что все сдвинулось с мертвой точки только в тот момент, когда судьба беспощадно вмазала меня в широкую грудь деспота на той улице. Но вот тут я уже ничего рассказывать не собиралась. Потому что дальше — это уже все мое. Может, я еще и могла допустить мысль, что до этого я как бы проживала ее жизнь, но после первого же взгляда на деспота все изменилось. То, что во мне пробудилось тогда, уже никому кроме меня не принадлежит, и если кто-то захочет заставить меня поделиться, то ему придется отвалить.
— Ты в самом деле не знала, чем…кем являешься? — за время моего рассказа Илва успела опять вернуться к окну и теперь стояла там, напряженно глядя наружу, а я, устав торчать столбом, примостилась на какую-то тумбу.
— Нет. В полной мере я и сейчас еще не понимаю, как такое возможно, и отказываюсь перестать считать себя человеком.
— Я многое не поняла из того, что ты рассказывала о мире Младших, — задумчиво призналась Илва. — Похоже, там все устроено немного не так как здесь.
— Раньше бы я сказала, что вообще никакого сходства, но теперь понимаю, что большей частью это относиться к образу жизни, а это скорее уж декорации, — поразмыслив с минуту, ответила я. — Что касается взаимоотношений, стремлений людей, то надо быть честной — они схожи с местными. Все хотят власти, роскоши, безопасности, душевного и физического комфорта, обладания чем-то или кем-то. Просто фейри это не считают нужным как-то маскировать, не обременяют себя какими-то моральными ограничениями и не выбирают щепетильно средств, добиваясь желаемого. А так, если подумать, не такая уж большая разница.
Выслушав меня, Илва снова надолго замолкла, глядя в окно, и я решила, что пришло время и мне задавать вопросы.
— Какие у тебя планы по поводу архонта Грегордиана?
В этот раз я уже не пропустила ее стремительного приближения, хотя и поразилась тому, как быстро она передвигается.
— А какие, по-твоему, могут быть варианты? — похоже, она опять разозлилась. — Буду жить здесь, до тех пор, пока не придет время понести от него. Рожу наследника и буду делать все, что только смогу, чтобы архонт пожелал еще детей, потому что возвращаться к Белым Девам я не хочу ни за что на свете!
В ее голосе мне послышались откровенно издевательские нотки. Мои внутренности будто свернули узлом и сбрызнули вдобавок кислотой. Я сжала зубы, чтобы не дать потоку боли и ослепляющей ярости вырваться наружу.
— И тебе не противно, что он станет прикасаться к тебе только по необходимости, ради того, чтобы зачать этого чертова наследника? — да, я отдавала себе отчет, что сказать такое кому-то, у кого точно так же как у меня нет выхода, жестоко и даже подло. Но ком эмоций, душивший меня сейчас, требовал выхода, так что…
— А тебе? Ведь после меня он станет возвращаться в твою постель. После! И это я — та, кто родит ему, уж это ты у меня отобрать не сможешь!
Получи Аня, так тебе и надо! Закусив губу до крови, я выдохнула, посмотрев в темноту над головой.
— На самом деле при одной мысли об этом меня будто на кусочки режут, — выдохнула я, протолкнув признание через сжатое спазмом горло.
Илва подошла ко мне совсем близко и снова стала всматриваться в лицо цепко и будто что-то выискивая. Я же просто позволила ей видеть все что захочет, не прикрываясь никакими масками и не скрывая эмоции.
— То, что между тобой и архонтом… — она снова дернула головой и ссутулилась. — Когда смотришь на вас, это ощущается таким настоящим.