— Может это какое-то последствие действия яда? — даже Алево выглядел не на шутку встревоженным.
— Когда, во имя проклятых созданий, уже прибудет этот гоет? — вышел из себя Грегордиан и, пнув со своего пути стул, прижал к моему лбу ладонь. И-и-и-и все! Меня накрыло молниеносно, дико и всепоглощающе.
Вскочив, я прижалась к Грегордиану всем телом, обвивая его шею, как будто хотела удушить, а не обнять, трясясь как в лихорадке. И опьянела окончательно от однозначной его реакции, когда он без малейшей заминки стиснул меня в ответ и прижался губами чуть пониже мочки уха, будто прижигая мою кожу этим прикосновением.
— Ты мне нужен… — взахлеб пробормотала, грубо дергая, как одержимая, ворот его рубахи. — Сейчас же… сию же секунду…
— Тише, Эдна, — прямо-таки замурлыкал деспот, и не думая меня отстранять. — Разве ты не знаешь? Если я тебе нужен, я у тебя есть! Всегда.
Его дыхание за пару секунд из спокойного стало упоительно-рваным, а член у моего живота отвердел и задергался, лишая меня последней связи с собственным разумом.
— Э-э-э-э, мой архонт, — напомнил о себе Алево, и в его голосе отчетливо читалось недоумение. — Ты позвал меня поговорить с монной Эдной о некоем деле.
Казалось, Грегордиан тоже мгновенно забыл, о чем бы то ни было, и раздраженно скривился на жутко неуместное сейчас вмешательство его помощника. Я же буквально взбеленилась от этого вторжения в то пространство безумия, в котором уже погрязла с головой и, заворчав как голодная хищница, прикусила кожу на ключице Грегордиана, и впилась в плечи ногтями, едва он стал поворачивать голову в сторону несносного асраи. Любые гребаные дела подождут, а вот я не могу больше ждать ни единого мгновения.
— Позже! — рыкнул деспот, тут же снова полностью концентрируясь на мне и подхватывая. — Я пошлю за тобой.
— Грегордиан… — вместо того чтобы уйти, Алево, наоборот, шагнул ближе. Он что, совсем тупой или мазохист?
— Вон! — рявкнул Грегордиан так, что стекла звякнули и, развернувшись, усадил меня на стол позади нас.
Ушел ли Алево к тому моменту, когда деспот задрал мое платье и загнал в меня член, я понятия не имела. Потому что ощутив его наконец в себе, я ослепла от первой волны просто вселенского облегчения и могла слышать лишь собственный яростный торжествующий вопль. Но едва оно схлынуло, и тут же мне стало нужно больше. Еще сильнее, глубже, резче. Глаза застилали слезы наслаждения, внутри все заходилось в алчных спазмах, горло саднило от криков в накатывающих раз за разом оргазмах и сумбурных требований, упреков в том, что мне все еще недостаточно. Мало-мало-мало! Мое неистовство заразило и Грегордиана, и он таранил меня остервенело, стискивая бедра, кусая сквозь ткань платья, а я извивалась и насаживалась, не жалея нас ни капли, приветствуя этот безумный, замешанный на боли кайф. Мой деспот хрипел и выстанывал что-то про то, что я могу взять все что хочу, что он готов сдохнуть прямо сейчас, что я его до последнего проклятого вздоха. Я смутно осознавала, что одежды между нами больше не было и под спиной уже не гладкая твердость стола, а мягкая прохлада постели. Но очень скоро простыни нагрелись и промокли, они липли к нашей раскаленной коже, каждая мышца полыхала от изнеможения, но насыщения все не было, и я продолжала цепляться за врезающегося в меня снова и снова Грегордиана, вдавливая жестко в его поясницу пятки. Еще-еще-еще!
Но в какой-то момент все резко изменилось. Тело нещадно трахающего меня деспота вдруг исчезло и от этого мне показалось, что с меня содрали кожу и одновременно воткнули в грудь громадное копье. Вместо обнаженного Грегордиана надо мной оказался Хоуг и еще кто-то, удерживая на месте. Я заорала и забилась, заходясь в бешенстве и чистейшем отчаянии, и мне вторил рев раненного в самое сердце деспота. Что-то грохотало, кто-то вопил от боли. А потом в мозгу и груди будто что-то взорвалось, и на мгновенье и зрение, и сознание вдруг прояснились, и воцарилась оглушающая тишина. Но лишь на долю секунды, потому что вслед за кратким прояснением пришла такая неописуемая боль, разрывающая каждую клетку тела, что даже вдохнуть, чтобы закричать, не выходило. Последнее, что я увидела, было потное, покрасневшее от напряжения лицо удерживающего меня Хоуга.
— Прости, Эдна, так сейчас будет лучше, — сказал он и ударил головой, погружая меня во тьму.
Глава 38
— Бу-бу-бу…
— Р-р-р-р-р…
Под аккомпанемент этих звуков мое сознание навестило меня впервые. Но ненадолго. Пребывание в реальности было столь неприятным, а явно агрессивно спорящие поблизости так напрягали, что возвращение в темноту, лишенную чьего-либо раздражающего присутствия, оказалось несказанным облегчением. Но, конечно же, пребывать в свободном небытии спокойно никто позволять мне не собирался.
— Эдна, ну давай же, соберись! — прорезался в блаженной темноте голосок Эбхи. — Ты должна объяснить все этим мужикам, пока они не наделали неверных выводов!
О, да неужели? И что же это я должна объяснять? Очевидно, опять какую-нибудь божественную хрень, из-за которой на меня станут смотреть как на полоумную или обманщицу. Нет уж! Как-то без меня.
— Эдна, да что с тобой! — возмутилась невидимая богиня моим игнором. — Угроза почти миновала, но если ты не вернешься, то все может стать снова очень плохо, вместо того чтобы стать навсегда хорошо!
Как-то это коряво прозвучало, хотя, в общем и целом, в неповторимом стиле Эбхи, конечно. Но я больше не попадусь на это! Даже рта не открою. А смысл? О чем не спроси — опять только и начнет наводить тень на плетень.
— Осталось потерпеть совсем чуть-чуть! — заныла богиня. — Ну, пожалуйста, Эдна! Не оставляй его или все потеряешь, и не только ты!
А у меня есть еще что терять? В моем понимании, теряют нечто, априори принадлежащее тебе, но деспот отобрал у меня даже право умереть по своей воле, так что…
— Эдна! — голос совсем уже не Эбхи бесцеремонно рванул меня из темноты, возвращая в мир, полный страданий. — Открой глаза!
В прямом смысле. Здесь у меня болело все. Даже веки, которые приказывал поднять Грегордиан. Боль не была такой острой и пронзающей, какую я запомнила в момент сразу перед отключкой. Она, скорее уж, напоминала заунывный вой на одной непрекращающейся ноте в каждой клетке тела. Но это не значит, что мне нравилось ее ощущать. Глубоко вздохнув (что, кстати, тоже было чрезвычайно больно), я постаралась соскользнуть обратно в блаженную темноту.
— Не смей! — хлестнул деспот меня приказом, а следом и разрядом чистого электричества, уже прекрасно знакомым, но от этого ничуть не ставшим приятным.
Мое тело сначала выгнуло высоковольтной дугой, но уже через секунду согнуло в обратном направлении от дикого спазма в желудке. Скатившись с кровати, я упала на четвереньки, трясясь и издавая, наверняка, жуткие звуки. Тошнотворные судороги скручивали снова и снова, но совершенно без толку. В моем организме не было, очевидно, ни капли лишней влаги. Ну еще бы! После того секс-марафона, что устроили мы с деспотом, и количества пролитого пота и прочих телесных жидкостей, было удивительно, что я не ссохлась как мумия. Как только — миллион лет спустя — немного попустило и перестало непреодолимо сгибать пополам, рука с грубоватой кожей убрала волосы, прилипшие к моему лицу, и вынудила приподнять голову.
— Пей! — велел Алево.
Я попыталась замотать головой, но не вышло, так как он меня удерживал за волосы, потом — сказать вслух, что не могу, но вышло только какое-то скрипение и, наконец, просто отстраниться от источающей противно-мятный запах чашки перед моим лицом, но тут плюхнулась на задницу.
— Да во имя Богини, Эдна! — раздраженно прошипел асраи и рывком поднял меня и усадил обратно на постель. Ощущать кожей ягодиц мягкость ткани вместо холодного шершавого пола было комфортнее.
— Пей — я сказал!
Край чашки цокнул по моим зубам, больно прижав губу, а сильные пальцы надавили с двух сторон на челюсть и снова чуть запрокинули голову, вынуждая глотать полившуюся в рот жидкость или захлебнуться.
На реальное сопротивление сил не было, и поэтому я просто глотала, дожидаясь, когда от меня отстанут. Но за первой чашкой последовала вторая, и еще. Живот опять скрутило, и я с полным равнодушием подумала, что сейчас верну упертому асраи его пойло в полном объеме. Но, как ни странно, внутри все медленно успокоилось, и жидкость не только удержалась во мне, но и, кажется, моментально всосалась иссохшим организмом, принося ощутимое облегчение общего состояния. И я наконец смогла открыть глаза. Моргая, первым я разглядела стоящего передо мной Алево, обозревающего меня мрачно, даже без легкой тени обычного ехидства, и за его спиной — Лугуса, с кувшином в руках, явно с тем мерзким, но лечебным питьем, что в меня вливали только что. Причем брауни смотрел куда-то в сторону, избегая встречаться со мной взглядом. Осмотревшись, я поняла, что это не мои покои, а какая-то неуютная, совсем небольшая комната, практически каморка, в единственное окно которой едва проникал свет, и поэтому внутри царил полумрак. Голые каменные стены с металлическими штырями, вроде тех, на каких в покоях деспота была развешана его коллекция оружия, узкая жесткая койка, на краю которой я и сидела, вместо изящной мебели — несколько уродливых ящиков вдоль противоположной стены и один стул под окном. И все. Повертев головой, я чуть наклонилась, стараясь разглядеть дальний конец этого странного помещения.
— Архонта здесь нет, Эдна! — облегчил мои поиски Алево и даже отступил в сторону, давая полный обзор.
Странно, мне казалось, я его только что слышала.
— Какого черта происходит, Алево? — прокаркала я и, вдруг осознав, что сижу перед ними обоими голышом, потянула простыню и прикрылась. Естественно, и брауни, и асраи уже видели меня голой, но сейчас это ощущалось неправильным и каким-то унизительным.
Алево кивнул Лугусу, и тот, оставив кувшин на одном из ящиков, выскользнул за дверь, тут же плотно закрыв ее. В полутьме вспыхнули знаки на двери, послышалось лязганье, и я поежилась, понимая, что теперь заперта тут наедине с Алево. Асраи же, не сводя с меня пристального, тяжелого взгляда, подтащил единственный стул и сел напротив.