— Мне не нужно твое прощение, — слабо дернула я плечом и сказала то, что осознала только что. — Мне ведь вообще от тебя ничего не нужно. То, в чем я действительно нуждаюсь, ты мне дать не можешь. Или не хочешь.
— Не хочу, — без всякого выражения тихо сказал Грегордиан, будто он был моим эхом. — Я ведь фейри, Эдна. Мы ничего не делаем бескорыстно.
— И что это значит? Что плата за то, чего я желаю от тебя, для меня окажется неподъемна?
— Может и так, Эдна. А может, я тоже не хочу от тебя никакой платы, но не знаю, как перестать ее требовать.
— Предлагаешь мне научить тебя бескорыстию?
— А ты бы могла?
Дурацкий разговор, особенно учитывая, что смысл каждой фразы я и Грегордиан можем понимать абсолютно по-разному.
— Вряд ли. Я уже пробовала эту штуку с доверием, и посмотри, куда это привело меня, — я приподняла голову и обвела взглядом мрачную каморку.
— Очевидно же, что как учитель чувств я совершенно бездарна. Да и не хочу никаких чувств больше. Они созданы только для того, чтобы ранить.
Грегордиан передвинулся, приваливаясь к стене, и по обыкновению властно привлек меня к себе, прижимая спиной к своей груди и откидывая мою голову ему на плечо. Я не сопротивлялась, но и ничего не почувствовала. Разве что простое реальное тепло и удобство. Почему должно быть так комфортно на чисто физическом уровне, когда все остальное чистый кошмар?
— Это все амулет, последствия его действия. Скоро пройдет, — пробормотал деспот, пристально вглядываясь в мое лицо. — Мы скоро разберемся во всем, Эдна. Опасности минуют.
— И что потом? Все заново? — я уставилась в темный потолок над нашими головами, мне не нужен сейчас контакт, даже визуальный. — До следующего подобного инцидента, когда станет опять очевидно, что ты не доверяешь мне ни на грамм и можешь в любую секунду вышвырнуть вон или отдать тому же Алево, чтобы он за тебя сделал грязную работу?
Деспот выдохнул, но не раздраженно, а, скорее, удрученно.
— Эдна, не преувеличивай! — попросил он. Именно попросил, а не приказал, заставляя шевельнуться во мне удивление на фоне общего онемения и разочарования. — Ты здесь потому, что нужно время на то, чтобы проверить каждый угол и щель в твоих и моих покоях, да во всей нашей башне. Там сейчас на щепки разобрали даже мебель и вынесли, чтобы сжечь все до последнего куска тряпки. Я хочу быть уверенным, что никаких других сюрпризов вроде этого проклятого амулета больше нет.
«Наша башня» из его уст прозвучало как-то естественно и странно приятно, но я теперь отказываюсь покупаться на эту мелочевку, когда в целом все так плохо.
— А что, временного пристанища получше этой дыры для меня не нашлось? — проворчала я, мысленно, однако признавая, что нахожу меры безопасности отнюдь не излишними.
— Вообще-то эта дыра — то место, где я провел годы своего детства и юности до тех пор, пока не стал владетелем Тахейн Глиффа, — хмыкнул деспот, чуть дернув меня за прядь волос. — Но на самом деле мы тут не из-за моей ностальгии, которой я не испытываю. Этим ярусом никто не пользуется уже десятки лет, и подстраивать здесь какую-то магическую пакость нет смысла. В отличие от любых гостевых покоев наверху, куда было бы логично переместить тебя из башни.
— То есть ты подозреваешь…
— Всех, Эдна. Хакон спешно покинул Тахейн Глифф в то время, когда я едва не угробил тебя в постели. Сайв тоже исчезла. Уже нашли тела двух брауни из тех, что отвечали за порядок в нашей башне. Но здесь их десятки, не считая гостей, просителей и даже моих собственных воинов, и я понятия не имею, не являются ли они соучастниками случившегося вольными или невольными. И при этом на данный момент нет ни одного гоета, который мог бы с легкостью указать на наличие любых вредоносных магических предметов или ловушек, и это при условии, что я стал бы доверять его словам.
Ого, если смотреть на все так, то до паранойи рукой подать!
— Все настолько плохо?
— В том, что касается тебя, хуже некуда, Эдна. Даже с помощью самой агрессивной магии угробить меня почти невозможно. Разве что немного ослабить или отвлечь. А вот ты совершенно беззащитна. Поэтому пока из замка не выкинут каждого, кто внушает мне или Алево хоть тень сомнения и не перетряхнут до основания, ты останешься здесь.
Вот, кстати, об этом брехливом белобрысом мерзавце.
— Выходит, ты с самого начала знал, что это не какая-то подстава с моей стороны? Ты меня не подозревал?
— Эдна! — нахмурившись, деспот слегка мотнул головой, как бы говоря «не пори чушь!»
Честное слово, я ненавижу этого асраи еще больше чем раньше. Если это вообще возможно.
— Почему тогда этот твой мерзкий асраи вел себя со мной как натуральный козел и заставил думать, что ты считаешь меня причастной?
Грегордиан издал какой-то неопределенный звук, несколько похожий на смех, от которого меня подбросило на его широкой груди. Ему это кажется забавным? Что за, на хрен, чувство юмора у этих фейри?
— Он сделал это? — поднял он бровь, когда я сердито и недоуменно уставилась ему в лицо. — Очень странно, учитывая, что именно ему ты, можно сказать, обязана жизнью. Амулет влиял и на меня, и боюсь, что я не остановился бы, пока ты дышала. Это он заметил, что мы оба неадекватны. И вытащить тебя из-под меня обошлось ему… скажем довольно ощутимым ущербом.
— Ты опять его швырял в стены?
— Я плохо помню, что делаю в моменты гнева, Эдна. Но если Алево сказал или сделал нечто, что и правда причинило тебе страдание, то я могу швырнуть его в стену пару раз, если тебя это удовлетворит. Но только тогда, когда все закончится.
Вот же асрайский козлище! Интересно, это он таким образом компенсировал свой физический ущерб при моем спасении или действительно проверял лишний раз на вшивость? Или просто совершить нечто хорошее для него так не по нутру, что он тут же старается уравновесить это какой-нибудь гадостью? Пойму ли я когда-нибудь до конца мотивы поведения этого засранца и перестану вестись на его так задевающие провокации? Хотя, по большому счету, если бы между мной и Грегордианом было настоящее доверие, то никакие фокусы Алево бы не сработали.
— Вряд ли меня это удовлетворит, раз я не могу это сделать собственноручно. Разве что станешь его держать, пока я ему врежу раз сто, если он еще станет играть на моих нервах, — проворчала я.
— Все, о чем попросишь, — немного невнятно ответил деспот, и его веки опустились.
Ну правильно, я то и в отключке поваляться успела после нашей дикой скачки, и как-то основная работа в этом безумстве была не на мне. И наверняка все это время деспот был на ногах и делился при этом еще со мной энергией. Так что не удивительно, что он уснул буквально на полуслове. Я не шевелилась, чтобы не разбудить Грегордиана, слушая его ровное дыхание и глядя на смягчившееся во сне лицо, и думала о словах чокнутой богини. «Не оставляй его». Как будто мне предоставлялся выбор. Но даже если он и был бы… Что поделать с тем, что в одну минуту я ощущала, что готова ради него забыть, кем была, и стать кем-то новым, а в следующую считала, что он не стоит и капли моего терпения? Он то дарует целый мир во мне, о существовании которого я не знала, то отнимает даже воздух для следующего вдоха одним жестоким словом. Сколько еще моей душе метаться между пронзающей каждую клетку любовью и тягой к нему и раз за разом возвращающимся разочарованием?
Глава 39
Запирающие знаки на двери вспыхнули, извещая деспота о том, что некто прикоснулся к двери снаружи, испрашивая у него позволения войти. Все же хорошо, что в те стародавние времена магические запоры на дверях были настроены только на одного хозяина. Выходит, отказав тогда всем будущим воинам в привилегиях оставить уборку своих комнат слугам, его отец оказал Грегордиану услугу сейчас. Никто без его ведома не сможет войти к Эдне, в отличие от роскошных покоев наверху. Кто бы мог подумать, что то, что раньше воспринималось им и остальными как ограничение и почти унизительное лишение, покажется благом годы спустя. Стоило Грегордиану чуть шевельнуться, Эдна тут же распахнула глаза, будто была все это время на страже его покоя. Она посмотрела на него вопросительно и тревожно, но деспот успокаивающе кивнул ей. О том, что его первая фаворитка спрятана здесь в Тахейн Глиффе знали сейчас единицы. Для всех остальных она была якобы лишена своего статуса за попытку магического воздействия на архонта Приграничья и отправлена в одну из самых дальних камер в подземелье. Понятно, что слух о том, что эта информация весьма далека от действительности, вскоре расползется по замку, но к тому времени деспот намерен был выдворить всех посторонних и превратить большую часть своего дома в настоящую крепость изнутри. Никаких бесконтрольных и свободных передвижений для кого бы то ни было до тех пор, пока он не решит, что опасность миновала. Пока же Эдне придется обходиться минимальными удобствами. Чертов амулет, из-за которого он едва не затрахал свою женщину насмерть, стал последней каплей в чаше его осознания того, кто для него Эдна и что сотворит с ним ее потеря. Может, магия амулета и подействовала на него, сделав совершенно обезумевшим от нескончаемой похоти, но такое примитивное волшебство не умело порождать чувства. Оно могло освобождать сдерживаемые желания и пороки, усиливая их многократно, могло обострить и обнажить истинные переживания, что скрываешь даже от себя, но нельзя было вытащить наружу то, чего не существовало. Даже если деспот недооценивал, и пока невыясненное воздействие браслета было глубже и изощренее, все равно, освободившись от него и пережив волну энергетического отката, Грегордиан просто перестал бы ощущать эти, заставляющие каменеть внутренности, волны обжигающего холода при мысли, что эта женщина просто перестала бы существовать в каждом его следующем дне. Что он не сможет снова в любую из ночей завалиться в ее постель хозяином, готовым требовать ее страсти, или проскользнуть тихонько, желая застать сонной и расслабленной. Что не уткнется опять в ее кожу, не потрется об нее щетиной, смакуя то, как будет густеть богатый аромат ее вожделения, дразня и разжигая все его примитивные инстинкты и одновременно умиротворяя на совершенно ином, никак не связанным с плотью, уровне. Если Эдна исчезнет, то он никогда снова не сможет принимать еду из ее тонких пальцев или кормить сам, превращая простое пиршество в эротическое действо. Не будет наблюдать, как она примеряет подаренные им платья и драгоценности, что оказалось почти таким же удовольствием, как и избавлять ее тело от них. Не отвезет ее в сотни прекрасных мест его мира, пытаясь заставить ее увидеть все его глазами. Не сцепиться с ней в спорах, которые вынуждают вскипеть его кровь и все чаще заставляют его думать о том, что прежде совершенно, кажется, не заслуживало его внимания. Не … Миллион вещей, которые, раздражая, странным образом одновременно приносят ему удовольствие уже сейчас, и те, что он еще только предвкушает, не произойдут, если Эдны вдруг не станет. Он вполне себе прекрасно жил прежде, не ощущая пустоты или каких-то напрягающих прорех в собственном существовании, но теперь, попробовав на вкус сотни новых оттенков эмоций, Грегордиан осознал, что не желает двигаться дальше без всего того, что пришло с появлением Эдны. Втащив ее в свою реальность практически за волосы, деспот и сам стал постепенно по-другому видеть и ощущать окружающее. Требуя от нее безоговорочного подчинения