десятки раз той проклятой ночью.
— Разве я отказался хоть от одного сказанного тогда слова, Эдна? — деспот провел носом по моей шее и вдохнул жадно, будто вынырнувший на воздух после слишком долгого погружения.
— Не… нет, — промямлила я невнятно и повернулась в поисках хоть мимолетного контакта с его губами, но деспот отстранился, покачав головой.
— Если думаешь, что тебе тяжело не касаться меня, то умножь это на бесконечность, чтобы понять, каково мне. Не испытывай мою выдержку, Эдна! — пробормотал он сильно просевшим голосом.
Шагнул от меня резко, так, словно разрывал нити неумолимого притяжения между нами.
— Дай только дождаться этого проклятого гоета и разобраться со всем, и поверь, ты будешь молиться о том, чтобы у меня почаще были дела вне Тахейн Глиффа, а у тебя передышки, — деспот ухмыльнулся, казалось бы, по обыкновению заносчиво и похотливо, вот только вышло немного вымученно.
Да как же! Не нужны мне передышки от него. Ни потом, ни сейчас!
— Разве мы не можем снимать напряжение альтернативными способами? — Эй, где хоть крошечная капля смущения от осознания, что впервые в жизни я практически умоляю мужчину о сексе?
— Серьезно, Эдна? — закатил глаза Грегордиан. — Среди твоих альтернативных методов есть те, что могут гарантировать, что я реально не искалечу тебя, когда совсем озверею? А это случится весьма скоро, если ты даже продолжишь об этом просто говорить!
Я представила. В красках. Да, пожалуй, при неистовом темпераменте Грегордиана, помноженном на воздержание, полном отсутствии тормозов и том безумии, что его охватывало в шаге от оргазма, у меня все шансы быть задушенной или разорванной надвое. Это немного снизило градус моего вожделения. Я готова с ним почти на все, но все же не мазохистка и не самоубийца.
— Ты мог бы позволить мне руководить процессом… — начала я, но ответный взгляд деспота был слишком красноречив. Не-а, не в этой жизни. Тут же вспомнилось, как ненадолго он дал мне иллюзию контроля тогда в моей квартире, но потом сполна все компенсировал, заставил заплатить за каждую одолженную секунду превосходства вдесятеро. И никто не дождется от меня жалоб по этому поводу.
— Когда уже приедет этот чертов волшебник? — в сердцах ляпнула и тут же прикусила язык.
На минуточку, Аня, ты совсем из ума выжила от похоти? Ничего, что его приезд означает и то, что этот самый обряд, который пугает тебя до икоты, наконец состоится? И то, что, возможно, он станет последним знаменательным событием в твоей жизни, ты тоже запамятовала, думая только о члене деспота? Да тебе бы впору молиться о том, чтобы этот маг сгинул или был сожран радужными змеями где-то по пути, а не возмущаться о его медлительности.
— Очень надеюсь, что это случится как можно скорее, Эдна, — отворачиваясь от меня, пробормотал Грегордиан, возвращаясь к нервным хождениям по покоям. — Иначе…
Да, про «иначе» пока не стоит и думать. Сделав еще кругов десять, явно о чем-то сильно задумавшись, Грегордиан остановился напротив меня и пробормотал, кажется, больше самому себе:
— Нет, жалкие цепи меня не удержат! Ни за что! — запрокинув голову, он глухо и раскатисто зарычал в потолок и, отвернувшись, понесся к двери, оставляя меня додумывать, для чего бы он хотел применить цепи, которые должны были его удерживать. Врать не стану: мысли постоянно сворачивали в сторону гипотез, весьма далеких от невинности, вытворяя с моим либидо поистине жестокие вещи. Мой деспот, закованный в цепи, беспомощный, весь изнывающий от дикого желания и предоставленный в мое полное распоряжение. Ох, я бы не была милосердной!
— Монна Эдна! — голос Илвы беспощадно поломал мою фантазию. — Архонт сказал, что я могу прийти. Он сказал, что нам стоит… хм-м… пообщаться.
Волны мирно плескали о борт личной биремы королевского посланника, яркий солнечный свет просачивался сквозь прямоугольное окно, преломляясь в многоцветном витраже, с палубы доносились негромкие переговоры команды. Вокруг все оставалось привычно безмятежным в тот самый момент, когда Хакон корчился в попытке сделать вдох и ответить разгневанному покровителю хоть что-то.
— Я всего лишь велел тебе найти нескольких асрайских шлюх, чтобы подложить под проклятого четвертого дини-ши, а потом забрать их и взрастить столь необходимые орудия! Неужели это было столь трудно, учитывая знаменитую ненасытность архонта Приграничья?
— Нев… невозможно, — наконец сумел прохрипеть Хакон, и давление, кажется уже превратившее в кашу внутренности, чуть ослабло.
— Невозможно? — размытая темная фигура без лица поднялась к потолку, и ее очертания стали еще более нечеткими. — И почему же?
Каждое слово, произнесенное собеседником, сверлило и поджаривало мозг мужчины, доводя почти до агонии. Беленус наверняка нарочно позволял проявляться части своей мощи, прекрасно зная, какие мучения это причиняет. Но Хакон не был по-настоящему напуган. Если бы бог хотел его гибели, то достаточно было бы и мгновенного освобождения его полной силы, дабы испепелить и его самого, и бирему с командой, и половину острова, в скрытой бухте которого они ждали нужного момента. Но в том-то и дело, что супруг Дану не мог пользоваться всей своей мощью. Хакон и сам разгадал этот секрет совсем недавно, но не спешил делиться наличием запретного знания даже с самим богом. Хотя его злорадному самолюбию и льстило понимание, насколько униженным должен был ощущать себя Беленус из-за наложенных женой ограничений. Оставить лишь возможность действовать только при помощи орудий, смертных посредников, на самом деле обладая безграничной мощью, — вот где проявилось в полной мере изощренное жестокое чувство юмора Дану. Коварная божественная супруга знала, что делала, когда устанавливала правила для их кровавых игрищ, и пока она жива и не лишена сил, все так и останется.
— Фаворитка… голем… — превозмогая боль и кашель, выдавил королевский посланник, внутренне, однако, сохраняя почти полное спокойствие. — Она единственная, кого он хочет и с кем делит постель.
— Быть такого не может! Сотни женщин прошли через этого дини-ши, а ты мне говоришь, что теперь он только с одной? — от сгустка тьмы, в виде которого теперь представал Беленус в разные стороны стали расползаться широкие дымные ленты, словно щупальца захватывающего все пространство каюты монстра.
— Но так и есть! С ее появлением он стал словно помешанный! — почти полностью восстановив дыхание, Хакон сел на постели, не сводя взгляда с собеседника. — С того момента, как притащил ее из-за Завесы, это полуживотное только в нее сует свой член. Он не посмотрел ни разу в сторону ни единой кадани, отверг всех гостий, предлагавших ему близость, не проявил ни малейшего интереса даже к тем великолепным моннам, которых я подослал к нему, и это не смотря на то, что они носили дарованный тобой амулет! Фир Болг в руинах после нападения драконов, а он и не подумал его заново отстроить!
— Значит, ты понятия не имеешь о постельных предпочтениях своего братца, раз твои асрайские шлюшки не смогли соблазнить его хоть разок поиметь их! — одно из «щупалец» хлестнуло по лицу Хакона, заставляя сжать зубы от жжения.
— Не было у него никаких предпочтений! Десятками лет он трахал любую благородную монну, прибывшую в Тахейн Глифф с визитом, и потом вышвыривал ее из постели, мстя за старые обиды. Именно то, что было нужно!
— А может, ты просто лжешь мне? Решил, что выгоднее будет принять сторону Дану? Что она посулила тебе? Что бы это ни было, лживая дрянь обманет тебя, использует и раздавит как червя, когда станешь не нужен!
Сказано было так, словно сам Беленус собирался поступить как-то иначе. Вот только у Хакона были мыслишки, как этого не допустить.
— Нет, нет! Я предан тебе, мой Бог! — с фальшивой искренностью и дрожью в голосе заверил он Беленуса.
— Ты предан только своей маниакальной идее уничтожить брата, причинив как можно больше боли и унижений в процессе!
О, нет, теперь планы Хакона были гораздо масштабнее. Получить наслаждение, размазывая Грегордиана, — это лишь первый шаг!
— Да, я хочу унижения и страданий для Грегордиана. Но я не лгу тебе! Архонт Приграничья потерял свою голову от этой женщины, — нарочито торопливо заговорил королевский посланник, стремясь убедить мнительное божество в трепете, перед ним испытываемом, и стремлении угодить любой ценой. — Но я использовал ситуацию в нашу пользу, и у тебя будет желаемое, Беленус. И, возможно, даже больше, чем ожидаешь! Его фаворитка — голем, сама по себе магическое творение, и ублюдок моего брата, которого она произведет на свет, может превзойти по силе любого из тех, что могли бы родить женщины-фейри.
— А может оказаться абсолютно бесполезным! — недовольно огрызнулся Беленус, но Хакон явно уловил его заинтересованность. — И ситуацию ты использовал не в нашу, а только в свою пользу, идиот! Надеешься не только очернить своего брата, когда станет известно, что он дал жизнь запретному чудовищу, но и раздавить его тем, что принесет его в мир именно его возлюбленная?
— Это не так!
О, да, именно так! Ведь даже если у Беленуса снова ничего не выгорит и в этом раунде противостояния с Дану и все вылезет наружу раньше времени, проклятый братец должен будет убить эту девку собственноручно, и это уничтожит его! Хакон нутром учуял значение каждого взгляда ненавистного родственника на его фаворитку. Так смотрят лишь на того, чья потеря вырвет тебе сердце и сожжет душу! Идиот дини-ши и сам, скорее всего, не осознает всей меры собственной зависимости от Эдны, мнит себя тем, кто контролирует степень своего к ней влечения, иначе не позволил бы заметить эту огромную уязвимость, а особенно ему. О том, что мерзкий зверь, каким он считал Грегордиана, способен будет когда-то чувствовать нечто подобное, и помыслить нельзя было раньше, но теперь Хакон даже не так хотел уничтожить деспота физически, как обречь на бесконечную череду страданий совершенно другого порядка. Фейри внутренне ухмыльнулся. Как теперь ни повернутся события в будущем: будет ли первая фаворитка брата умерщвлена в ближайшее время или станет матерью монстра, что сотрясет их мир до основания, Хакон получит то, о чем мечтал так давно. Сломленного и раздавленного, сгоревшего изнутри Грегордиана.