Мужчина был низкорослым, даже ниже меня, из того типа, который называли бы в мире Младших невзрачным. Причем в самом что ни на есть прямом смысле. Лицо с мелкими, невыразительными чертами и уже отчетливо наметившимися морщинами, почти болезненно-бледная кожа, глубоко посаженные небольшие глаза, цвет которых я разобрать не могла. Жиденькие серовато-русые волосы, гладко зачесанные назад, открывали отчетливо наметившиеся залысины. Немного оплывшая фигура, маленькие руки с короткими пальцами. Даже одежда на нем была какой-то коричневато-серой и висела мешком, хотя и не выглядела неопрятной или с чужого плеча. И при этом, едва он вошел, я ощутила нечто похожее на мощный толчок в грудь, от которого дыхание вдруг стало действом, требующим усилий, а не совершенно рефлекторным как раньше. Я посмотрела на Грегордиана, потом на Алево. У них, похоже, не было тех же проблем, что у меня.
— Это гоет Остадар, Эдна.
— Он быстро проверит тебя и сделает кое-что необходимое, а потом сразу же покинет нас, — представил мне незнакомца деспот, и я едва сдержала себя от нервного ерзания, настолько мне претила мысль, что этот странный человек до меня дотронется.
Нет, он не выглядел отталкивающе, просто непривычно после того, как я столько дней имела возможность лицезреть только великолепных фейри, но дело было даже совсем не во внешности. Этот Остадар стоял в десятке метров, а мне казалось, его присутствие медленно, но беспощадно выдавливает воздух из моих легких, постепенно стискивая их в невидимом кулаке. Страшно подумать, что будет, если он приблизится.
— Рад наконец видеть ту загадочную особу, ради изучения которой и прибыл сюда, — бесцветные глаза гоета цепко впились в меня, еще больше усиливая общий дискомфорт. Настолько, что я, не сдержавшись, бросила на Грегордиана короткий взгляд, выглядящий наверняка паническим. Этот человек смотрел на меня с несомненным, и даже сказала бы, слегка ненормальным интересом, вот только от этого я ощущала себя чем-то неодушевленным, не имеющим значения сама по себе.
— Ты не будешь ее изучать! — раздраженно ответил деспот, реагируя на мой молчаливый призыв. — Сделаешь лишь то, что приказано, возьмешь причитающуюся плату и отправишься туда, откуда явился.
Лицо Остадара исказилось, изображая обиду и даже ярость… вот только у меня создалось такое ощущение, что именно изображая, словно эти эмоции не руководили им на самом деле.
— Разве я сказал, что меня интересует плата, когда соглашался приехать сюда? — низкорослый гоет с неожиданным упрямством посмотрел на деспота, даже и не думая пугаться угрожающехищного выражения, появившегося на лице Грегордиана. — Я покинул дом, заинтересовавшись озвученными требованиями — архонт Приграничья хотел переместить из взрослого голема в свою невесту часть ранее похищенной у нее души, не повредив при этом никак ни одной из женщин. Приехав, узнаю, что данное действо больше не нужно и все, что ты от меня хочешь, это примитивных манипуляций, которые под силу даже любому криворукому ученику у мага!
— Гоет, не зарывайся! — рыкнул Алево, подступая ближе к Остадару. — Не забывай, с кем говоришь!
— Я ни в коем случае не стремлюсь проявить неуважение к архонту Приграничья, — огрызнулся мужчина без малейшего намека на испуг или раскаянье, мне даже грешным делом послышался отзвук тончайшей насмешки в его голосе. — Когда ты просил меня при встрече проверить амулет и целостность твоей печати, я было решил, что это испытание моего мастерства. Но по пути сюда твой помощник мне сообщил: все, что от меня требуется, это узнать, понесла ли эта женщина, и иссушить навсегда ее чрево! Сделать подобное мог кто угодно, незачем было привлекать меня по столь незначительному поводу! Возможность получить доступ к взрослому голему и узнать о ней все, в том числе и погрузиться в устройство ее сознания и души, вот ради чего я приехал! Это так же и единственная плата, которой я хотел.
— Ты смеешь отказаться выполнять мой приказ? — глухо зарычал Грегордиан, в то время как я шокированно уставилась на него.
«Иссушить навсегда ее чрево» грохотало у меня в голове раз за разом, с каждым повторением, кажется, разбивая меня на все более мелкие осколки.
— Ты не сказал мне… даже не собирался, — потрясенно прошептала я практически беззвучно, одними губами, но деспот услышал, резко повернул голову, мгновенно концентрируясь на мне.
— Архонт Грегордиан, я, в отличие от большинства гоетов этого мира, не ремесленник, промышляющий лишь мелкими обрядами и магическими действами прикладного свойства, а ученый, стремящийся постигнуть саму суть и структуру волшебства, открыть все его глубинные возможности и создать новые методы воздействия на материю вокруг. Поэтому я…
— Вон! — рявкнул деспот, обрывая заносчивую речь Остадара, звучащую сейчас для меня как противный скрип пенопласта по стеклу, мешающий полностью сосредоточиться на чувстве предательства и разочарования, капля за каплей превращающих мою кровь в едкую отраву.
— Все, что я прошу, это хотя бы кровь обеих: и голема, и оригинала! — продолжал настаивать где-то на заднем плане колдун, в то время как для меня не существовало почти ничего, кроме давящего, испытывающего взгляда Грегордиана.
— Вон! — деспот повторил это тихо, но с такой свирепостью, что больше споров не последовало.
Алево и Остадар покинули покои деспота, о чем-то тихо, но гневно переругиваясь.
— Ты не имеешь права! — я все еще пыталась сдержаться, прикладывая огромные усилия для того, чтобы управлять свои голосом.
— Имею, если жертвую тем же, что требую от тебя, — отрезал деспот. — Если мой наследник не может родиться от тебя, Эдна, то и ни от кого.
Все равно… Это должно было быть собственное мое решение, а не твое принуждение.
— Тогда просто прими это решение сейчас, и оно перестанет быть насилием. Хотя не буду лгать — я бы предпочел, чтобы ты вообще ни о чем не знала.
Слова Грегордиана будто резали меня изнутри своей чрезмерной откровенностью и честной жестокостью. Ослепительно вспыхнувшая обида померкла, оставляя лишь горечь от беспощадного осознания, что как бы ни повернулось, в нашей с ним ситуации никак не обойтись без жертвы. Даже подумалось, что, может, не догадываться ни о чем было бы и лучше. Когда все равно нет выбора, нужно ли об этом знать?
— Но если твоя печать цела, то зачем вообще делать со мной… это.
Почему, почему я должна быть той, что платит за общее счастье?
— Эдна, у нас впереди целая жизнь в моем мире, где коварство и интриги — ежедневная реальность, — Грегордиан присел передо мной, захватил мои сжатые в кулаки кисти и стал аккуратно поглаживать, неотрывно глядя в глаза. — Как я могу быть уверен, что никто не захочет снова воспользоваться тем же приемом или каким-то другим, тем самым поставив твою безопасность и саму жизнь под удар. Я сказал ранее, что выбрал тебя. Ты все, что мне нужно, и это в точности то, что я имел в виду. Только ты и ничего сверх этого. А тебе недостаточно только меня?
Я закрыла глаза, не в силах выносить открытый, лишенный любой защиты в этот момент вопрошающий взгляд Грегордиана. Но тонкая завеса век не могла спрятать меня от его властного требования столь важного для обоих ответа. Достаточно ли тебе, Аня, его для всего? Вот такого, как есть, и такого, каким еще может стать, если я буду день за днем омывать и сглаживать его жесткость, как вода острые грани захваченного ею стекла. Ответ пришел сам собой. Достаточно. Более чем. Сверх меры. Без оговорок «раз он так может, и я смогу» или «если по-другому никак, то я приму и это». Нет тут на самом деле никакого компромисса или трагического заклания части меня в угоду прихоти судьбы. С того момента, как я увидела Грегордиана, как впервые ощутила его прикосновение, как приняла в себя мощь его энергетики, он стал моим миром. Отдаю себе отчет, что я для него не центр Вселенной, не светило, вокруг которого он хоть когда-то станет вращаться, это было бы и неправильно для такого, как он. Но деспот дал мне понять, что я для него не просто важна, а исключительна. Может, его сила и мощь излучаются на всех окружающих, потому что так нужно, зато его тепло адресовано только мне, причем оттого, что он так хочет сам. И очень сомневаюсь, что между нами и правда когда-либо найдется место еще кому-то. Может, с точки зрения человеческого восприятия это и неверно, но ведь никто из нас и не человек. Я принимаю жестокий мир Старших ради любимого, но делаю это осмысленно, хоть изначально и попала сюда не по доброй воле. Быть той, кто приведет в изменчивый опасный мир существо, которого будут бояться, ненавидеть, желать смерти с момента зачатия, каждую минуту времени… Нет, это было бы эгоистично и более чем бесчеловечно. Вдохнув глубоко, аж до боли в ребрах, и выдохнув до полного опустошения, я вытолкнула из себя все грызущие сознание упреки и открыла глаза. Грегордиан смотрел на меня настороженно, будто готовясь к какой угодно реакции с моей стороны. Что если я начну буйствовать и наотрез откажусь? Станет ли он применять грубую силу? Да, станет. Не потому что захочет быть бессердечным со мной и подавить любой ценой, а потому что уверен — это единственный способ обезопасить меня раз и навсегда. И кому, как не ему, знать об этом все.
— Я бы сделал свое семя навечно бесплодным, Эдна. Но для фейри, а тем более дини-ши, нет такой возможности. Любой ущерб, кроме окончательной смерти, исчезнет рано или поздно. — Нет, Грегордиан не оправдывался, пытаясь подсластить для меня пилюлю или облегчить принятие действительности, он просто говорил как есть.
— Ладно, просто расскажи, что меня ждет. И ничего не утаивай. Мне будет больно? — Хватит, надо закругляться с этими самосожалениями и рефлексией. Выбор сделан, цена должна быть уплачена.
— Больно будет только, если зачатие все же произошло. Дитя станет сопротивляться, защищать твое чрево от иссушения, спасая свою жизнь.
— Прекрасно, будто мне и без этого не было достаточно погано. Но чего жаловаться, сама ведь спросила.