кал как к «красному детективу», так и к «романам-катастрофам».
Привлекательность «катастрофической», чрезвычайной ситуации для писателя-фантаста понятна: в момент, когда вокруг рушатся миры, физические или социальные, происходит проверка на прочность не только людских характеров, но и общественных структур.
Одним из первых обратился к этому жанру Илья Эренбург. В романе «Трест Д. Е. История гибели Европы» (1923) он нарисовал фантасмагорическую и в то же время весьма реальную картину всеобщей бойни, в огне которой гибнет Старый Свет. Бойня эта организована и спровоцирована американскими миллиардерами как для устранения основных конкурентов, так и для ликвидации революционных настроений, назревающих в рабочих рядах Европы. Несмотря на то что роман отразил, как это бывает всегда, представления того времени и личные представления автора о соотношении революционных сил, о методах ведения войн, о том, из какой страны милитаристы всего опасней, многие сцены оказались пророческими и, к несчастью, разыгрались в натуре на полях второй мировой войны. Более того, в 60-х годах в мемуарах «Люди, годы, жизнь» И. Эренбург скажет о своем давнем романе: «Я бы мог его написать и сейчас с подзаголовком «Эпизоды третьей мировой войны». Это опять-таки свойство и сила фантастики — рисовать обобщающие картины.
Попробовал свои силы в фантастике и другой молодой, а впоследствии тоже ведущий советский писатель — Валентин Катаев. В романе «Повелитель железа» (1925) он попытался представить себе, что случится, если будет осуществлена мечта всех пацифистов: изобретена машина, делающая невозможными военные действия. И вот такая машина, намагничивающая все железо, изобретена русским (но не советским) ученым Савельевым, забаррикадировавшимся где-то в Гималаях. Он выставляет ультиматумы народам и правительствам и даже приводйт свою установку в действие; пушки и ружья стрелять перестают, и сабли прилипают к столбам; военных действий это, понятно, не прекратило.
В. Катаев никогда не переиздавал свой роман, но все-таки есть в книге образ, который заставляет об этом пожалеть. Это юмористическая фигура племянника великого Холмса — тоже сыщика Стенли Холмса. Откуда у Шерлока взялся родственник? Как вы помните, у него был брат Майкрофт. Так вот этому брату и подбросили ребеночка, его собственного, впрочем. На семейном совете было решено, что отдавать мальчика в приют безнравственно, он воспитывался в доме на Бейкер-стрит, воспринял все манеры, стиль Шерлока и пытается ему во всем подражать; так, Стенли повсюду носит скрипку и главным образом в самые неподходящие моменты начинает, полузакрыв глаза, играть в соответствии со временем вальс «На сопках Маньчжурии». Множество забавных приключении придумал автор для своего незадачливого сыщика. Чтобы изловить вождя индийских коммунистов Рамашчандру, Стенли гримируется под него, но сам попадает в ловушку и, связанный, с кляпом во рту, выдается полиции за большой выкуп...
Второй фантастический роман тех лет, «Остров Эрендорф», В. Катаев включает в новейшие собрания сочинений, хотя можно было бы поступить и наоборот. В этом романе на Землю надвигается беда погрознее: вся суша должна погибнуть в пучине вод за исключением одного маленького островка. Разумеется, катастрофу предсказал старый, не от мира сего ученый. «Стоит ли из-за этого расстраиваться,— утешает он дочку,— каждые 10—15 миллионов лет происходят подобные изменения». «Прочитавши с первых строк,— продолжает писатель,— о престарелом профессоре, который производит какие-то очень сложные вычисления, затем взволнованно трет седеющие виски большим профессорским платком, читатель, конечно, имеет полное право отнестись к моему роману скептически и бросить его читать с первой страницы». Как видим, уже тогда ощущалась расхожесть подобного сюжетного хода, тем не менее мы будем обнаруживать чудаков-профессоров с седеющими висками и в самых новейших изданиях.
Разумеется, к концу повествования окажется, что из-за ошибки в арифмометре, подведшем ученого, погибнет в катаклизмах только островок, а остальная твердь останется незыблемой. Но можно представить себе, какая паника царила в мире и как рвались толстосумы захватить местечко на острове. Как и «Повелитель железа», книга написана в стиле веселой пародии, начинающейся прямо с заглавия, ведь «Эрендорф» откровенно образован от «Эренбурга»: в романе выведен образ плодовитого прозаика, собирающегося организовать питомник своих читателей, «выбранных из самых выносливых сортов безработных»... Впрочем, насмешка автора над коллегой вполне дружелюбная, порой даже льстящая...
В 1927 и 1928 годах вышли в свет два романа Владимира Орловского «Машина ужаса» и «Бунт атомов», книги посерьезнее. В первой из них, написанной в реалистическом, бытовом ключе; мы снова находим изобретателя-одиночку, сконструировавшего машину, посылающую на людей волны беспричинного ужаса, только на этот раз перед нами не идеалист-миротворец, у миллионера Джозефа Эликота зловещие намерения: захватить власть над миром, впрочем, в отличие от инженера Гарина ему удается сделать только первые шаги.
Если не считать только что упомянутого «Гиперболоида инженера Гарина», то, пожалуй, лучшим среди этой группы произведений был роман В. Орловского «Бунт атомов». Еще раз отметим, что фантасты 20-х годов очень интересовались внутриатомной энергией и в общем-то верно предугадали и ее невообразимую мощь, и те опасности, которые она несет миру. (Парадоксально, что в фантастике 30-х годов, когда учащенное дыхание атомного века уже чувствовалось за плечами, тема эта исчезла напрочь.) В пьесе Анатолия Глебова «РАГ-1. Золото и мозг» (1929) происходит примечательный диалог между изобретателем нового вида энергии Ромэдом и коммунистом Зоргом:
«Зорг. А если все-таки они получат ваши формулы? Вы представляете, что будет, если завтра атомная энергия сделается орудием кучки хищников? Они получают безраздельное господство над всем миром... Они обрушатся на Советский Союз, на рабочих. Они отбросят человечество на сотни лет назад...
Ромэд. Вы знаете — я об этом не думал. Это как-то выпало у меня из головы...»
Разве нет переклички между этим диалогом, сочиненным более полувека назад, и сегодняшним интервью лауреата Нобелевской премии британского физика М. Уилкинса, к которому обратился журнал «Нувель обсерватер»:
«Вопрос. Во время второй мировой войны вы принимали участие в осуществлении «проекта Манхеттен», то есть в создании бомбы, сброшенной на Хиросиму. Сожалеете ли вы об этом? Чувствуете ли вы себя частично ответственным за происшедшее?
Ответ. ...Не один год впоследствии я думал над тем, какую роль пришлось мне сыграть в этой истории. И пришел к выводу, что не должен был участвовать в создании бомбы. Сегодня я абсолютно уверен, что настоящей мишенью для этой бомбы была не Япония, а Советский Союз. Замысел состоял в том, чтобы послать таким образом предупреждение коммунизму. Хиросима ознаменовала не завершение второй мировой войны, а начало «холодной войны»...»
В «Бунте атомов» германский физик-реваншист Флинднер зажигает в своей лаборатории атомный огонь, который не может погасить. Пылающий шарик вырывается из стен лаборатории и начинает гулять по Европе, все время увеличиваясь в размерах. Фантаст не знал, что цепная реакция протекает в доли секунды, его шар через неделю достигает всего 30 метров. И тем не менее — Европа в панике. «Процесс, начавшийся две недели назад в Берлине, уже не может быть остановлен никакими силами»,— смятенно кричат газетные заголовки на Западе. «Правда» придерживается другого тона: «Слово за наукой, она должна оценить размеры опасности и указать, как с ней бороться». Обратим внимание, что подобной фразы в уэллсовской «Войне миров» нет, с марсианами сражаются все кто угодно, только не ученые. Отношение к науке резко изменилось, хотя прошло всего четверть века. В конце концов советским физикам удалось поймать огнедышащий клубок в электромагнитный капкан (таким способом сейчас пытаются удержать термоядерную плазму) и гигантским зарядом взрывчатки выбросить его за пределы атмосферы. Удача этого романа не только в отличной научной предпосылке, но и в тщательно продуманной, так сказать, интерференционной картине тех социальных волн, которые были возбуждены этим событием. Трудно понять, почему этот роман, остающийся злободневным и сегодня, не разу не переиздавался*.
6
Фантастика развивалась и по географическому, если так можно сказать, руслу. Перед гражданами нового Советского государства распростерлась огромная и далеко еще не открытая страна. Отдельные экспедиции на ее окраины — Козлова, Пржевальского, других отважных путешественников — приносили сенсационные результаты, но они были именно отдельными. Только после революции и пришло время комплексного изучения собственной страны, ее богатств, народов, ее населяющих. Не верится, что лишь в 20-х годах С. Обручевым (сыном В. Обручева, автора «Плутонии») был открыт самый крупный в Восточной Сибири горный хребет, названный им хребтом Черского. Немало удивительного открыли и советские этнографы. Но прежде чем до таинственных окраин и заброшенных уголков добралась официальная наука, они были «открыты» приключенческой фантастикой, лишний повод убедиться в том, что фантастика — это не парение в эмпиреях, а прямой и непосредственный отклик на окружающую жизнь.