Он молчал.
– Нет ответа? Можешь мне сказать почему?
– Потому что я бедный, – сказал он.
– Да, но это не единственная причина. Папа может дать тебе денег. Они могут открыть для тебя крупный бизнес, даже помочь в расширении твоей птицефермы. Нет, дело не только в этом.
Он не думал о таких возможностях, Эгбуну. Ее слова привлекли его внимание, и теперь он смотрел на нее, а она говорила:
– Дело не в том, что ты бедный. Нет. А в том, что у тебя нет большой ученой степени. Ты понимаешь, Нонсо, понимаешь? Они своими большими головами не допускают, что люди могут потерять родителей. А Нигерия – жестокая страна! Сколько людей, лишившихся родителей, могут поступить в университет? Да хотя бы даже в среднюю школу. Где тебе взять деньги на взятку, даже если твои экзаменационные баллы Совместной комиссии по допуску и зачислению – три сотни? Да ты мне скажи, где тебе деньги взять хотя бы на оплату школьного обучения?
Он смотрел на нее, потеряв дар речи.
– Но они мне говорят это все время: «Ндали, ты собираешься выйти замуж за безграмотного», «Ндали, ты нас позоришь», «Ндали, пожалуйста, я надеюсь, ты не собираешься выходить за это отребье». Это очень плохо. То, что они делают, это очень плохо.
Потом, когда она ушла заниматься в его прежнюю спальню, он, встревоженный тем, что она сказала много такого, о чем он и не думал, сел и погрузился в себя, свернулся, словно мокрый лист колоказии. Почему он не думал о возможности возвращения в школу, о том, что это может быть решением? Чукву, он ругал себя за недомыслие. Он не понимал, что вырос в невзгодах и свыкся с этим. Вынужден был жить жизнью, непохожей на жизнь большинства его сверстников, уединенной, провинциальной жизнью, которая развивала в человеке естественную предрасположенность к терпению в невзгодах, неспешности, размеренности. Действовать он начинал только под напором внешних обстоятельств. Его достижения, если только таковые были, произрастали из медлительной лености, а мечты свои он не торопил. Вот почему его дядюшке пришлось разбудить в нем страсть к женщинам, а теперь Ндали разожгла в нем желание вернуться в школу. И он начал воспринимать свою леность как слабость. Попозже, когда она улеглась спать, он сидел один в гостиной, погрузившись в мысли. Он может записаться в Абиясский государственный университет и получить диплом. А может пройти обучение по сокращенной программе. Теперь, когда в нем открылась любовь к птицам и поглотила его давнее желание поступить в университет, он мог бы даже изучать сельское хозяйство.
В этих мыслях было столько надежды, что радость закипела в его сердце. Они, его мысли, означали: надежда есть, у него есть путь к женитьбе на Ндали. Он прошел на кухню, набрал воду из синей бочки, и его мечты пресеклись мыслью о том, что у них кончается питьевая вода. В этой бочке, в последней из трех, вода еще оставалась. Семья, которая владела двумя большими емкостями и продавала воду на улице, отсутствовала уже две недели, и многие его соседи ездили за водой куда-то в другое место или пили дождевую, которую собирали в кастрюли, канистры или барабаны во время дождя. Вода у него во рту имела дурной вкус, но он выпил еще одну чашку.
Он сидел в гостиной, думал, и мысль о том, чтобы покинуть Ндали, напомнила ему о его бабушке, нне Агбасо, о том, как она сидела в старом кресле, стоявшем в конце гостиной – где теперь собирали пыль у стены видеомагнитофон и двухкассетник, – и рассказывала ему истории. Он вообразил, что видит ее теперь, как она сглатывает и как моргает, рассказывая, словно слова – это горькие таблетки у нее во рту. Эта привычка развилась у нее в старости, а только в этом возрасте он ее и знал. После того как она упала и сломала бедро, она уже не могла работать на земле и даже ходить без палки, а потому приехала из деревни жить к ним. В тот период она снова и снова рассказывала ему одну и ту же историю, но каждый раз, когда он садился рядом с ней, она говорила: «Я тебе рассказывала про твоих великих предков Оменкару и Нкпоту?», на что он отвечал либо «да», либо «нет». Но даже если он отвечал «да», она только вздыхала, потом моргала и начинала рассказывать ему, как Оменкара пресек попытки Белого Человека забрать у него жену и был за это повешен на деревенской площади районным приставом. (Чукву, я подтверждаю это жестокое событие и его воздействие на людей в то время.)
Теперь он думал, что многочисленными повторами этой истории бабушка, возможно, пыталась донести до него, что он не должен сдаваться ни перед какими трудностями. Теперь он думал, что мог выбрать покорность перед лицом неприкрытых угроз и таким образом потерять Ндали.
– Нет, – произнес он вслух, когда перед его мысленным взглядом возникло убийственное видение: другой мужчина осыпает поцелуями груди Ндали. Его пробрала дрожь при одном только приближении такой мысли к коридору его разума. Он бросил учебу, не сдав экзамены на диплом об окончании средней школы, хотя по трем предметам и прошел аттестацию: по истории, основам христианства и сельскому хозяйству. Ни по математике, ни по английскому аттестован он не был. Выпускные школьные экзамены закончились для него еще более сокрушительным поражением. Он сдавал экзамены, когда состояние его отца ухудшалось и растущие обязанности по птицеферме ему приходилось исполнять одному. Агуджиегбе, ты знаешь: все, о чем я говорил сейчас, – это образование, принятое цивилизацией Белого Человека. Как и большинство людей его поколения, он не знал ничего об образовании его народа, игбо, и о цивилизации ученых отцов.
И вот после этих последовательных неудач он сказал отцу, что оставит попытки. Он может обеспечить себя и будущую семью птичником и маленькой агрофермой, а если удастся, то и укрупниться или даже расшириться – заняться розничными продажами. Но отец настаивал на его возвращении в школу. «Нигерия с каждым днем все тверже и тверже встает на ноги, – говорил отец, перекашивая рот, что он начал делать на ранней стадии своей болезни, закончившейся смертью. – Пройдет немного времени, и человек со степенью бакалавра станет никому не нужен, потому что такая степень будет у всех. А что ты будешь делать, если у тебя и бакалавра не будет? Я тебе говорю: образование понадобится всем – фермерам, сапожникам, рыбакам, плотникам. Это путь, по которому идет Нигерия, я тебе говорю».
Такие разговоры, а также тот факт, что я часто осенял его мыслями, акцентирующими необходимость слушаться отца – а мысли эти я нередко подкреплял пословицей: «То, что видит старик, сидя на корточках, юнец не увидит даже с верхушки дерева», – все это вместе подвигло его на сдачу экстерном экзаменов на ССО – свидетельство о среднем образовании. Он занимался и посещал уроки в здании на Камерон-стрит, где четыре молодых студента университета готовили учеников к экзаменам. И во время экзаменов подготовительный центр на несколько недель превратился в центр чудес. Учителя один за другим, за несколько дней до экзамена по их предмету, приносили на занятия вопросы из утекших экзаменационных билетов. Когда экзамены закончились и месяц спустя объявили результаты, выяснилось, что мой хозяин прошел по шести из восьми предметов, даже получил оценку «А» по биологии – предмету, по которому он был подготовлен хуже, чем по другим. В большинстве центров Абии результаты одного из экзаменов – по экономике – были отменены из-за «широко распространившейся порочной практики», как это сформулировала экзаменационная комиссия. Это отвечало действительности. Экзаменационное задание было у него на руках почти за три недели до дня экзамена, и если бы результаты были объявлены, то он и по экономике получил бы «А». В это время он бы вернулся в школу, если бы, проснувшись как-то утром в тот месяц, не обнаружил, что его сестра исчезла и это погрузило его отца в изнурительную депрессию. В один миг улетучилась атмосфера покоя, воцарившаяся было в доме, после того как отец, несколько лет скорбевший по жене, вернулся к нормальной жизни. Скорбь вернулась, как армия старых муравьев, заползающих в знакомые щели в мягкой земле жизни его отца, и несколько месяцев спустя он умер. Со смертью отца и все мысли о школе были похоронены.
Обасидинелу, шли дни, Ндали продолжала игнорировать своих родителей, даже говорить с ними отказывалась, а страхи моего хозяина все росли. Но он молчал, боясь, что, заговорив, растревожит ее, а потому защищал ее от сумятицы мыслей в его голове. Но так как страх не проходит, пока его не прогонишь, он, словно старая змея, лежал, свернувшись, вокруг трепещущих ветвей его сердца. Страх никуда не делся и в то утро, когда мой хозяин проводил ее на автобусную станцию – она уезжала в Лагос на конференцию. За минуту до отправки автобуса он прижался лбом к ее лбу и сказал:
– Надеюсь, что я не исчезну до твоего возвращения, мамочка.
– Что такое, обим?
– Твоя родня – надеюсь, они не похитят меня, пока тебя нет.
– Брось ты – с чего это тебе пришли такие мысли в голову? Как ты можешь думать, что они пойдут на такое? О гини ди?[52] Они же не дьяволы.
Ярость, которую вызвали у нее его слова, ошеломила его. Заставила посмотреть внутрь себя, задуматься, не переоценивал ли он ситуацию, не была ли долгая ночь страха на самом деле всего лишь неприятным мгновением в долгой счастливой жизни.
– Да я пошутил, – сказал он. – Просто пошутил.
– Ну ладно. Только я не люблю таких шуток. Они не дьяволы. Никто с тобой ничего не сделает, так?
– Так оно, мамочка.
Он пытался не думать о вещах, которые вызывали у него страх. Вместо этого он прополол маленький огород и убрался в своей комнате. Потом он занялся лечением одного из петушков, который повредил ногу. Он нашел его предыдущим вечером на другой стороне дороги. Петушок запрыгнул на высокий забор и упал в кусты по другую сторону, наступил, видимо, на битое стекло. Это напомнило ему про гусенка, которого он как-то раз упустил, и тот выбрался из дома и уселся на заборе. Он выбежал из дома, увидел гусенка на заборе – тот в возбуждении крутил головой в разные стороны. Он принялся слезно умолять гусенка вернуться в дом, сердце моего хозяина колотилось, он боялся, что гусенок улетит и н