Представь, Эгбуну, что могли чувствовать дети отцов, когда они столкнулись с этой пословицей мудрых отцов: «Как бы высоко ни прыгал человек, летать он не может». Они должны хорошо подумать, почему отцы сказали это, а не качать головой, считая, что мудрые отцы – невежды. Почему же? Потому что человек не птица. Но дети видят что-нибудь вроде самолета и поражаются тому, как мудрость отцов опровергается колдовством Белого Человека. Люди летают каждый день в разных машинах. Мы видим их на пути в Элуигве, они заполняют небеса в серебристых птицах. Люди даже воюют с небес! В одном из моих многих земных циклов мой тогдашний хозяин Эджинкеоние Исигади чуть не был убит таким оружием с воздуха в Умуахии в год, который Белый Человек называет 1969-й. Но более того, старые отцы говорят, что человек не может общаться с другим, находящимся в далекой стране. Чепуха! Их дети должны возрадоваться, потому что теперь они общаются издалека, словно лежат в одной кровати рядом друг с другом. Но даже и это еще не все.
Добавьте к этому очарование религии Белого Человека, его изобретения, его оружие (то, например, как он умеет создавать кратеры в земле и разрывать на части деревья и человека), и вы поймете, почему дети оставили образ жизни своих знаменитых отцов. Дети отцов не понимают, что образ жизни благородных отцов просто отличался от образа жизни Белого Человека. Старые отцы смотрели в прошлое, чтобы двигаться вперед. Они полагались не на то, что видели сами, а на то, что видели их отцы. Он считали: все, что нужно знать о вселенной, было открыто давным-давно. А потому среди них было бы невозможно, чтобы человек, живущий в тот момент, говорил: я обнаружил вот это, я открыл то. Величайшим высокомерием считалось заявлять, что все, кто существовал до человека, были пустяшными или легкомысленными и никто до сих пор этого не замечал. И потому, если бы вы спросили у одного из знаменитых отцов, почему батат сажают в холмик, а не как семя, он бы ответил: так меня научил отец. Если бы человек сказал, что не может пожать руку старшего левой рукой, и вы спросили бы у него, почему так, он бы ответил: потому что так диктует оменала[63]. Цивилизация отцов основывалась на сохранении того, что уже есть, а не на открытии нового.
Старейшины Аландиичие, старые отцы Алаигбо, черных народов дождевого леса, хранители мудрости Черного Человека, услышьте меня: эти колдовские творения Белого Человека и есть те причины, из-за которых вы сетуете на своих детей, из-за которых плачете и рыдаете о них, как птица после нападения ястреба. Это Белый Человек растоптал ваши традиции. Это он соблазнил души предков и переспал с ними. Это ему боги вашей земли принесли свои головы, а он обрил их до самой кожи их скальпов. Он исхлестал плетью высоких жрецов и повесил ваших правителей. Он приручил животных ваших тотемов и заточил души ваших племен. Он плюнул в лицо ваших мудростей, и ваши доблестные мифологии смолкли перед ним.
Иджанго-иджанго, почему я таким влажным языком говорю о предках? А все потому, что тот предмет, который поднял в небеса моего хозяина и других, был неописуемо прекрасен. На протяжении всего полета даже мой хозяин – любитель птиц – пытался понять, как он летит. Ему казалось, что самолет двигается вперед благодаря крыльям. Он воспарил над облаками и бесконечными водными просторами, которые в конце сезона дождей обрели цвет небес. Это была Осимири, великое водное тело, раскинувшееся на весь мир. Это была вода, содержащая соль, озимири-нну. Твои священные слезы, Чукву.
Я из любопытства вышел из тела моего хозяина и выплыл из самолета. И тут же оказался в пустыне звуков и тел духов. До самого горизонта видел я бесплотные существа – оньеувов, духов-хранителей и других, – спешащих куда-то, опускающихся или поднимающихся с огромной скоростью. Вдали серая масса существ наползала на светящийся шар, который был солнцем. Я старался не смотреть на них, а разглядывать самолет, крылья которого не двигались в отличие от птичьих. Я парил над ним, летел с необычной, неземной скоростью несущегося самолета. Я никогда не видел ничего подобного и был ужасно напуган. Я немедленно вернулся в тело моего хозяина. Он все еще продолжал восторженно изучать самолет, потому что тут были люди, телевизоры, туалеты, еда, кресла и все, что можно увидеть в домах людей на земле. Но по большей части думал он о Ндали.
Вскоре он уснул, а когда проснулся, в самолете происходило много чего. Люди хлопали в ладоши и издавали восторженные крики, хотя в звуковые решетки вернулся голос. Самолет недавно ударился обо что-то и теперь несся вперед, но мой хозяин почувствовал, что уже не по воздуху, потому что он ощущал вибрации от касания с землей. В самолете теперь было светло как от дневного света, так и от созданного человеком внутри. Мой хозяин сдвинул шторку на окне и понял причину веселья. Радость переполнила и его. Он подумал, как бы гордились им его отец и мать, если бы были живы. Он подумал о Нкиру в Лагосе. Он спрашивал себя, чем она занимается теперь. Он с легкой грустью думал о том, что, может быть, у нее теперь есть ребенок от этого человека гораздо старше ее. Когда человеческие дети думают о вещах неприятных, их способ мышления отличается от того, к которому они прибегают, раздумывая над вещами приятными. Вот почему его разум лишний раз подчеркивал возраст ее мужа. Он позвонит ей из Стамбула: может, тогда она отнесется к нему иначе. Может, это возродит ее веру в него как в брата и единственного оставшегося в живых члена семьи. Но как ему сделать это? У него нет ни ее номера, ни номера телефона ее мужа. Только она сама и звонила ему из таксофонов по особым случаям: Рождество, Новый год, иногда Пасха, а один раз в годовщину смерти отца. Она плакала по телефону в тот день, так плакала, что потрясла его и дала ему надежду на возобновление отношений. Но это не имело значения. Когда она на обычный манер закончила разговор: «Я только хотела узнать, как ты поживаешь», – он понял, что пропасть опять поглотит ее.
Из полузабытья его вырвал неожиданный взрыв аплодисментов и голосов. На лицах пассажиров появились улыбки, люди начали снимать сумки сверху, надевать рюкзаки. Причины радости у каждого были свои, но по хлопкам и крикам сзади – «Хвала Господу» и «Аллилуйя» – он понял, что главным образом люди радуются безопасной посадке. Он подумал, что это, вероятно, объясняется целым рядом недавних происшествий с нигерийскими самолетами. Не так давно потерпел катастрофу самолет с важными персонами, включая султана Сокото и сына бывшего президента, погибли почти все, кто был на борту. И менее года назад потерпел катастрофу еще один самолет, на нем погибла знаменитая женщина-пастор Бимбо Одукойя. Но он подумал, что, наверно, еще больше эти люди радуются тому, что перенеслись из страны, где они страдали, в эту новую страну. Самолет улетел из страны нужды, где люди проходят мимо, где худшие твои враги – члены твоей семьи, из страны похитителей детей, ритуальных убийств, полицейских, которые стращают тех, кого встречают на дороге, и стреляют в тех, кто не дает им взяток, из страны вождей, которые с презрением относятся к тем, над кем властвуют, обкрадывают их, лишая земных благ, обрекая на частые беспорядки и кризисы, на долгосрочные забастовки, на нехватку бензина, безработицу, на засоренные очистные канавы, на разбитые дороги, мосты, которые обрушаются ни с того ни с сего, на замусоренные улицы, на жизнь в убожестве и вечно отключаемое электричество.
Олисабинигве, великие отцы говорят, что, когда человек попадает на незнакомую землю, он возвращается в состояние ребенка. Он должен полагаться на чужих людей – без них его вопросы останутся без ответа, он не будет знать, куда ему идти. И вот поэтому мой хозяин, сойдя с самолета, не знал, что ему делать. Место, где он оказался, называлось аэропорт, это было обширное пространство, заполненное до предела людьми всякого рода, и мой хозяин прежде всего подумал о своих здоровенных сумках, в которых находилась большая часть тех вещей, которые он не продал, не сжег, не оставил у дядюшки, но потом он вспомнил, как ему многократно повторяли, что он заберет свои вещи на Кипре. При нем теперь была только сумка, которую дала ему Ндали, а в сумке – уведомление о зачислении, ее письмо, фотографии, все важные документы, которые он должен был предъявить в университете в новой стране. Другие его чернокожие земляки, вышедшие в этот хаос, исчезли в потоке людей. Они появлялись на мгновения в толпе то справа, то слева, то сзади. Мой хозяин вышел в центр бескрайнего зала, где с потолка свешивались большие часы, остановился за парой китайцев, которые разглядывали эти часы, словно тело человека, повешенного на дереве. Сзади к нему подъехал маленький автомобиль и бибикнул. Он отошел в сторону, автомобиль проехал, он часто останавливался и бибикал, чтобы расступились плотные толпы людей, наводнявших помещения, словно это рынок в Умуахии, в котором, правда, время от времени в гулком, просторном зале сообщают о посадках и вылетах. Мой хозяин развернулся и пошел в том же направлении, куда, как он видел, двигались многие его соотечественники.
Отягощенный своими мыслями, он прошел почти полкилометра мимо всяких диковинок, когда увидел человека с длинной бородой и в темных очках. Он спросил у человека, что ему делать. Человек спросил, где его посадочный талон. Он вытащил клочок бумаги, который ему вручили в аэропорту.
– Твой самолет улетит на Кипр в семь часов. Сейчас только три, так что тебе придется ждать. Я сам туда. Так что отдыхай, да?
Он поблагодарил этого человека, и тот пошел прочь, слегка пританцовывая. «Отдыхай», – сказал ему человек. Это означало – жди. А еще это означало, что есть много чего, что не зависит от тебя. Есть силы, которые должны собраться, обстоятельства, которые должны сложиться, есть согласованная мера времени и некий принятый код, который в конце концов должен материализоваться в нечто такое, что обусловит движение. И здесь он столкнулся с примером этого. Чтобы покинуть это место, он должен собраться с другими людьми, которые тоже заплатили деньги, чтобы отпр