еще рано терять надежду. Я попытался внедрить в его мозг лозунг его отца – Всегда вперед, никогда назад, – но лозунг уткнулся в дверь, которую его разум воздвиг вокруг его страхов, и отскочил прочь. Он вместо этого принялся думать о Ндали, о том, что она, вероятно, делает. Он вспомнил, как ему было больно продавать птицу – как у него чуть не перехватило дыхание, когда он поставил клетку с бройлерами браун перед одним из покупателей. Он посмотрел на две свои тяжелые сумки, в которых лежало все, что у него осталось теперь, что он не продал и не подарил Ндали или Элочукве, не отдал на благотворительность, не выбросил. И эти вещи укрепили его страх: что-то пошло не так.
Он отбивался от таксистов, которые все время предлагали ему свои услуги. Они подходили к нему, заговаривали на трескучем языке, которого он не понимал, их голоса звучали ритмически, с каким-то прицокиванием. Становилось все темнее, эти люди подходили к нему один за другим, пока большинство машин не покинуло парковку. Но Джамике так и не появился. Мой хозяин прождал почти два часа, а потом вспомнил, что, по словам Джамике, ему должны бесплатно предоставить комнату на две первые ночи, пока он не подберет себе жилье в кампусе. Джамике сообщил ему это в то время, когда воды были спокойны, а теперь эти слова пришли ему в голову, когда воды бушевали, когда его мучил страх, а надежды умирали.
Чукву, дорога из аэропорта в город показалась ему такой же долгой, как путь из Умуахии до Абы, правда, она была ровной, без выбоин. Во время поездки он смотрел в окно, разглядывал эту землю, так не похожую на его страну. По мере того как он впитывал в себя все различимые приметы, каждую подробность из того, о чем ему рассказали двое попутчиков, он чувствовал себя как птица, у которой выдергивают перо за пером, а потому, когда появилась пустыня, он смотрел на нее глазами полностью ощипанной птицы. И теперь он, ощипанный и слабый, скакал по долинам страха. Такси двигалось по кольцевой развязке, когда он вспомнил какие-то слова Джамике об отсутствии деревьев, и его поразило, что пока еще он не видел ни одного дерева. Он видел холмы, один из которых был украшен подсвеченными очертаниями громадного флага. Ему пришло в голову, что он видел этот флаг прежде, хотя и не мог припомнить где, возможно, в турецком посольстве в Абудже.
– Окул, бурда. Школа, школа, – сказал таксист, когда они приехали к комплексу зданий, перед которым тянулась невысокая, но длинная кирпичная стена с названием университета.
Он увидел университет – несколько своеобразных строений, соединенных друг с другом, темнота обтекала их, как спокойная река. Повсюду вокруг висел странный запах, который он приметил еще в аэропорту. Таксист подъехал к одному из зданий в четыре этажа, перед входом стоял стол, за которым сидели три человека. За ними находилась панель с картой мира – рисунком, демонстрирующим знание Белого Человека о мире. Он заплатил водителю двадцать евро. Человек дал ему сдачи – несколько турецких лир и монеток – и выгрузил его сумки. К нему подошел один из сидевших за столом, человек с копной седых волос. Он выглядел как житель одной страны, далекой от земли отцов, страны, которая называется Индия. Мой прежний хозяин, Эзике Нкеойе, когда-то знал такого человека как учителя. Индиец представился Атифом.
– Чинонсо, – сказал мой хозяин, обмениваясь с человеком рукопожатием.
– Чи-нон-со, – повторил человек. – А английское имя у вас есть?
– Соломон, называйте меня Соломон.
– Так мне удобнее, – сказал человек и улыбнулся такой улыбкой, каких мой хозяин не видел никогда прежде, потому что ему показалось, что Атиф полностью закрыл глаза. – Вы просили, чтобы вас забрали из аэропорта?
– Нет, я ждал моего друга, Джамике Нваорджи, он ваш студент, он учится в МКИ, он должен был забрать меня в аэропорту.
– Понятно. И где он?
– Он не пришел.
– Почему?
– Я вообще-то и не знаю, я не знаю. Вы не знаете, где он? Можете его найти для меня?
– Найти его? – сказал человек и повернулся, чтобы ответить на какой-то вопрос, заданный одним из сидящих за столом – худенькой белой девушкой, которая сказала ему что-то на местном языке. Атиф снова обратился к моему хозяину: – Извините, Соломон, как, вы сказали, имя вашего приятеля? Если он учится здесь, я, возможно, его знаю. В университете учатся девять студентов из Африки, и восемь из них нигерийцы.
– Джамике Нваорджи, – ответил мой хозяин. – Он учится на управлении бизнесом, на факультете бизнеса.
– Джамике? А другое имя у него есть?
– Нет. Вы его не знаете? Джамике. Д-ж-а-м-и-к-е. А фамилия Нваорджи. Н-в-о-, нет, простите Н-в-а-о-р-д-ж-и.
Атиф отрицательно покачал головой и снова повернулся к столу. Мой хозяин опустил сумку на землю, его сердце колотилось в ожидании, когда уже турецкая девушка закончит свою речь. Третий человек, дородный мужчина с большой бородой, открыл банку с каким-то напитком. Напиток, шипя и пенясь, пролился ему на руку, а с руки на землю. Человек прокричал что-то, прозвучавшее как «Олах», и начал смеяться. На мгновение они, казалось, напрочь забыли о моем хозяине.
– Его зовут Джамике Нваорджи, – тихо проговорил он, стараясь как можно четче произнести эти два слова.
– О'кей, – сказала девушка. – Мы просматриваем список, но не находим этого человека, вашего друга.
– Насколько мне известно, такого человека здесь нет. И вот я сейчас просмотрел список студентов на факультете бизнеса, там всего один нигериец, его зовут Пейшнс. Пейшнс Отима.
– И никого похожего на Джамике Нваорджи? – спросил мой хозяин. Он оглядел двух людей, от которых, как ему казалось в этот момент, зависела его жизнь. Но по их лицам, по тому, как они смотрели на него, он видел, что не найдет здесь помощи. – Джамике Нваорджи, никого похожего? – повторил он, и на этот раз слова ворочались у него во рту, исковерканные слабыми выхлопами, источник которых, казалось, находится где-то в его желудке. Он положил руки на живот.
– Нет, – проговорил человек. – Можно посмотреть ваше уведомление о зачислении?
Эгбуну, его руки дрожали, когда он вытаскивал эту бумагу из сумки, которую не выпускал из рук почти два дня, с того момента, как выехал из Умуахии. Он смотрел, как человек разглядывает слегка уже помятую бумагу, замечал каждое крохотное движение мышц на его лице, просчитывал каждое изменение, приходя в ужас от каждого его жеста.
– Это настоящее, я вижу, вы внесли плату за обучение. – Он заглянул моему хозяину в глаза, потом почесал голову сбоку. – Позвольте мне задать вам еще один вопрос: вы заплатили за размещение в кампусе?
– Да, – коротко ответил мой хозяин, почувствовав некоторое облегчение. Потом он добавил, что отправил Джамике деньги за размещение на два семестра. Он достал лист бумаги, на котором Джамике написал, сколько и за что было уплачено, и, показывая на разные цифры, сказал: – Я заплатил тысячу пятьсот евро за жилье в течение года. Потом еще три тысячи за год обучения и еще две тысячи за содержание.
Что-то в его словах удивило Атифа. Тот раскрыл какую-то папку, принялся лихорадочно искать его имя в списке. К нему присоединилась девушка и даже третий человек с банкой. Они все заглядывали через плечо Атифа. К ним медленно подъехало и остановилось такси вроде того, что привезло хозяина. Атиф поднял голову и сообщил моему хозяину, что в этом списке нет никого с такой фамилией. И в следующем списке тоже – списке на проживание в кампусе, где останавливалось большинство африканцев, потому что им не нравилась турецкая еда, а никакой другой в общежитии не подавали, – его тоже не обнаружилось. Не было его и в списке проживающих по университетским субсидиям.
Просмотрев все списки и не найдя там моего хозяина, Атиф взглянул на него и сказал – ничего, мол, все будет хорошо. Эгбуну, он сказал эти слова человеку, который – как птица – был ощипан и теперь голым стоял перед всем миром. Атиф продолжал говорить это, ведя его по кампусу к четырехэтажному зданию, похожему на то, перед фасадом которого они поставили свой стол. Атиф сказал ему, что это здание предназначено для временного размещения и что мой хозяин может оставаться там пять дней. Потом Атиф пожал руку человеку, которому был нанесен сокрушающий удар, и сказал без тени сомнения, что все будет в порядке. И, как это часто происходит среди людей, этот человек – ощипанный, в агонии, в отчаянии – кивнул и поблагодарил того, кто сказал ему эти слова, как делали это многие до него. Потом человек сказал ему:
– Успокойтесь и ложитесь спать. Доброй ночи.
И мой хозяин, решив, что ничего лучшего в его ситуации не придумаешь, кивнул и сказал:
– И вам доброй ночи. До завтра.
11. Странник в чужой земле
Эзечитаоке, ранние отцы в своей философской мудрости говорят, что свой язык никогда не труден. И потому, поскольку мой хозяин прибыл в место, мне неизвестное, я должен здесь пересказать всё, каждую подробность нескольких следующих дней, каждую деталь, чтобы мое сегодняшнее свидетельство имело вес. Я прошу терпения твоих ушей, пока ты будешь слушать меня.
Агуджиегбе, я уже говорил о нищете предвкушения и пустоты надежд на будущее. А теперь я хочу спросить: а каков завтрашний день человека? Не следует ли его уподобить животному в опасности, которому удалось бежать от преследователя, и теперь оно находится у входа в пещеру, глубина или длина которой ему неизвестны, и внутри оно ничего не может разглядеть? Оно не знает, не усыпана ли земля внутри колючками. Оно не знает, не может увидеть, обитает ли в пещере еще более злобное животное. И тем не менее оно должно войти внутрь, у него нет выбора. Потому что не войти означает перестать существовать, а для человека не войти в дверь завтрашнего дня означает смерть. Каковы возможные последствия невхождения в неизвестное завтра? Множество вероятностей, Чукву, столько, что и не сочтешь! Кто-то может проснуться в радостном настроении, потому что ему сказали, что в это утро его повысят на работе. Он обнимает жену и уходит на службу. Садится в машину и не видит школьника, в испуге выскочившего на дорогу. В один миг, не успев и глазом моргнуть, этот человек убивает подававшего надежды ребенка! Мир мгновенно возлагает на него тяжелую ношу. И это не обычная ноша, потому что он не может избавиться от нее по собственному желанию. Она останется на нем до конца его дней. Я видел это много раз. Но разве случившееся и не есть то самое завтра?