ни и говорили, что голос великого певца могут услышать и глухие уши, и даже мертвые. Ах, как это верно, Осебурува! Ведь человек может пребывать в состоянии глубокой печали – в этом утробном, погребенном состоянии. Целыми днями он может лежать неподвижно, в слезах, иногда даже отказываясь есть. Соседи приходят и уходят, родня появляется и исчезает из дома со словами «крепись, братишка, все будет хорошо». Но вот все слова сказаны, и он возвращается в свою темницу. Но дайте ему послушать хорошую музыку, спетую красивым голосом или по радио, и вы увидите, как его душа поднимается, медленно поднимается из темницы, выходит через порог на солнце. Я видел это много раз.
Сильные руки последних строк схватили моего хозяина, чей страх потерять Ндали в те дни все нарастал.
Ты мой царь,
Ты мой царь,
И ты идешь ко мне.
Иисус, ты идешь ко мне,
И ты идешь ко мне,
И ты идешь ко мне.
Когда она закончила, он схватил ее руку и поцеловал с такой страстью, что позднее, когда они занимались любовью, она спросила, не от песни ли ей было хорошо, как никогда.
Эта песня звучала в его голове, когда он сошел с автобуса на мощеную аллею, которая выводила на длинную дорогу к Ближневосточному университету. И песня оставалась с ним даже потом, словно навязчивый шум, уловленный ухом вселенной. «И ты идешь ко мне». Впереди и вокруг, повсюду, куда достигал его взгляд, он находил свидетельства того, что говорил ему об этой стране Ти Ти, человек, с которым он познакомился в аэропорту: здесь в основном только пустыня, горы и море, здесь не растет ничего съедобного. Единственное, что он видел перед собой, – голую землю. Иногда на этой земле лежала большая кипа сухих сорняков, похожая на то, что люди за великим океаном называют сеном. А на обочине дороги стояли большие билборды. Перед самой автобусной остановкой он увидел площадку с разбитыми автомобилями и всевозможным металлоломом. На траве стоял разобранный до самой рамы грузовик с пустыми глазницами фар. Рядом с ним стояла белая спортивная машина, перевернутая и удерживаемая на месте выжженными останками того, что прежде было, видимо, пикапом. Тут же – еще один грузовик, искореженный, со смятой до неузнаваемости кабиной.
Он подумал было позвонить Ти Ти, поскольку Ти Ти учился в Ближневосточном, в том самом университете, название которого Тобе записал на своей бумажке, когда им сказали, что именно там и учится Джамике. Он начал искать свой телефон, но я осенил его мыслью, что он не записал номера Ти Ти. Когда они встретились в аэропорту, телефон моего хозяина разрядился. Он со злостью посмотрел на телефон, потер руку о его ребро. Ему пришло в голову забросить телефон куда подальше и больше никогда его не видеть. Но он поймал себя на том, что просто засовывает телефон в карман. Теперь он дошел до ограды, за которой находилось что-то похожее на стадион. Перед воротами стояла в ожидании группа людей, среди них он увидел чернокожую девушку. Ее платье из ткани анкара напомнило ему платье, которое когда-то носила его сестра. В ушах у девушки он увидел затычки, и она покачивала головой в такт музыке, принимаемой этими затычками, которые мой хозяин определил в своей голове как «наушники». Он подошел к ней.
– Скажи, пожалуйста, сестра, это Ближневосточный?
– Нет. Ближневосточный еще дальше, – ответила она.
– Вот как. Далеко?
– Да, но нас туда отвезет автобус. А вот и он. Мы в него сядем, и он тебя высадит у кампуса, куда тебе надо.
– Спасибо, сестра.
Этот автобус был аккуратнее, новее, пассажиров в нем было побольше, чем в том, на который он сел у своего университета, и в нем ехало много турецкой молодежи, говорившей на своем языке. Чернокожая девушка прошла назад и, не найдя свободных мест, осталась стоять, держась за поручень, торчавший из штанги под потолком. Автобус внутри был весь обклеен всевозможными постерами. И ни один из них не был на знакомом ему языке. На одном постере черный студент стоял рядом с белым студентом, оба показывали на здание, высокое, как некоторые из тех, что он днем ранее видел в центре города. Он теперь подумал о том, насколько все другое в этой стране. Там, в земле великих отцов, нищие и люди, продававшие всякие вещи, штурмовали автобусы, чтобы продать свои товары, пытались привлечь внимание пассажиров. Он вспомнил толпы в автобусном парке в Лагосе, как он пытался сторговаться с человеком, который продавал дешевую парфюмерию и не давал ему прохода. Ему пришло в голову, что он попал в хорошее место, ему, вероятно, понравилось бы здесь, по крайней мере порядок здешний понравился бы.
Он вышел на первой остановке у университета. Вместе с ним вышли два студента с книгами. Автобус двинулся дальше, издавая громкий жалобный вой, по дороге между двумя полями искусственной, как мне показалось, травы – ничего подобного в стране великих отцов никогда не было. Одно из зданий располагалось у широкой дороги напротив небольшого холма. Он, однако, толком не продумал, куда ему идти. Я не мог ничем ему помочь, потому что здесь не было ничего мне знакомого, дела обстояли даже хуже, чем с моим прошлым хозяином, увезенным в рабство через могучий океан, через мощные бескрайние водные просторы, которые покрывают бо́льшую часть земной поверхности. Там, в Вирджинии, мой прежний хозяин по имени Йагазие оказался среди других пленников из разных чернокожих народов, многие из которых не говорили на языке великих отцов. То место было малонаселенным. Там стояли огромные здания, в строительстве двух из них он принимал участие, и вокруг них жили его поработители. Остальное пространство занимали поля и горы, поля такие же густые, как леса Огбутиукву. Там не было того величия, которое мой нынешний хозяин видел здесь, ни ярких огней на улицах по вечерам, ни всяких штук, которые производят разные звуки. И потому, пока он думал, что делать дальше, я молчал. Эгбуну, в этот момент, когда разум моего хозяина не мог нащупать мысль, решающую проблему, а я, его дух-хранитель, тоже ничем не мог ему помочь, вселенная протянула ему руку: когда он направился к ближайшему зданию, зазвонил его телефон. Он поспешил открыть его и ответил на звонок.
Голос Тобе на другом конце звучал обиженно, с ноткой озабоченности. Мой хозяин ответил:
– Я в Ближневосточном, братишка. Не хотел и дальше заморачивать тебя моими проблемами.
– Понимаю. Ты его нашел?
– Нет. Я только что приехал. Я даже не знаю, что мне делать.
– Ты не был в международном отделе, вроде того что возглавляет Дехан здесь, в МКУ?
– Господи Иисусе! Так оно, братишка. Именно туда я и должен пойти.
– Да-да, – сказал Тобе. – Начни оттуда.
– Чай, да’алу ну[68], – сказал он, чуть ли не через слезы, потому что снова не мог понять, как же эта отличная идея не пришла ему в голову.
– Так ты вернешься, чтобы мы могли вместе пойти к жилищному агенту? Ди дал мне адрес. Сегодня мой пятый день в общежитии, осталось еще два.
– Так оно, нваннем[69]. Я скоро вернусь. Как только закончу.
До этого момента его подогревала смелость, им двигала решимость самому нести свой крест. Но теперь смелость покинула его. То ли потому, что он услышал голос Тобе, то ли потому, что добрался до такого места в этой стране, где наверняка бывал Джамике, и не знал, как ему действовать дальше, – мне это неведомо. Ясно стало лишь то, что после разговора в нем произошли какие-то перемены. Он шел походкой кузнечика, выгнанного из своей норки, пока не увидел человека с круглым лицом – в его народе таких называли «китайцы».
– Ха, – выдохнул человек в ответ на вопрос моего хозяина и добавил, что сам только что из международного отдела.
Этот человек подвел его поближе к зданию с фасадом, подобных которому мой хозяин не видел никогда прежде. Рядом на множестве древков висели флаги, среди которых он увидел один с белой полосой посредине и зелеными по бокам – флаг страны, из которой он прибыл.
Эгбуну, перед тем как войти в дверь, мой хозяин принялся в страхе искать духовной помощи. И действовал он при этом так, как действовали верные отцы. Но если отцы обратили бы молитвы к их икенга, или чи, или агву, или даже к иному божеству, то мой хозяин молился алуси Белого Человека, молился, чтобы тот помог ему найти здесь Джамике, молился впервые за много лет. Потому что он опасался, что за этими дверями – последний источник его надежды.
«Бог Иисус, будь милосерден ко мне. Прости мне все мои грехи, как я прощаю всем тем, кто посягал на меня. Если ты поможешь мне вернуть все мои деньги, если ты не допустишь, чтобы это случилось со мной, я буду служить тебе до конца моих дней. Именем Иисуса я молюсь. Аминь. Аминь».
Акатака, ты должен меня простить. Ты создал нас так, что мы едины с нашими хозяевами. А потому вскоре мы начинаем страдать их страданиями. То, что болит у них, болит и у нас. И вот потому я не хочу описывать, что он пережил в международном отделе, а лучше расскажу тебе о том, какое это оказало на него воздействие, о последствиях. Потому что я не хочу оставаться здесь еще надолго, видеть множество духов-хранителей, ждущих твоей аудиенции. И я скажу: то, что он узнал здесь о человеке, которого искал, сводилось, как и сказали в полиции, к тому, что Джамике и в самом деле числился в этом университете и был широко известен среди иностранных студентов. Еще он узнал, что Джамике пробыл студентом всего один семестр, хотя в стране провел уже два года. Он перестал ходить на лекции через три недели. Один из сотрудников международного отдела, который назвался Аийеторо и приехал из той же страны, что и мой хозяин, когда тот закончил говорить со старшим международным чиновником, отвел его в сторону в пустом коридоре.
– Омо, ты, возможно, попал в серьезную беду, – сказал ему этот человек.
– Я знаю, – ответил мой хозяин.
– Знаешь? Постой, а ты знал Джами раньше, в Нигерии?