что их наполняли только золотистые листья светящихся деревьев и прозрачные следы всех, кто бродил здесь по ночам. Оставалась и тихая, глухая мелодия на неизвестном отцам инструменте, который, как я узнал потом, называется пианино. Его звук отличается от звука уджи, флейты знаменитых отцов и духов их земель. Я исходил эту землю вдоль и поперек в неторопливом паломничестве, не похожем на то, что совершил сам мой хозяин в земле людей, а потом, опасаясь, что мой хозяин может проснуться от какого-то сна, я вернулся в него – он мирно спал.
Чукву, почтенные отцы прежних дней говорят, что завтрашний день беремен и никто не знает, что он родит. Так же как плод женщины в ее чреве скрыт от глаз старых отцов (кроме посвященных из них, чьи глаза могут видеть больше, чем глаза людей), так и беременность завтрашнего дня: никто не может знать, что она принесет. Человек спит ночью, сокровищница его разума полна планов и идей на завтра, но, может быть, ни один из этих планов не осуществится. Великие отцы знали тайну, потерянную сегодня их детьми, они знали, что с каждым новым днем чи обновляется. Вот почему отцы воспринимают каждый новый день как рождение, эманацию чего-то, отличающуюся от чего-то другого, – чи офуфо. А это означает следующее: все то, что в предыдущий день чи передавало и обговаривало от имени своего хозяина, стирается, и в новый день предпринимаются новые действия. Вот в чем тайна завтрашнего дня, Эгбуну.
Но мой хозяин, будучи человеком, проснулся с радостью надежды, которую дал ему предыдущий день, с радостью его воссоединения с любимой. Когда он вышел из комнаты, то увидел Тоби, который сидел в очках, уставившись в свой компьютер.
– Доброе утро, братишка. Ты знаешь, что в субботу – ориентация?
Мой хозяин отрицательно покачал головой, потому что не знал значения этого слова.
– Я тебе точно говорю: нужно пойти. Это очень хорошее дело. Они говорят, что это помогает человеку понять остров, увидеть много красивых мест и познакомиться с его историей.
– Ммм, – сказал мой хозяин. – Ты уже ходил туда?
– Нет, их проводят по субботам. Я приехал в воскресенье, а ты в среду.
– Нет, я приехал во вторник. Нгвану[84], я пойду.
– Хорошо, хорошо. А когда вернемся, соберем вещички, вызовем такси и переберемся в наш новый дом. Это очень хорошо, что, когда ты, божьей милостью, начнешь работать, у тебя уже будет крыша над головой. Это очень хорошо.
Мой хозяин согласился. Он еще раз поблагодарил Тобе за помощь.
– Никогда-никогда не забуду, что ты сделал для меня – человека, которого увидел в первый раз.
– Не стоит того. Ты – мой брат. Если ты видишь брата игбо в чужой земле вроде этой, разве ты можешь допустить, чтобы он страдал?
– Оно так, братишка, – сказал мой хозяин, покачивая головой.
Его настроение улучшилось, он постирал носки, которые носил с самого начала своего путешествия на Кипр, повесил их на деревянном стуле рядом с раздвинутыми занавесками, чтобы солнце их высушило. Он не носил этого предмета одежды, называемого «носок», с начальной школы. Но Ндали купила ему носки и настояла, чтобы он их надел, потому что иначе ноги замерзнут в самолете. За окном на перилах балкона он увидел воркующих голубей. Он видел голубей днем раньше, но не обратил на них внимания, потому что чувствовал себя несчастным, был не в себе. Например, во время долгого пути прошлым днем он вспомнил кое-что, всегда вызывавшее у него смех. К ним в дом пришел один из друзей его отца с женой. Женщина зашла в туалет, хотя там было почти темно, потому что отключили электричество. Они не знали, что туда пробрался цыпленок. Не видя цыпленка за бачком с водой, женщина опустила трусики и уже собиралась начать мочиться, когда цыпленок запрыгнул на раковину. Женщина вскрикнула и выбежала в гостиную, где сидели отец моего хозяина и муж женщины. Человек этот, устыдившись того, что мой отец видел срамные места его жены, оборвал их дружбу. Когда мой хозяин вспоминал тот случай, ему часто становилось смешно. Но вчера, в тот злосчастный час, его разум просто отмахнулся от воспоминания, как от назойливой мухи.
А в этот день, пока Тобе ел хлеб с заварным кремом, мой хозяин смеялся и шутил, говоря о традициях народа этой страны, о собственной наивности, о том, как он – никогда не летавший на самолете прежде – выставил себя дураком. Потом, когда Тобе ушел в университет познакомиться со своими преподавателями, он лег и уснул так крепко и так надолго, что проспал до самого захода. Он проснулся и увидел, что Ндали пыталась до него дозвониться. Он набрал ее номер, но голос оператора напомнил ему, что его кредит исчерпан. Потом они с Тобе отправились в ресторан при университете, там они ели и наблюдали за людьми этой страны, и его разум пополнялся информацией, а дух восстанавливался. Той ночью, когда мой хозяин спал, я видел духа-хранителя Тобе, бродившего по квартире. Я поблагодарил его за помощь, которую его хозяин оказал моему, мы сели и поговорили об Эзинмуо этой незнакомой страны и обо всем, через что прошли наши хозяева, а ближе к рассвету он сказал, что должен вернуться в своего хозяина.
Рано утром в субботу они отправились на автобусную остановку. Когда они проходили мимо жилого квартала, Тобе показал на дом вдали, на котором висел турецкий флаг.
– Они вывешивают флаги перед домами и в окнах, когда убивают их солдата.
Он посмотрел на моего хозяина – вызвало ли это сообщение у него какое-то любопытство, как это часто случается в подобных ситуациях. И если ты видишь, что твой товарищ проявляет любопытство, то продолжаешь рассказывать дальше.
– Турки сражаются с курдским народом. С РПК – Рабочей партией Курдистана. В первый день моего приезда убили нескольких их солдат.
Мой хозяин кивнул, не зная, о чем говорит его друг. Когда они подошли к автобусной остановке, там уже находилось много иностранных студентов, в основном те, кто, как мой хозяин и Тобе, приехал из стран черных народов. Пока они ждали автобуса, мой внимательный хозяин подметил различие между людьми этой чужой страны и теми, кто приехал из его земли. Голоса последних казались более громкими, тогда как первые казались приглушенными или спокойными. В этот самый момент, например, трое чернокожих мужчин и чернокожая женщина в конце автобуса орали во все горло, притоптывая ногами и жестикулируя. А белые люди этой страны стояли по двое и по трое, перешептывались или вообще молчали, словно собрались на похороны.
Женщина из международного отдела, Дехан, и белый мужчина, говоривший с произношением, похожим на акцент Ндали, поприветствовали всех. Мужчина заверил их, что скоро они увидят «великие красоты этой прекрасной земли».
– Мы посетим много мест – музей, море, еще один музей, дом и мой любимый Вароша – заброшенный город. Я давно уже живу на этом острове, но каждый раз поражаюсь. Это одно из чудес света, – сказал он.
– Так там никто не живет? – спросил один из черных студентов родом откуда-то из земли отцов.
– Да, да, мои друзья. Никто. Конечно, близ этого места живут турецкие солдаты, но больше никого. Только солдаты. Мы не сможем войти туда, друзья.
Студенты начали переговариваться между собой, заинтригованные мыслью о заброшенном городе, в котором вот уже более тридцати лет никто не живет.
– О'кей, слушаем все, – сказала Дехан, поднимая руку и улыбаясь всем. – Мы должны отправляться. Поедим попозже на берегу. Поехали.
Когда они расселись по автобусам, к моему хозяину и его другу подошла Дехан и спросила, как дела. Видел ли он Джамике?
– Пока нет, ма, – ответил он. – Но мы сообщили о нем в полицию – его ищут. – Он увидел, что женщина оглядывается, спеша уйти, а потому, чтобы завершить разговор и заверить ее, что все хорошо, добавил: – Я знаю, я его найду.
– Хорошо, удачи вам, – сказала она и пошла к голове группы.
Эгбуну, я был рад, просто счастлив, что мой хозяин обрел отдохновение от своих бед. Всего за несколько дней его мечта чуть не была уничтожена. Он оглядывался, впитывая все вокруг, потому что его разум теперь позволял ему сделать это. В автобусе он и Тобе сели рядом с двумя светлокожими, хотя и не белыми, людьми, Тобе сказал, что это иранцы. А про других – с коричневатой кожей, в одежде из тонкой ткани – он сказал «пакистанцы». Мой хозяин кивнул, а Тобе добавил: «Или, может, индийцы».
Пока Тобе рассказывал ему историю Индии и Пакистана, мой хозяин подметил, что в передней части автобуса есть два приподнятых кресла по обе стороны прохода, на которые сели водитель и Дехан. Он смотрел, как пустыня проносится мимо, словно участвует в гонке. Он обратил внимание, что ландшафт здесь, хотя сухой и песчаный, не лишен хоть какой-то растительности. Равнину заполняли несуразные с виду, цепляющиеся за тонкий слой почвы растения, коричневые, голые, костлявые. Он видел распределенные в пространстве вросшие в сухую землю деревья, похожие на пришельцев из других миров. «Деревья», – прошептал он про себя, как делал это ребенком. Он обернулся проверить, не проникла ли его громкая мысль в уши других людей, сидящих вокруг. Потом он вдруг вспомнил, что не впервые встречает здесь деревья – уже и прежде видел несколько, в основном вдоль дорог. Он подумал, как сильно шоссе в Нигерии отличаются от этого. В Нигерии бо́льшая часть земли между городами необитаема. А здесь, по контрасту, земля между городами была застроена казино, отелями, домами, а природа встречалась лишь изредка – горы и холмы. В одном месте, где земля была плоской и пустой и можно было видеть на километры вперед, Дехан показала туда и сказала:
– Это Южный Кипр. Греческая часть.
Он посмотрел в ту сторону, где и в самом деле, хотя расстояние и не позволяло разглядеть хорошо, виднелись здания, как в американских фильмах. Люди, к которым он несколько дней назад приезжал в город под названием Гирне, сказали ему, что это и есть настоящая Европа, где находится Джамике. Ему хотелось каким-нибудь колдовством оказаться в этом месте, среди этих гигантских зданий, перейти на другую сторону улицы и увидеть там Джамике. Ему хотелось бы поймать Джамике в его доме, забрать у него деньги, а потом доставить в полицию, чтобы его посадили. Он подумал о немецкой женщине и ее обещании спасти его. Как это часто случается, когда то, чего ты ждешь, основано только на обещании, на призраке надежды, – тучка опасения накрывает твои ожидания. И, думая об этом теперь, он хотел поскорее получить обещанную работу. Я вмешался, чтобы напомнить ему, что эту добрую женщину тронула его беда.