– Ха! Оно так?
– Да, мой брат Соломон. Ндали Обиалор. Я видел ее лицо – у нее светлая кожа, очень красивое лицо. У нее причудливые черные косички. Я послал ей запрос на дружбу, и она его сегодня приняла.
Джамике хлопнул в ладоши. Мой хозяин, не понимая, о чем идет речь, кивнул и сказал:
– Продолжай.
– Я сразу же, как только пришел в интернет-кафе, открыл «Фейсбук» и увидел, что она запостила фотографию новой аптеки рядом с большим супермаркетом на Камерон-стрит.
– Правда ли, – сказал он, словно Джамике и не говорил ничего, – что ты нашел ее?
– Правда, Соломон. Я ее и видел. Я видел ее. Она на той фотографии, которую ты мне показывал, прикрыв рукой половину.
– А если это кто-то похожий на нее?
– Да нет. Я из кафе направился прямо в ту аптеку и спросил одну женщину, и женщина мне сказала, что это и в самом деле Ндали.
– Ты уверен, что именно ее видел? Я тебе опять покажу фотографию… вот, я закрыл грудь газетой. Посмотри на ее лицо, посмотри хорошо.
– Я смотрел, брат.
– И ты говоришь, что вот она с фотографии – та самая, кого ты видел?
– Да, та самая.
– Тот же нос… посмотри, Джамике, очень хорошо посмотри: такие же глаза?
– Такие же, брат. Зачем мне врать тебе, брат?
– Тогда это, наверное, она, – сказал мой хозяин, сдаваясь.
Иджанго-иджанго, два дня происходил у них такой разговор в его доме. И в конце каждого раунда мой хозяин бродил по комнате с учащенным сердцебиением. Он останавливался, слегка наклонялся, словно всматриваясь в лицо этого мира, закрывал глаза и, недовольный увиденным, отрицательно покачивал головой. Он все еще не поправился, болезнь еще подавляла его дух. Но он был человеком, который узнал слишком много, и это знание потрясло его. Это знание включало и тот факт, что Ндали сейчас определенно находится в Умуахии. И еще это знание включало тот факт, что ему не оставалось ничего иного, как только пойти к ней.
– Я не понимаю, что с тобой происходит, брат, – сказал Джамике как-то вечером. – Ты много лет хотел встречи с этой женщиной, с которой жил. А теперь ты закрываешь к ней дверь. Ты ее не хочешь видеть?
Они сидели на табуретках на улице у дома Джамике – внутри было слишком душно. Здесь было тихо, если не считать голоса из транзисторного приемника в одной из квартир и стрекота кузнечика.
– Тебе не обязательно понимать, – ответил он. – Старики говорят, сборщик пальмового вина рассказывает не обо всем, что он видит на пальме.
– Верно, но не забывай, что те же самые старики говорят: как бы глубоко ветви мангровых деревьев ни лежали под водой, в крокодила они не могут превратиться.
Агбатта-Алумалу, Джамике был прав. Мой хозяин смешался. Он словно бы ждал этого, а теперь, когда оно пришло, он понял, что у него нет ни энергии, ни сил встретить пришедшее. И потому он не отреагировал на мудрые слова своего друга. Он поковырял зубочисткой между зубов, прошелся до бугорка над двумя верхними зубами, выплюнул на землю кусочки мяса.
– Я понимаю, что ты чувствуешь, – сказал Джамике. – Ты боишься, брат. Ты боишься того, что можешь узнать о ней. – Он покачал головой: – Ты боишься вдруг узнать, что, может быть, тратил без пользы жизнь, любя женщину, которая больше никогда не сможет тебе принадлежать.
Мой хозяин посмотрел на Джамике, и в это мгновение его переполнила ярость. Но он подавил ее.
– Я знаю, я виной всему, но прошу тебя, брат, ты должен встретиться с ней, чем бы это ни кончилось. Только так ты сможешь исцелиться, продолжить жить, найти другую женщину. – Джамике передвинулся так, чтобы сидеть лицом к нему, и, словно чувствуя, что мой хозяин не понял его слов, он на миг перешел на язык Белого Человека: – Ничего другого не дано.
Он посмотрел на Джамике, потому что одна только мысль о другой женщине причинила ему боль.
– По крайней мере, тебе следовало бы позволить мне доставить ей твое письмо, или я мог бы пойти к ней и рассказать все, что случилось – что сделал я, что сделал ты, – и попросить у нее прощения. Ничего другого не дано. Ты должен это понять.
– А если она скажет, что замужем и больше не любит меня? – сказал мой хозяин. – Разве это не будет хуже, чем незнание? Вообще говоря, мне не нравится, что она вернулась. Было бы лучше, если бы она не возвращалась.
– Почему, брат Соломон?
– Потому что… – сказал он и замолчал, обдумывая несформировавшуюся мысль. – Потому что я не могу себе позволить потерять ее. – А потом, воспользовавшись молчанием встревоженного друга, поспешил добавить еще одну мысль, пришедшую ему в голову: – После всего, что я перенес ради нее.
Именно эти слова из всех сказанных им в тот день преследовали его, пока он вел машину к своему дому, лежал в кровати, в которой все еще держался нездоровый малярийный запах. Чукву, за многие циклы моего существования я понял, бывают времена, когда, даже если человек думал о чем-то много раз прежде, услышав то же самое снова, он наделяет услышанное новым смыслом, достаточно неожиданным, чтобы возникла видимость новизны. Я видел это много раз. За эти четыре с лишним года он ни разу не думал об этом так, как нынешним вечером: все, что он пережил, он пережил из-за нее. Он взвесил эту мысль, проследил свою историю, углубляясь в прошлое: он оплакивал смерть отца, когда познакомился с ней на мосту. Оттуда и началось его падение, которое еще так и не закончилось. Ради Ндали он продал все, что у него было, отправился на Кипр и попал там в тюрьму.
Около полуночи он сел, обремененный тяжелыми мыслями. Он решил, что без нее ничего этого с ним не случилось бы.
– Это не имеет значения, – произнес он вслух. У Ндали теперь не было выбора – только вернуться к нему. Он набрал в грудь побольше воздуха, чтобы успокоиться. «Я заплатил достаточно, чтобы заслужить ее. И никто, я повторяю: никто не может забрать ее у меня!»
Он отправится к ней на следующее утро. Ничто его не остановит. Он взял телефон и отправил сообщение другу, потом откинулся на спину, словно изнемогая от собственного решения.
Икедиора, храбрые отцы были бесконечно прозорливы, когда говорили, что человек часто становится чи для другого человека. Так оно и есть. Я видел это много раз. Человек может находиться в серьезной опасности, а его чи будет не в силах ничем ему помочь. Но он может встретить другого человека, который, предвидя опасность, сообщит ему о ней и, таким образом, спасет ему жизнь. Я как-то раз встретил одного чи в Нгодо, этот чи бесконечно и с горечью говорил о зле, творящемся на земле, и о том, что человечество не достойно существования. В пещере тогда было много духов-хранителей, большинство из них молчали, кто-то лежал в углу этого огромного гранитного подземелья, кто-то мылся в пруду, кто-то разговаривал вполголоса. Но этот дух-хранитель кричал не переставая о том, как его покойный хозяин сообщил потенциальной жертве о готовящемся против нее заговоре с целью убийства. А позднее тот, кого он спас, послал людей, чтобы убить его. Ах, человек отвратителен, он хуже могильных червей! Ах, человек ужасен, он хуже погребальной песни! Я не хочу возвращаться на землю людей! Тревожно было видеть этого крамольного духа, говорившего такие нечестивые речи. Я оставил его там, в Нгодо, но слышал от другого духа-хранителя, что тот отказался возвращаться на землю, а ты проклял его и превратил в аджоонмуо[113]. И теперь он ползает безостановочно из конца в конец Бенмуо с тремя головами и туловищем злобного зверя. Но Джамике для моего хозяина сделал нечто противоположное тому, о чем говорил этот чи. Потому что Джамике стал вторым чи моего хозяина и привел его к тому, что тот искал много лет.
Вместе с Джамике он отправился на поиски Ндали, неся в своем сердце сосуд страха, он надел бейсболку и черные очки, закрывающие бо́льшую часть лица. Когда они добрались до места, он увидел, что аптека расположена в новом здании, между англиканской церковью Святого Павла и новым офисом МТН. Это было двухэтажное здание, на котором красовались слова: ЛАБОРАТОРИЯ И АПТЕКА НАДЕЖДЫ. Надпись была сделана на фоне смотрящей в микроскоп белой женщины в белом медицинском халате. Перед зданием по одну сторону ограды лежала гора песка и камушков, оставшихся после строительства. Мой хозяин припарковал машину на другой стороне улицы перед парикмахерской, из которой доносились оглушающие звуки музыки, смешивавшиеся с непрерывным рычанием генератора.
– Ты боишься, брат, – сказал Джамике, покачивая головой. – Ты сильно любишь эту женщину.
Мой хозяин посмотрел на своего друга, но ничего не ответил. Знал, что ведет себя иррационально, но не мог объяснить почему. Что-то будто не пускало его к предмету многолетних отчаянных поисков.
– В Библии сказано: «Да не смущается сердце ваше. Все заботы ваши возложите на Него, ибо Он печется о нас»[114]. Веришь ли ты в возможность того, что она все еще любит тебя и не замужем?
Он посмотрел на своего друга, ошеломленный тем, что тот перешел на язык Белого Человека – язык, на котором Джамике разговаривал про Библию. Испуганный той вероятностью, о которой сказал его друг, мой хозяин закрыл глаза и сказал:
– Верю.
– Тогда идем. Не бойся.
Он кивнул.
– О ди нма[115].
Они вышли из машины и пошли по многолюдной улице, мой хозяин шел с сердцем, завязанным в узел. Повсюду были магазины. Обувной магазин был весь снаружи увешан обувью, прикрепленной к маркизе на окне и связанной бечевкой, словно бусы. Надпись на магазине, продававшем гончарные изделия, сообщала: КУХОННЫЕ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ из РУК БОЖЬИХ. Пока они шли, мой хозяин пытался переключить свое внимание на людей, на то, как не похожи здешние улицы на кипрские. Джамике шел перед ним прыгающей походкой из-за ранки на пальце ноги. Когда они собрались переходить на другую сторону, мой хозяин опустил пониже козырек бейсболки, чтобы спрятать лицо, поправил очки. Раздался предупредительный гудок такси, водитель которого решил, что они собираются бесшабашно припустить через проезжую часть. Джамике перепрыгнул через заполненную мусором сточную канаву, отделявшую аптеку от дороги. Если бы Ндали в этот момент смотрела в новехонькое сверкающее окно с москитной сеткой, то она могла бы увидеть их. Мой хозяин натянул бейсболку еще ниже на лоб и ухватил своего друга за руку.