Эгбуну, когда он завел машину, уже почти настала полночь. Он ехал медленно, боясь, что воспламенится его груз, перебирая в памяти все собранные вещи – не забыл ли чего, все ли уложил в машину, чтобы пуститься в путь сразу же, когда будет можно. Он ехал по пустым улицам, миновал гражданский пропускной пункт, где человек посветил лучом фонарика в его машину и махнул рукой – проезжай. Наконец он доехал до аптеки.
Он остановил машину, взял спички.
«Ради тебя, Ндали, я потерял все, что имел, и только для того, чтобы ты так вот обошлась со мной? Так вот?» – сказал он. Потом он открыл машину, взял банку с керосином и вышел в темноту ночи, гораздо более черную, чем у большинства ночей.
«Ты отплатила мне злом за все, что я сделал для тебя, – сказал он, когда остановился, чтобы перевести дыхание. – Ты отвергла меня. Ты наказала меня. Бросила меня в тюрьму. Опозорила меня. Обесчестила меня».
Теперь он стоял перед зданием, а вокруг лежал мир, погруженный в тишину, если не считать церковного песнопения, доносившегося откуда-то – он не мог определить откуда.
«Теперь ты узнаешь, что такое терять. Узнаешь, Ндали, почувствуешь то, что чувствовал я».
И в этот момент в его голосе и в его сердце, Эгбуну, я видел то, что всегда – с самого начала времен – тревожило меня в человечестве. Человек может влюбиться в женщину, обнимать ее, заниматься с ней любовью, жить ради нее, произвести совместно на свет ребенка, а со временем все следы этого исчезают. Исчезают, Иджанго-иджанго! А что человек получает взамен? – спросишь ты. Может быть, робкое сомнение? Слабый гнев? Нет. Он получает внука самой ненависти, ее чудовищное семя: презрение.
Он говорил, трепеща перед тем, что собирался совершить, а я вышел из него. И сразу же на меня обрушился оглушающий гул Эзинмуо. Повсюду праздно шатались духи, или опасно свисали с крыш, или лежали на машинах, многие из них наблюдали за моим хозяином, словно их заранее осведомили о его намерениях. Я поспешил в моего хозяина и осенил его мыслью вернуться домой, или позвонить Джамике, или отправиться в путь, или уснуть. Но он не слушал меня, а голос его совести – самого мощного увещевателя – молчал. Он прошел вперед, убедился, что никто не видит его, и начал расплескивать керосин вокруг здания. Когда керосин закончился, он достал из багажника машины маленькую банку с бензином и его тоже разлил. Потом он чиркнул спичкой и кинул ее в спящее здание. Тут же вспыхнуло пламя, а он побежал к машине, завел двигатель и помчался в темноту. Он не оглядывался.
Гаганаогву, я знал, что ни один дух не будет делать попытку завладеть его телом теперь, когда появилась самая любимая еда бродячих духов: слепящий огонь. И поэтому я вышел из него, чтобы потом, когда ты спросишь меня в его последний день, я мог дать тебе полный отчет о действиях моего хозяина. Мой хозяин мчался прочь вдалеке, а я стоял перед горящим зданием. Когда он скрылся из виду, вокруг огня собралась почти дюжина духов, они летали в воздухе, как обнаженные вибрации. Поначалу я впитывал красоту этого зрелища, стоя снаружи, а нематериальные тела, минуя меня, подбирались поближе. Один из них, возбудившись до исступления, поднялся над зданием и замер в точке, через которую устремлялась вверх прямой воронкой черная спираль дыма. Другие оживленно вскрикивали, когда дым попеременно то прятал от них духа, то открывал его их взглядам.
Я наблюдал за этим, когда – я не поверил своим глазам! – увидел чи Ндали, с воплем выскочившую из горящего здания. Она сразу же увидела меня и, стремительно выплевывая слова, закричала: «Ах ты, злобный дух-хранитель вместе со своим хозяином! Посмотри, что вы сделали! Я тебе давно говорила, чтобы вы отстали от нее, но он все лез и лез, преследовал ее, пока не погубил ее жизнь. После того как она прочла его дурацкое письмо два дня назад – а она так боялась его читать, – она стала сама не своя! Начала ссориться с мужем. А в эту ночь, в эту жестокую ночь, она снова, после жаркой ссоры с ним, ушла из дома и приехала сюда…»
Чи повернулась, потому что услышала громкий пронзительный крик из здания, и тут же исчезла внутри. Я бросился за ней в пламя пожара и увидел кого-то, кажется женщину, пытающуюся встать с пола, но в этот момент горящая доска, которая была частью потолка, упала ей на спину, и от боли она потеряла сознание. Этот удар пригвоздил ее к полу. Но она снова попыталась встать, увидев, что неожиданная стена огня возникла перед ней в другом конце комнаты. Упал шкаф с лекарствами и медленно распался на отдельные деревянные полки, пожираемые огнем, а огненный обломок шкафа упал на ковер, и теперь пламя пробиралось в комнату, где находилась она. Она потрогала себя за шею, обнаружила, что капли, стекавшие по ней, это ее кровь. Только тогда она вроде бы поняла, что доска с торчащими гвоздями вонзилась в ее плоть и теперь продолжает гореть на ней. С адскими криками и с доской на спине она бросилась сквозь желтый огненный театр с его актерами в лице коленопреклоненных столов, издающих треск окон, танцующих штор, взрывающихся бутылок. Упавший кусок обожженного кирпича подтолкнул ее вперед, она добежала до двери, а когда она открыла ее, остатки сгоревшей доски упали с ее спины. Обжигающая боль поставила ее на колени, словно расстригу, вдруг вернувшегося к вере и молитве. Тут ей, кажется, пришло в голову, что лучше не вставать, и она на четвереньках поползла из аптеки, как животное, пасущееся на поле, заросшем язычками пламени.
К этому времени вокруг горящего здания собрались люди – соседи и просто прохожие. Они встретили ее с ведрами воды, облили ее, и она упала на землю, лишившись сознания.
И тогда я оставил ее там и бросился на поиски моего хозяина. Он ехал по хайвею, мчался в темноте, плакал за рулем. Он не знал, что сделал. Иджанго-иджанго, я в эту ночь много говорил об этом конкретном недостатке человека и его чи: они не в состоянии знать то, чего не видят или не слышат. А потому мой хозяин никак не мог узнать о случившемся. Он не догадывался, что Ндали, которая стояла перед его мысленным взором теперь, когда он вел машину, и Ндали, которая прежде любила его, а потом отвергла, – одно лицо. Та самая Ндали, которую он потерял. Он ничего не знал о Ндали, охваченной пламенем, о той Ндали, что лежала сейчас на земле перед тем, что прежде было ее аптекой. Он ехал, представляя ее в объятиях мужа, думая о том, что никакие его усилия не смогли вернуть ее ему. Он ехал, плача и причитая, пел мелодию оркестра меньшинств.
Эгбуну, откуда он мог знать, что женщина, имеющая собственный дом, будет ночевать в своей аптеке? Нет. С какой стати? У него не было никаких оснований для того, чтобы так думать. Вот почему человек, который только что убил кого-то, занимается своими делами, не ведая, что сотворил. Блаженные отцы уподобляли это явление паукам в доме людей; пусть тот, кто думает, что он всемогущ, говорили они, осмотрит свой дом и скажет, может ли он точно назвать время, когда паук начал плести свою паутину. Вот почему человек, который вскоре будет убит, может войти в дом, где сидят в засаде те, кто собирается его убить, не ведая об их планах и не зная, что его конец наступил. Он может обедать с этими людьми, как персонаж одной книги, прочитанной когда-то моим прежним хозяином Эзике. В той истории рассказывалось о человеке, который правил в стране белых людей, называвшейся Рим. Но зачем обращаться к таким далеким примерам, когда я сам видел это много раз прямо здесь, в земле светозарных отцов?
Такой человек заходит в ту комнату, не подозревая, что его убийца уже на месте. События наступают, меняются и разрушаются с непредсказуемой скоростью, хотя при этом ничто не указывает на то, что они могут случиться. Так же и смерть придет без объявления, неожиданно и усядется на пороге этого мира. Она придет непредвиденно, бесшумно, возможно, не прерывая сезонов года и даже не останавливая мгновения. Она придет, не изменяя вкуса сливы во рту. Она подкрадется, как змея, невидимая, выждав время. Взгляд на стену не обнаружит ничего – ни трещины, ни отметины, ни щели, через которую она могла войти. Ничто ему известное не даст ему ни малейшего намека – пульс мира ничуть не изменится. Мелодия птичьего пения останется прежней. Стрелка часов не замедлит свой ход. И время, которое течет, не встречая помех, продолжит свой бег так, как это привычно природе, и потому, когда это случится и он все поймет и увидит смерть, это потрясет его. Потому что она возникнет, как шрам на его теле, шрам, о существовании которого он не подозревал, и проявится как нечто, сформировавшееся с началом времен. И такому человеку будет казаться, что это случилось с ним совершенно неожиданно, без предупреждения. И он не будет знать, что это случилось давным-давно и только терпеливо ждало, когда он заметит.
Замечание автора
«Оркестр меньшинств» – роман, глубоко уходящий корнями в космологию игбо, сложную систему верований и традиций, которыми когда-то руководствовался – а отчасти руководствуется и до сих пор – мой народ. Поскольку я помещаю в такую реальность художественное произведение, любопытному читателю может прийти в голову предпринять собственное исследование этой космологии, в особенности в той ее части, которая касается чи. А потому я, как и Чинуа Ачебе в своем эссе о чи, из которого взят один из эпиграфов к этой книге, должен заявить: «Настоящая книга не претендует на то, чтобы ликвидировать этот пробел, я лишь пытаюсь привлечь к нему внимание способом, отвечающим характеру человека, чья главная любовь – литература, а не религия, философия или лингвистика».
Иными словами, эта книга представляет собой художественное произведение, а не авторитетное исследование космологии игбо, или африканских, или афро-карибских религий. Однако я надеюсь, что моя книга может послужить достаточным справочным материалом для тех, кто пожелает углубиться в эту тему, поскольку источниками для «Оркестра меньшинств» стали разные книги по космологии и культуре игбо, включая следующие: Джон Аненечукву Умех, «После бога – дибия»; Эммануэль Каанаэнечукву Анезоба, «Ödïnanï»; Чинуа Ачебе, «Трилогия Игбо» (часто эта книга называется «Африканская трилогия») и его же эссе о чи; Катерин Обиануджу Ачолону, «Рай в Шумере на Нигере»; Нзе Чуквукадибия Е. Нвафор, «Леопарды волшебного рассвета»; Норткоут У. Томас, «Антропологический обзор игбоговорящих народов в Нигерии». Этот список неполный. Дополнением к этим книгам послужили полевые исследование, которые независимо проводил мой отец, а также мои собственные исследования, которые я проводил в нашем родном городе Нкпа в нигерийском штате Абия.