Но только не Бьярни. Вы, возможно, уже догадались, что Бьярни обладал несдержанным нравом, ему было проще разрешить спор с помощью топора, чем пойти на переговоры. Он покинул Оркнейские острова поспешно, взяв с собой лишь скудный запас провизии, и поэтому он сам добывал себе то, в чем испытывал нужду. Неприятность заключалась в том, что он встретил сопротивление со стороны брата одного из советников Торфинна. Бьярни вышел из этого короткого боя победителем, но пользы ему это не принесло. Брат советника был мертв, а Бьярни снова в бегах.
Глазго — город Чарльза Ренни Макинтоша. Именно здесь он родился, учился в знаменитой Школе искусств, здесь собрал знаменитую «Четверку из Глазго», в которой вместе с ним были его приятель, художник Герберт Макнэр и две сестры, Френсис и Маргарет, обе входившие в женскую группу изучающих искусство студентов, которые придумали себе довольно эффектное название «Бессмертные». «Четверка» разработала уникальный стиль, необычную эстетику конструкции, которую теперь часто называют школой Глазго, входившей в Движение искусств и ремесел и конечно стиль «ар-нуво». Герберт впоследствии женился на Френсис, а Чарльз — на Маргарет, которая с того времени работала вместе с мужем.
Теперь работы Макинтоша в Глазго можно встретить повсюду: не получивший признания при жизни, он наконец обрел популярность в родном городе. Его не пугало отсутствие признания, и он дерзко заявлял, что является величайшим шотландским архитектором. Правда это или нет, но оставшиеся образцы его работ для поклонников дизайна Движения искусств и ремесел — повод отправиться в своего рода паломничество. Созданные Макинтошем мебель, ткани, постеры, лампы, часы и тому подобное, сейчас вызывают неподдельное восхищение и страстное желание владеть этими предметами искусства. В кафе, точных копиях знаменитого кафе-кондитерской «Уиллоу», дизайн которой Макинтош создавал для мисс Кэтрин Кранстон, можно полакомиться шотландской семгой на кусочке ржаного хлеба. Прогуляться по священным залам Института искусств в Глазго, где Макинтош не только учился, но и разрабатывал дизайн самих залов, когда понадобились новые квартиры. Комнаты, в которых они с Маргарет жили, все предметы мебели, дизайн которых они разработали, тщательно восстановлены и выставлены в Художественной галерее Хантера. Можно даже разглядеть едва заметные царапины.
Я побывала везде. Посетила все места, где выставлялись подлинные работы Макинтоша. Я поговорила со всеми экспертами, которых только смогла найти. Я разглядывала каждую деталь, особенно замки и уехала совершенно убежденная в том, что тот первый секретер, который я видела, был подлинным.
Я без труда смогла бы разыскать даже привидение самого Чарльза Ренни Макинтоша, но единственное, чего я так и не нашла, это антикварную лавку Джона А. Макдоналда. Ни на площади Георга по адресу, указанному на чеке в бумагах Тревора, ни где-либо еще. В глубине души я понимала, что мне этой лавки не найти. Но я не хотела в это верить. Еще дома, перед поездкой, я проверила список телефонов Глазго, вывешенный в интернете, и поискала по веб-сайту ассоциации британских торговцев антиквариатом, и на других сайтах, где указывались шотландские антиквары. Антикварной лавки Джона А. Макдоналда я среди них не нашла.
Все же мой оптимизм или, возможно, отчаяние убеждали меня, что я найду эту лавку. Как только я убедила себя в том, что не ошиблась в оценке секретера, дальнейший самообман был не только возможен, но и не требовал вообще никаких усилий.
Я нечасто останавливалась в Глазго и с нетерпением ждала поездки в этот город. Это один, если не единственный, из самых стильных городов Британии — беспокойный, фешенебельный и волнующий. У меня не было времени тщательно распланировать поездку. События происходили весной и летом, поэтому путешествие оказалось несколько более хаотичным, чем обычно: первым пунктом был Рим, затем через Тасканию я отправилась на юг Франции, затем в Париж, далее в Ирландию, и только потом — в Лондон. По пути я фотографировала товары, которые покупала, и отсылала по электронной почте снимки Клайву, чтобы он, во-первых, знал, что я работаю, а во-вторых, чтобы у него было что показать тем, кому наш торговый зал покажется пустым. Я позвонила Клайву из Лондона и сообщила, что не смогла взять билеты на ближайший рейс, поэтому хочу отправиться на пару дней за город отдохнуть. Он воспринял новость спокойно, что лишь вызвало у меня приступ вины, правда, не настолько сильный, чтобы я отменила уже запланированную поездку на родину Чарльза Ренни Макинтоша.
Однако, несмотря на то что Глазго оказался интересным городом, точно таким, каким его все и описывали, я так никуда и не продвинулась в том, что касалось моего дела. Шаг вперед сменялся двумя, а то и тремя шагами назад. Дважды обойдя площадь Георга, — место, надо сказать, довольно впечатляющее, если не обращать внимания на замызганные тенты, установленные по случаю какой-то конференции или чего-то еще в самом центре, — я отправилась по Георг-стрит, а затем и по Уэст-Георг-стрит, в тщетных попытках отыскать нужную мне лавку. Наконец я вошла в единственный антикварный магазин, который мне удалось найти в непосредственной близости от площади Георга. Это был магазин Лестера Кэмпбелла.
— У меня есть клиент в Торонто, — сказала я, после того как мы обменялись любезностями, и окинула взглядом его магазин, кстати, довольно солидный, самое место для покупки неприлично дорогой мебели, — он просто без ума от Чарльза Ренни Макинтоша. Он покупает все, что создано Макинтошем. Вы не знаете, кто может продавать подобные вещи?
— Не я, — ответил Лестер Кэмпбелл. — Хотел бы, настоящее счастье — иметь такого клиента.
— А какой-нибудь коллекционер, которого можно было бы уговорить продать часть своего собрания? Средства у моего клиента есть.
— И снова нет. Можно найти кучу копий и репродукций и, полагаю, несколько откровенных подделок, ну вы понимаете, о чем я, — сказал он. «Да уж, — подумала я, — даже слишком хорошо понимаю. — Время от времени на рынке появляются отдельные предметы мебели. В середине-конце девяностых прошлого века на аукционе появился довольно симпатичный секретер, который был продан за приличную сумму».
— Примерно за полтора миллиона долларов, если я правильно помню. Мой клиент без колебаний мог бы выложить подобную сумму. К сожалению, этот аукцион состоялся раньше, чем он начал собирать свою коллекцию. Эта страсть в нем разгорелась сравнительно недавно.
— Везет же вам, — ответил он.
— Да, что есть, то есть, — сказала я, скрывая досаду. — Обычно я не занимаюсь подобным антиквариатом, но мне сообщили имя местного антиквара, который специализируется на Макинтоше, я хотела зайти к нему, но не нашла его магазина. Его зовут Джон А. Макдоналд.
— Никогда о нем не слышал, — ответил Кэмпбелл.
— И никто не слышал, — сказала я, — так странно.
— Да, странно. Может, вас обманули?
— Возможно, — сказала я. — Такая досада.
— Надеюсь, это не стоило вам крупной суммы денег, — кивнул он.
— Нет, не денег. Но быть может, это будет стоить мне репутации.
— Понятно, — ответил он.
— Вот моя визитка, — сказала я. — Если вам что-нибудь станет известно, будьте так любезны, дайте мне знать.
Я постаралась произнести это не слишком огорченным голосом, несмотря на неизбежный вывод о том, что если счет на черный буфет был поддельным, тогда поддельным был счет и на секретер.
— Конечно, — ответил он. — А вот — моя визитка.
Я мельком взглянула на нее и остановилась. У меня возникло ощущение, что имя должно быть другим, то есть на визитке было отчетливо отпечатано «Лестер Кэмпбелл, антикварный магазин», но шрифт был таким же, как и в счетах от Джона А. Макдоналда. Нет закона, по которому нельзя использовать тот же шрифт, что и другой продавец, но этот шрифт был несколько необычным. Он копировал письмо от руки.
— Вы уверены, что никогда не слышали об антикварной лавке Джона А. Макдоналда?
— Совершенно уверен. Хотите, я посмотрю в списке британских антикваров?
— Я уже смотрела. Это — тупик.
Должно быть, я показалась ему расстроенной, когда направилась к двери, и он окликнул меня.
— Вы не планировали задержаться в городе на пару дней?
— Думаю, да.
— Возможно, вас заинтересует благотворительная акция, — сказал он, взяв с прилавка листок и помахав им мне.
— Благотворительная акция?
— Завтра вечером состоится акция по сбору средств, — сказал он. — Она пройдет в доме Роберта Александера и его жены Майи. Роберт — влиятельный человек в городе и филантроп. Угощенье будет за его счет, так что весь доход пойдет на благотворительность. Он к тому же и серьезный коллекционер, мебель, живопись, предметы искусства. Если у кого-то и есть парочка работ Макинтоша, то это у него. Его можно уговорить продать эти работы, если ему захочется сделать широкий жест ради благотворительности. Похоже, у меня осталась еще пара пригласительных.
— Спасибо, — сказала я, беря билет. — Я смогу туда пойти. Мы с вами там увидимся?
— Конечно, — ответил он. — С такими людьми надо дружить.
— Еще бы, — согласилась я, вспомнив о последней устроенной клиентом вечеринке, на которой я побывала. — Я — ваша должница.
— Всенепременно, — ответил он. — Увидимся на вечере. А я, если подвернется такая возможность, представлю вас чете Александеров.
Хотя я и не смогла найти этого неуловимого, а скорей всего вымышленного Джона А. Макдональда, но мне удалось обнаружить Перси Велосипедные прищепки. Только не думайте, что мне это хоть как-то помогло в поисках. Более того, настроение испортилось окончательно. Перси, естественно, был на велосипеде, полы куртки развевались на ветру. Увидев его, я тут же поймала такси.
— Видите того человека на велосипеде? — обратилась я к шоферу. — Похоже, это мой друг из Торонто. Вы не могли бы догнать его?
Это оказалось не такой уж легкой задачей. Перси ехал на довольно приличной скорости и ему не мешали машины на дороге. Однако водитель такси оказался настоящим профессионалом и не упускал Перси из виду. Затем Перси свернул на Бьюкенен-стрит, движение по которой, к несчастью, оказалось перекрыто.