Увы, в первом же небольшом городишке, куда они заехали, чтобы дать отдых коням хотя бы на сутки, их мажорным мыслям был нанесен прямо-таки нокаутирующий удар. Председатель Совета Абдукерим, могучий мужчина, каких в Туркестане называли полванами (силачами), и его заместитель Клепиков, из местных адвокатов, просто возликовали, когда увидели пограничников. Не знали куда посадить. И тут же, не интересуясь вовсе планами гостей, потребовали остаться на несколько дней, попатрулировать с отрядом самообороны по городу и по базару.
— Пусть много народу увидит кокаскеров, — возбужденно говорил Абдукерим. — Тогда прижмут шакалы свои вонючие хвосты…
— Складывается пренеприятнейшая ситуация, — начал пояснять просьбу главы городской власти Клепиков. — Рабочие хлопкозавода горой за большевиков, бойня вся на нашей стороне, а это добрая половина горожан. Самая причем активная половина. Остальные пока присматриваются. Нейтральны, так сказать. Автономистов же — считанное число, но у них — английское вооружение. Откуда? Как попало сюда? — это другие вопросы, хотя и они есть. Важно другое: у нашего весьма и весьма многочисленного отряда самообороны берданок, чиненых-перечиненых, раз, два и обчелся.
— Простите, а кто такие автономисты? — перебил Богусловский.
— Как?! — искрение изумился Клепиков. — Вы не в курсе событий?
Он даже вскочил со стула, а на суховатом лице его отразился испуг: не ошибочно ли приняли чужих за своих?
— Представьте, — успокоил Клепикова Богусловский. — Мы только-только с границы.
Клепиков вновь сел и неторопливо, как бы отсекая все лишнее, оставляя самую суть, начал пояснять:
— Когда в Петрограде дали под зад Керенскому, здесь неукоснительно приняли Советскую власть. В Ташкенте — Совет Народных Комиссаров, в городах — Советы, в кишлаках, что поближе к городам, дехкане тоже пораспрямили спины, сами очередность поливов определяют, да и деньги за воду ни мулле, ни баю не платят. И все бы ладом шло, не соберись вскорости мусульманский съезд в Коканде. Объявил тот съезд Кокандскую автономию и призвал всех правоверных добровольно записываться в армию для защиты мусульманской веры. Вот тут приключилась осечка: народ не повалил защищать автономию. Удивление меня, грешным делом, взяло, отчего, думал, без поддержки оказались столь популярные Шуро-и-Исламия да Тюркская партия федералистов. Но, поразмыслив, определил: популярность их была в интеллигентских кругах, а в рабочей среде в почете большевики. Тем не менее сколотили автономисты отрядец. Командует им отъявленный головорез курбаши Иргаш. Он даже крепость в Коканде осадил. Старый город весь в его руках. Выходит, в Коканде нынче две власти. Ну и, как можно было предположить, тут как тут англичане. Фунты свои сыплют безмерно, винтовки да патроны везут изобильно.
Богусловскому, как пограничнику, сразу стало ясно, сколь огромную потерю понесут большевики в Туркестане, если будет отторгнута Ферганская долина. Оценил он и выбор контрреволюционеров: долина изобильна всем, дехкане набожны, мазаров в долине — пруд пруди. Один Шах-и-мордан чего стоит. Почитаем шиитами всего мира, ибо сам халиф Али покоится там. Сунниты тоже вниманием не обходят тот мазар. Вроде бы там, в Фергане, и должен был проходить мусульманский съезд, но нет, Коканд выбрали. Потому, что к границе ближе, к Кашгару. Сподручней для англичан.
Долина сама, если стратегически прикинуть, трудноуязвима. Высокие горы вокруг с редкими перевалами. Выстави на них заслоны покрепче, вот и обезопасил тылы. Только один вольный выход из долины — в сторону Ташкента. Но и тот перешеек можно укрепить. И если удастся автономистам захватить крепости в Фергане, Андижане, Намаггане и Коканде — охрана границы в горах совершенно потеряет смысл. Бесцельно, выходит, остались казаки в горной крепости.
Богусловский спросил недоуменно:
— А Ташкент что предпринимает?
— Предположение мое такое: либо там не все знают, либо свои заботы отягощают. Не доходят руки пока до Коканда. Оружие бы нам, и сами совладали бы с автономистами, извели бы Иргаша.
Не того ответа ждал Богусловский. Как же Ташкент может прохлаждаться? Ведь Коканд не о себе печется, он на весь Туркестан виды имеет.
«В Ташкент следует поспешить», — сделал для себя вывод Богусловский, а Абдукериму и Клепикову сказал:
— Весь завтрашний день рассчитывайте на нас, пока отдохнут кони. А там видно будет…
Хотя усталость и валила с ног Богусловского с Костюковым, уснули они не вдруг. Было над чем подумать, что обсудить.
— Вздыбятся и богатеи, и дехкане, закусят удила, — говорил Костюков, а в голосе его Богусловский чувствовал несвойственную ему холодность. — Не дадут спуску друг дружке. Вот тогда, Иннокентий Семеонович, ты под каким флагом пойдешь?
— Я его уже выбрал, — спокойно ответил Богусловский, хотя был недоволен тем, что Костюков наделил себя правом инспектирующего. — Я патриот России.
— Мы это слышали, когда в строю перед тобой и Левонтьевым стояли. Ты говорил об охране границы от иноземцев, а вот если свои сшибутся, тогда как?
— Вы, Прохор, так говорите, словно кто уполномочил вас…
— Совесть меня уполномочила. Хочу знать: верить тебе аль огляд припасти.
— Верьте, Прохор. Верьте.
— Ну, извини тогда, если обидел. И вот что — бросай свои старорежимные привычки: вы да вы. Давай по-казачьи.
— Давай.
— Если так, у меня такая мысль есть: в Ташкент прямиком податься. Здесь, я гляжу, в крепостях самим туго приходится, не попросишь у них огнезапасов, продуктов и людей.
— Я так и решил.
Не ведали они, что все их планы изменятся уже на рассвете, когда, взбудораживая пыль, пошагали через городок усталые колонны красноармейцев, а к Совету подкатила рессорка в окружении десятка всадников, и вконец растерявшийся самооборонец, охранявший Совет, забежал в комнату, где на кошме мирно спали Богусловский с Костюковым, и закричал:
— Вставайте! Вставайте! Гости у нас!
Что за гости?! Карабины в руки — и к двери. Патрон на всякий случай в патронник.
— Что за переполох? — шумно входя в коридор, вопрошал стройный, среднего роста мужчина в офицерском обмундировании. На плечи накинута пастушья бурка из тонкого войлока, теплая и удобная. На голове — офицерская папаха с красной шелковой лентой наискосок. Шагает решительно, как хозяин, а не гость. — Пограничники, любопытно, что здесь делают?
— С кем имею честь? — все еще не отпуская карабина, тоже задал вопрос Богусловский.
— Командир сводного пролетарского отряда Стародубцев. По приказу Фрунзе идем на помощь Коканду.
Богусловский представился, отрекомендовал Костюкова и сказал о цели своей поездки.
— Здравствует, говорите, гарнизон на границе? Патроны, говорите, нужны? — с нескрываемой радостью вопрошал Стародубцев. — Это же великолепно! — Подумал немного и рубанул решительно: — Поступим так: отберем добровольцев-коммунистов для цементации пограничного гарнизона, снарядим несколько повозок с боеприпасами. Продуктов не дам: разрешима проблема на месте. Охота, помощь беднейшего дехканства. — Вновь помолчал, прикидывая что-то в уме, затем с такой же решительностью заявил: — Двоих не отпущу. Вас, товарищ Богусловский, оставляю при себе. Хорошего комиссара пышноусому казаку дадим — и за милую душу дело поведет. Верно я говорю? — потребовал Стародубцев от Костюкова одобрения. — Не боги горшки обжигают.
— Так это оно так, — довольно погладив усы (подобного Богусловский прежде не замечал за Прохором), ответил Костюков. — Только ведь не с порога командуют. Не приучен я к такому.
— Прав, не спорю. По-революционному. Покажи мандат, тогда уж распоряжайся, — покровительственно похвалил Костюкова Стародубцев и протянул Богусловскому, развернув предварительно, мандат СНК Туркестанской Автономной Социалистической Республики.
Категорически и грозно — так с профессиональной привычностью определил суть документа Богусловский, а затем, уже ради любопытства, читал строчку за строчкой, чтобы почувствовать стиль документа новой власти, который впервые попал ему в руки. «Оказывать всяческое содействие… Приказам повиноваться неукоснительно…» Сила и уверенность чувствовались в каждой фразе. Никакого сомнения в том, что кто-либо посмеет возразить. Именем народа повелевается, а народное повеление — свято для каждого честного гражданина.
— Вас что-то не устраивает? — нетерпеливо спросил Стародубцев.
— Пытаюсь осмыслить: Туркестанская автономная, Кокандская автономная, тоже не монархическая… Трудно, согласитесь, понять неискушенному.
— Народ интуитивно поддерживает свое, кровное, — безапелляционно заверил Стародубцев. — Его не проведешь никакими ложными лозунгами, никаким подстраиванием к народной власти.
— Вы так считаете?
— Не только я.
Не по душе была эта самоуверенность командира сводного отряда. Только вчера он, Богусловский, прятался в мазаре от толпы. Она — тоже народ.
— Не так все просто, как вы предполагаете, — попытался возразить Богусловский, но Стародубцев прервал его:
— Времени для дискуссий у нас еще будет предостаточно. Теперь же давайте подготовим отряд для отправки в пограничный гарнизон.
— Извольте.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
— Стало быть, все едино, что к Каппелю, что к атаману Семенову? — похлестывая короткой плеткой по голенищу, вот уже в какой раз спрашивал Дмитрия Левонтьева и Якова Хриппеля дородный, косая сажень в плечах, есаул с рыжей окладистой ухоженной бородой и пронзительным взглядом коричневых глаз.
Дмитрий напрягся, чтобы легче принять удар, но сегодня есаул, по манерам и речи больше похожий на урядника, не взмахнул плеткой и не ошпарил хлестко, с оттягом, плечо. Продолжал ехидно задавать вопросы:
— За Русь, стало быть? Чего же оттуль в Сибирь подались? Русь-то там.
Молчали офицеры. Они уже все сказали этому хаму. Поначалу требовали, а Хриппель даже пытался угрожать, но плетка быстро их усмирила. Бессильными и безвластными они оказались в руках казачьего есаула, недавно, по всей видимости, испеченного, и не могли найти никакого выхода из сложившегося положения. Бежать? Но казаки знают все тропы, нагонят быстро, и тогда уж вовсе крышка. А так, глядишь, поверит все же и отправит в штаб. Там-то все встанет на свои места.