«Кровь за кровь!»
И как чаще всего бывает, терпение вознаграждается. Посчитал диверсант, что довольно прятаться, тем более что молчит трехпалая береза после длинной очереди. Патроны, возможно, кончились, тогда особенно нет нужды укрываться за стволом. Но все еще осторожны его действия. Высунулся на полголовы, приладил автомат, чтобы осыпать пулями березу, но… нажать на спусковой крючок не успел — ткнулся головой, словно чрезмерно утомившийся, в умятый локтями снег.
Слева, в ернике, захлебисто затараторили автоматы. Не поймешь, что к чему. И у диверсантов, и у шофера автоматы наши, советские.
«Держись, — подбадривает шофера Богусловский. — Держись!»
Да, самую малость осталось продержаться, если свои едут. Машины вот они, совсем рядом.
А если не наши? Если диверсанты?
Нестерпимо хочется оглянуться: ведь оттуда, с дороги, Богусловский понимал это, он — прекрасная мишень. Но понимал он и другое: если станешь укрываться от пуль с дороги, подставишь бок под пули тем, кто за деревьями. Выход один: выцеливать до последней возможности диверсантов. Без спешки. Без промаха.
От развилки заговорил ручной пулемет, в ответ ударили пулеметы и автоматы из машин, и Богусловский возликовал. Наши! В самый раз подоспели! Нет, Михаил Семеонович не оглянулся, он определял все, что происходит за его спиной, по слуху; он продолжал стрелять, не позволяя себе расслабиться. Не первый его бой. Он — опытный солдат. Он никогда не забывал того, предназначенного ему выстрела, когда, казалось, с группой белоказаков было уже покончено. Пулеметчик закрыл тогда его своим телом. Никогда он после этого не спешил разряжать оружие или выходить из-за укрытия.
Всему свое время.
Теперь оно рвануло стремительно. Открытый «Додж» со станковыми пулеметами по бортам, объехав бездвижную легковушку Богусловского, тормознул метрах в двадцати от нее и заговорил уверенно, по-хозяйски, посылая смерть диверсантам и вправо и влево. А следом и ЗИС подключился. Сыпанул в лес пулеметами, автоматами и винтовками, да так слаженно, будто не случайно они собрались за бортами, а специально вооружены и натренированы вести бой прямо из кузова.
Так оно и было. Никогда командир пограничного полка, а подоспел именно он, не ездил без охраны. Не великая числом, она была экипирована и натренирована для противоборства с засадами: борта защищены от пуль песком и ватой, а для стрельбы из автоматов и винтовок сделаны, как в стенах старинных крепостей, прорези; но самое грозное оружие грузовика — станковые пулеметы: на кабине, на растяжках в специальном гнезде, и по всем трем бортам. Ежиком ощетинивалась охранная машина в случае опасности. Командирский «Додж» имел два пулемета. Открытый всем ветрам и морозам, он был неудобен для езды, зато очень удобен для боя. Ложись в случае встречи с врагом за ватно-песчаную защиту и поливай его свинцом.
Куда диверсантам тягаться с такой силой! Дай бог ноги. Кому посчастливилось, успел влететь в ерник, а там уже безопасней. Шальная только достать может. Но они же не станут ее ждать, а лепетнут, сколько духу хватит.
Вот теперь пора и подниматься. А сил, оказывается, нет. Совсем нет. Вытекла она с кровью. Кружится голова. Тошнит. Только нездо́рово, чтобы раненного всего-навсего в руку несли к машинам на руках. Встать нужно. Через силу.
Вцепился здоровой рукой в шершавую кору, подтянулся и поднялся. Вначале, как дитя годовалое, на колени, потом уже на ноги. Затрясло его в ознобе, будто при лихорадочном приступе, зуб на зуб не попадает. И хочется выйти на дорогу самому, и силы нет оторваться от березы-спасительницы. А колотун все сильней колотит.
Вот и командир полка прет напролом через сугробы. Разгорячен успехом. Ушанка сбита на затылок, полушубок распахнут, скуластое лицо светится лихостью. Чапаев, и Чапаев! Только ростом повыше и в кости шире. Точно соответствует своей фамилии: Комелев. Басит уже рядом, как школяра отчитывает:
— Сотню метров до смерти неминучей не доехали. Эка инкогнито! Нагайкой бы за такие выкрутасы, да нельзя — начальство. Самое что ни на есть близкое. Спасибо, надоумь пришла подчиненному, оповестил. — А сам уж финкой рукав вспарывает, кричит, оглянувшись: — Бинты быстро! — Потом вновь к Богусловскому, с той же наставительностью: — И какого рожна лесом ехать? Не тачанки бы мои, крышка вам. Сказать, кто спаситель ваш, кто звонок выдал, чтоб, значит, встретил я?
— Нет. Я благодарен ему за урок, но… Он же ослушался, и я буду вынужден наказать. Но… непосильно мне это.
— Что ж, благородно. Очень благородно. Потом, после войны, живы будем — объявлю, за кого молиться. А пока потерпите малость.
Жесткие руки. К клинку привыкшие, к рукоятке маузера, не к бинтам, только выхода нет: до медсанбата далеко, крови сколько вытечет. И так вон как набух снег розовостью под березой! Солдату все приходится в жизни делать.
Из ерника выкарабкивается шофер. Тоже в крови весь. Ухо разорвано пулей и плечо пробито. С трудом прогребается в снегу, но спешат к нему бойцы-спасители. С бинтами.
На другой стороне дело еще хуже. И ординарец, и начальник заставы тяжело ранены. Оба — в грудь. Навылет. Выносят из леса их на руках. А стреляли до последнего мига. Какая сила духа!
Тяжелораненых уместили в легковушку Богусловского, прицепив ее буксиром к машине, шофера — в кабину грузовика, а Богусловского командир полка взял к себе. Без тента «Додж», но зато в нем есть тулупы. Добрые русские тулупы, которым ни ветер нипочем, ни мороз.
Дорогой почти не разговаривали. Уткнули носы в мягкую шерсть пышных воротников, отгородившись ими от ветра, и помалкивали. А мысли и Богусловского, и Комелева крутились вокруг случившегося. И когда подошло время для обсуждения контрмер, каждый из них имел уже свою точку зрения, свои предложения.
В одном они сошлись: база диверсионно-разведывательных групп в лесу. А вот о том, как найти логово и выкурить из него врага, тут всяк мыслил по-своему. Майор Комелев стоял за сплошную проческу леса. Предлагал задействовать весь пограничный полк да еще попросить пару полков у фронта. Еще и самолетов. Особенно хороши, как он утверждал, «кукурузники». Действовать предлагал он по опыту крупного пограничного поиска: заслоны сжимают кольцо, а впереди их поисковые группы и дозоры челночат вдоль и поперек.
— Ни одна мышь не проскочит. Всех накроем! — горячился командир полка. — И конец кровавым разбоям в селах и на дорогах. Конец!
Комелев напоминал сейчас Богусловскому того пограничника, с которым встречался он в первой своей послереволюционной командировке: побольше эффекта, погромче шум, чтобы знали враги, как сильны и смелы мы. Какая цена такой операции, похоже было, Комелева не волновало вовсе. Богусловский слушал командира полка, и ему хотелось, хотя он понимал великую нелепость желания, заглянуть под гимнастерку, нет ли под ней старой, от революционных лет оставшейся тельняшки. Сколько времени прошло, а мышление то же: вперед, братушки, сметай контру! А кровь своя не в счет. И все это совершенно искренне, с полной верой в правильность своих действий.
— Все у вас? — выждав, когда выговорится командир полка, спросил Богусловский. — Если все, послушайте меня. Ваш план я принять не могу. Давайте действовать по-пограничному. Первым делом нужно найти бывших партизан…
— Они сейчас на передовой. Влились в состав Красной Армии.
— Прекрасно. Едем в штаб фронта. Да-да, не возражайте. Сейчас не время лечить царапины, полученные тем более по своей вине. Там, в штабе, решим и второй вопрос. — И спросил Комелева: — Почему прошла через КПП машина, полная диверсантов? Вы сейчас даже не вспомнили об этом. Без охраны, как вы верно утверждаете, ездить нельзя, только я еще один вывод сделал: у диверсантов и разведчиков нужно отнять наши документы.
— Когда их не будет — и документов у них не будет.
— Каламбур удачен. Только, как мне представляется, немцы спать не станут. Они засылали, засылают и будут засылать новых и новых. А мы в ответ что? Прочесывать леса? Слишком дорогое занятие. Нужна система. Вот об этом в штабе и поговорим. Как машина?
— Починили. Шофера своего отдал. Лихой. Чапаевец, одно слово.
Улыбнулся Богусловский. Не только, выходит, сам подражает легендарному комдиву, а и людей оценивает мерками своего любимца.
— У меня не тачанка. Отвыкнет.
Не очень сердечная благодарность за добрый порыв, ну да что с начальства возьмешь? Ему видней. Но все же не стерпел Комелев:
— Тачанка не тачанка, а бока против пуль защитить советую. И мой Григорий отменно все сообразит.
— Согласен. Только позже. Сейчас ехать нужно.
Не совсем уютно чувствовал себя Богусловский под конвоем двух машин — «тачанки» со страшно глядевшими во все стороны пулеметами и грузовика, на кузове которого нелепицей какой-то красовался во весь свой рост «максим». Иронично все это, трусостью попахивает, только что иное взамен придумаешь? Прав командир полка — без охраны не следует больше ездить. Играть в прятки со смертью — дело зряшное.
Первый визит не к командующему фронтом, даже не к начальнику штаба, а к войсковым разведчикам. И это оказалось весьма верным тактическим шагом. Там все поняли без лишних объяснений, все одобрили:
— Партизан бывших найдем. Идея периодической смены документов хороша. Хлопотное только это дело. К тому же утечка новых образцов не исключена. Лучше менять форму подписи и ставить условные знаки. Менять часто, через два-три дня.
— Проще и лучше, — вполне согласился Богусловский. — И еще вопрос: можем ли мы рассчитывать на помощь? Три-четыре взвода разведки?
— Подбросим. Дело общее. Возражений со стороны штаба, скорее всего, не будет.
Какое там возражение! В штабе фронта рады, что не снимать с передовой полки, не вводить резервы прежде времени в действие. Командование фронта готово было на все, чтобы избавиться от вражеских диверсионно-разведывательных групп не только потому, что небезопасны тыловые дороги, но, и это главное, чтобы не стало известно гитлеровцам о сосредоточении на ряде участков фронта крупных резервов. Они вот-вот должны были подходить, и цель их — нанесение вспомогательного удара с началом наступления на Орловско-Курском выступе. Узнает об этом немецкое командование — примет контрмеры. Поэтому за предложение Богусловского ухватились, как за ниспосланное благо. В помощь пограничникам тут же выделили группу штабных офицеров, коим предстояло разыскать и собрать возможно больше партизан, определить и подготовить разведвзводы для операции — делать, короче говоря, все, о чем попросят пограничники. На все про все — двое суток.