Начальник отряда, начальник штаба и начальник разведотдела согласились, что Гульсаре Кокаскеровой грешно не повидаться с родными, только попросили адреса домов, в которых они намерены погостить, и дали мобильный телефон, попросив звонить днем через каждые два часа, а ночью его не выключать. По городу, особенно на базар, не ходить.
— Хочется хоть одним глазком глянуть на восточный базар, но ладно — подожду более подходящего времени. Только поднимусь с Гульсарой на легендарную Сулейман-гору.
— Не женившись, испытать на верность? — с доброй улыбкой спросил начальник отряда, и все остальные весело заулыбались.
Не понял Михаил вопроса, хотя видел, что мужчины шутят. Может спросить? Нет, там, на Сулейман-горе, все узнается.
— Когда соберетесь туда, обязательно позвоните. Мы пошлем наряд в штатском.
Гульсара расцеловала Михаила за радостную весть, но тут же погрустнела:
— Без подарка как? А у меня — ни копейки. С кровати подняли, ироды. У тебя тоже, наверное, пусто?
— Есть, Гульсара. Много. Предусмотрительный Прохор Авксентьевич велел взять все премиальные деньги. Вот конверт.
— Вот что значит уверенность в успехе дела! — восприняла на свой лад признание Михаила Гульсара, но тут же брезгливо фыркнула: — Деньги подонка — грязные деньги.
— Они были бы грязными, если бы он нас подкупил. Сейчас они чистые. Я не могу тебе, Гульсара, до времени открыться, но верь: ни я, ни Прохор Авксентьевич, ни Латып Дадабаевич не продались за доллары. — И тут же перевел все в шутку: — Знаешь поговорку: дают — бери, бьют — беги?
— Ладно. Давай собираться.
— Вначале я передам приказ подполковника Костюкова его водителю и спутникам моим, тебя спасавшим. Пусть возвращаются домой.
— Я с тобой. Поблагодарю своих спасителей.
Через час, отказавшись от «Волги», они вышли через проходную и оказались на пыльной улице, хотя целиком заасфальтированной. Даже пирамидальные тополя, росшие стройно между дорогой и тротуарами, казались изрядно запыленными, изнывающими от машинной гари и палящего солнца.
— Минутах в пятнадцати отсюда дом сестры Лайлы. Она самая старшая. К ней первой. Магазины по пути будут. Что-нибудь выберем.
Вот и массивные ворота с калиткой в высоком глинобитном дувале, через который во многих местах свисают виноградные лозы с янтарными гроздями. Как и во всех дворах, калитка снабжена медным кольцом с медной же пластиной под ним.
— Твое право стучать, Гульсара. Екает, наверное, сердечко?
— Не говори. Давно не виделись. Переполох сейчас начнется.
Перво-наперво забрехали собаки. Судя по басовитости — волкодавы. Затем шлепанье ног и вопрос:
— Кого Аллах послал? — Это был голос Абдаллы, хозяина дома и главы семейства.
— Это я, Абдалла. Гульсара. Со своим нареченным.
— О! Аллах! — Возглас, полный радости, следом строгое: «Турдеса», — на собак. Щелкнула задвижка. — Заходи, родная, нами потерянная. Заходите, гости дорогие. — И громко: — Лайла, встречай дорогих гостей. Гульсара пришла!
Лайла в шелковом легком платье выпорхнула было из двери, но, увидев чужого мужчину, юркнула обратно. Абдалла же, весьма довольный, пояснил:
— Она верна шариату. Истинная мусульманка.
— Извини, Миша, нас с тобой разлучат. Ты — на мужской, я на женской половине. Пока еще ты мне не муж, а соврать я не смогу.
Гульсара чуть не бегом кинулась к дому, Абдалла хмыкнул:
— О, женщины.
Говорил он по-русски чисто, почти без акцента. Как потом узнал Михаил, Абдалла преподавал в сельскохозяйственном техникуме русский язык, но потому, как ухожен был двор и сад, Михаил решил было, что тот занимается лишь садом и огородом. Этому впечатлению способствовал сам хозяин, который с великим удовольствием знакомил русского гостя с великолепием среднеазиатской природы.
Дорожка к террасе с резными колоннами огибает довольно большой хауз с камышовым островком посредине, где было устроено уютное гнездовье для супружеской пары лебедей, а сами они в дремотной расслабленности наслаждались тенью от векового орехового великана. Дорожка до самого хауза и за ним, до террасы — в живой изгороди из пионов и роз. За этой живой изгородью, справа и слева, деревья — персик, урюк, груша, айва, миндаль, гранат и инжир. — Все это отягощено плодами, манящими своей спелостью. Виноград же, росший по всему периметру дувала, манил крупными, будто подернутыми инеем гроздями самых разных цветов и оттенков — от янтарных до кроваво-красных..
— Я предлагаю попробовать дар каждого дерева. Нет ничего вкуснее, чем плод с ветки.
— Смогу ли я осилить? Такое разнообразие.
— Сколько душа позволит…
Душе, может быть, угодно вкусить все, но под силу ли желудку? Персик, пушистый, как утенок, и такой же крупный — слаще мармелада. Как удержаться, чтобы не съесть хотя бы пару? От инжира тоже не оторвешься. А гранаты, солнцем налитые? На выбор. Хочешь — сладкие, хочешь — кислые или кисло-сладкие, особенно хорошие.
— Нет. Все. Пасую.
— Не расстраивайтесь. Не один же день у нас поживете.
— Как скажет Гульсара.
— Неверное слово. Женщину нужно любить, но оставаться главой семьи. Ее еще у вас нет, но будет. Диктатура в семье — очень плохо. Особенно диктатура женщины. Демократия — еще хуже. Демократия — это хаос. Как в государстве, так и в семье. Разумное сочетание диктата и демократии — вот та золотая середина. Извините за назидание. Но я по праву старшего, создавшего семью более десяти лет назад, могу себе это позволить.
Абдалла явно не спешил вести гостя в дом. У хауза он стал рассказывать о себе, о жене, о сыне и дочери, о том, как Кокаскеров, большой пограничный начальник, помогал своим сородичам встать на ноги. Он явно рассчитывал на ответную исповедь, и Михаил охотно отозвался. Начал с Кокаскерова.
— Мой дед студеным утром принял на руки дитя, которого Кул назвал Рашидом. Рашидом Кокаскеровым. Мой отец служил на одной из застав в отряде Рашида Куловича и только благодаря его внимательности остался жив. Случайно мы встретились с Гульсарой, но корни наши переплелись давно.
Не скрыл Михаил от Абдаллы, которого уже считал своим родственником, и то, что пережила Гульсара, рассказал о ее спасении и о возможном преследовании Абдурашидбеком в дальнейшем.
— О! Аллах! — воскликнул Абдалла. — Что нужно шакалам?! Они добыли себе богатства на крови и страданиях народа, жиреют и по сей день. Распоясались, нет на них управы! Но в нашем доме вы с Гульсарой в безопасности. Мои собаки разорвут любого, кто попытается проникнуть во двор. Есть у меня и ружье.
— А у меня — пистолет.
И оба заулыбались, поняв, что их храбрость — не спасение от невзгод. Если Абдурашидбек пошлет за Гульсарой погоню, то пошлет не глупцов. Смелых и коварных пошлет. Нанесут они удар неожиданно. А значит, нужно быть готовыми противостоять коварству.
Легко, как ветерок, подпорхнула к хаузу семилетняя дочка Абдаллы в ярком шелковом платьице, на которое ниспадали сорок смоляных косичек. Стрельнула игривыми глазками на Михаила:
— Здравствуйте… — Затем к отцу — Мама велела передать, что дастархан расстелен.
Михаил предполагал увидеть вполне европейское жилище, но в просторной комнате с сандалом посредине все было не так, как, по его представлению, должно быть в доме преподавателя техникума, образованного человека, познавшего преимущества цивилизованного быта во время учебы во Фрунзенском педагогическом институте. Здесь все устроено на восточный лад: ковры на полу, ковры на стенах, в нишах подушки и одеяла громоздятся. Лишь столик над сандалом чуть повыше принятых в азиатских домах, и нет большого квадратного одеяла, каким обычно принято покрывать сандал.
Спокойно опускай ноги на бетонные ступени углубления, куда в прохладные зимние ночи ставится жаровня с углями для обогрева комнаты. А если сандал накрыт одеялом, спать под ним очень тепло.
Десятилетний сын Абдаллы, названный в честь знаменитого сородича Рашидом, ждал отца с гостем уже за столом и даже начал пробовать закуски…
— Здравствуйте, — поприветствовал он Михаила, почтительно склонив голову.
— Ты поступил неправильно, сев за стол раньше старших. В своей семье такое не осудительно, но у нас гость. На будущее учти.
— Хорошо, отец.
Застолье затянулось до самого вечера. Прогулка по двору при закате солнца, потом Михаила отвели в отведенную ему комнату. Как не удивительно, с кроватью. С единственной, наверное, во всем многокомнатном доме, который имел две отдельные входные двери. Одна — на женскую половину, вторая — на мужскую.
Следующий день не принес ничего нового. Продолжение дегустации плодов в саду, долгие трапезы за столиком над сандалом — скучное однообразие. Тягуче ползет время. Вместе с женщинами было бы куда приятней и веселей.
Единственная лишь отдушина — беседы с Абдаллой. Он хорошо знает историю не только края, но всей Средней Азии. Его интересно слушать, интересно познавать новое, особенно о вековых традициях Востока. Но разве помешало бы рассказам присутствие Гульсары и ее двоюродной сестры Лайлы?
На следующее утро Абдалла ушел в техникум на уроки, и Гульсара, воспользовавшись этим, позвала Михаила на террасу. Не прильнула, как обычно, обозначив свои чувства лишь воздушным поцелуем.
— Извини, не могу познакомить тебя с сестрой. Она настоящая мусульманка. Не хочет выходить к тебе в парандже, а без паранджи — не может. Великий грех. Если нам еще раз доведется побывать здесь, когда станем мужем и женой, будет гораздо проще. Ты уже будешь им родней. Я понимаю, тебе скучно, но потерпи, милый. После обеда мы пойдем к другой семье. Согласен?
— Конечно. Но у меня есть встречное предложение — давай отправимся на Сулейман-гору. Ведь это по пути?
— Хочешь проверить мою верность еще до свадьбы? — с мягкой улыбкой спросила Гульсара. — Наслушался Абдаллы.
— Не совсем так. Подобный вопрос задали мне еще в отряде. Там я не хотел показаться незнайкой, а у Абдаллы все расспросил. И теперь я понимаю твое желание побывать в Самарканде и Бухаре…