Вроде бы не тема для разговора в медовый месяц, но как подобный обмен мыслями открывает души, как их сближает, показывая единое восприятие мира.
Еще раз столь же серьезный разговор произошел у картины Александра Иванова «Явление Иисуса Христа народу». Гульсара говорила так горячо и проникновенно, что Михаила даже оторопь взяла. Сам он с детства любил книги, к тому же имел прекраснейшую возможность читать и современные, и старинные произведения не только русских классиков, но немецких, французских, древнегреческих, знал прекрасные переводы Веда и даже Зенд Авесту. Весьма начитанный Михаил новыми глазами посмотрел на свою жену. До этого они переходили из зала в зал прекрасно отреставрированной картинной галереи, несколько дольше останавливаясь у некоторых картин. И вот — почти во всю стену великолепное творение русского живописца. Гульсара замерла и долго стояла молча, затем заговорила вполголоса, будто боясь спугнуть тишину:
— Ты знаешь, я засматривалась на репродукции этой картины в альбомах, они всякий раз вызывали трепет, но сейчас я не пойму, что со мной происходит. Я потрясена. Я сломлена. Тот вопрос, который будоражил мою душу, вновь остается без ответа: что хотел сказать художник, создавая это монументальное полотно? Присмотрись, Миша, сколь разные лица, но, если еще внимательней вглядеться — какая сила духа! Идеи духовного возрождения человечества, владевшие художником, так актуальны сегодня… Видимо, современники Иисуса знали о нем куда больше, чем мы.
— Не сельской учительнице русского языка и литературы тебе быть, а ученым историком. В библиотеке отца, которую он унаследовал от наших предков, более сотни книг по истории религий мира, книг о жизни Иисуса. Добрая половина из них — не канонические. Для начала тебе этого вполне хватит.
— Мечты… Ведь мы скоро уезжаем.
— А ты начинай. Дерзай. Я — твой первый помощник. Я, моя дорогая, немало религиозной литературы читал и смогу тебе для начала подсказать, помочь выбрать.
— На заставе?
— Да, на заставе. Она же не тюрьма. Для начала возьми сочинения декабристов. Почитай их философские трактаты, написанные в годы каторги, размышления о религии, об истории. Они почти все публиковались в периодической печати того времени, но и сейчас представляют большой интерес. И потом, мы же не век будем на заставе. Я еще раз советую тебе настоятельно — дерзай. Мы возьмем с собой десяток хороших книг. Хватит до следующего отпуска. Наладишь связь с Центральной библиотекой в Душанбе. Многое можно делать на заставе, было бы желание.
Гульсара, хотя в зале были люди, порывисто поцеловала Михаила:
— Спасибо!
Домой они возвращались в приподнятом настроении и даже не сразу обратили внимание на стоявшую у подъезда «скорую».
Первый тревожный вопрос задала Гульсара:
— Не к бабушке ли нашей вызвана? Ей после свадьбы явно нездоровится. Переволновалась. А это для ее лет опасно.
Тревога Гульсары передалась и Михаилу. Он ускорил шаг. И тут дверцы лифта раздвинулись: двое мужчин в белых халатах вывели, бережно поддерживая под руки, бабушку. Вернее сказать, они несли ее.
— Бабуля! — кинулась было к ней Гульсара, но врач остановил ее.
— Осторожно. Ее нельзя волновать.
— В какую больницу? — спросил Михаил.
— В Кардиологический центр. Сегодня к ней никого не пустят. Поместим ее в реанимацию.
— Я могу быть сиделкой.
— У нас достаточно квалифицированных сиделок.
Через час квартира Богусловских заполнилась друзьями. Атмосфера была гнетущая. Все предчувствовали недоброе. Не сдюжит сердце, знавшее столько горя. Но не горе, подкосило Анну Павлантьевну, видно, не по силам ей оказались свадебные хлопоты. Это особенно угнетало.
Обнадеживающий звонок первого заместителя начальника Главного управления пограничных войск:
— Мы связались с руководством Центра и попросили проявить максимум внимания к Анне Павлантьевне. Обещали. Последняя информация такая: жизнь ее вне опасности. Завтра можно будет ее навестить. После шестнадцати. Я тоже подъеду…
Увы, надежда эта рухнула на исходе ночи. Друзья к этому времени разъехались, успокоенные сведениями из Кардиоцентра. Но ни Иван Владленович, ни Ксения Владимировна, ни Михаил с Гульсарой спать не могли. Коротали ночь за чаем, вспоминая все самое хорошее из жизни Анны Павлантьевны и обсуждая, что завтра отнесите ей. Решили:
— Позвоним утром в Центр, выясним, что ей нужно и что можно.
Увы, все случилось иначе. Тревожный звонок ворвался в ночной дом. К телефону бросился Иван Владленович, все остальные — за ним.
— Слушаю.
— Крепитесь. Мы оказались бессильны…
Ксения Владимировна всхлипнула, Гульсара зашлась в рыданиях. Она не знала своей бабушки — так получилось, что та покинула бренный мир, когда Гульсаре не исполнилось еще и годика. Она впервые узнала ласку, познакомившись с бабушкой Михаила, и всем сердцем прикипела к ней. И надо же такому случиться: радуясь за них, она надорвала старческое сердце.
Михаил, едва сдерживая слезы, успокаивал Гульсару, но ничего не помогало, и тогда ее увела в спальню Ксения Владимировна, чтобы вместе выплакаться и взять себя в руки, ибо слезами горю не поможешь, и коли Бог призвал ее к себе, что ж тут поделаешь?
Утром Михаил поехал в Управление, чтобы позвонить по ВЧ Прохору Авксентьевичу. Услышал в ответ горестный вздох и совет:
— Не спешите. Помяните на девятый день, тогда и возвращайтесь. Изменения тебя ждут большие. Дадабаева я забираю в отряд.
Хотелось спросить, кого планируете в начальники, но посчитал вопрос нескромным. Так и остался в неведении. И даже утрата любимой бабушки не смогла заслонить тревогу: с кем предстоит дальше служить? О том, что ему могут доверить такой ответственный пост, он даже подумать не мог. Куда ему — всего год проходил в замах, еще и в разъездах много бывал.
Михаил с Гульсарой не участвовали в организации похорон. Все взяли на себя отец с матерью и два полковника, которых выделило Управление пограничный войск. Добились места на Троекуровском кладбище, где в последние годы хоронили только избранных. Оркестр — из Бабушкинского пограничного института, автобус для кортежа — тоже оттуда и еще два — из Голицыно. Народу было много. Все друзья, иные, даже перемогая недуги свои, пришли проститься, еще семья Лодочниковых, генералы и офицеры, курсанты и даже отделение для салюта — как для заслуженного ветерана войск. Торжественные, полные скорби речи, плач женщин, когда пришло время бросить в могилу горсть земли.
Анну Павлантьевну провожали со слезами, не так, как ее покойного мужа.
Горе поселилось в квартире Богусловских. Дом осиротел, хотя в нем оставались четыре человека. А Михаилу с Гульсарой особенно тоскливо днем, когда Иван Владленович и Ксения Владимировна уходили на службу. Пытаясь себя занять, они выбирали книги, которые Гульсаре нужно взять с собой, да бродили по переулкам старой Москвы. Так время проходило немного быстрей…
Честно говоря, они бы давно сели в самолет и отправились на заставу, но разве допустимо такое? Раньше девятого дня никак нельзя. Да и не поймут их родные и друзья.
Глава тринадцатая
Они не стали брать такси, подошли к стоявшему на краешке автостоянки «Москвичу» и попросили довезти их до центра. Адрес решили назвать только при въезде в город. Хозяин «Москвича» несказанно обрадовался. Ему ждать самолета не менее четырех-пяти часов (он опаздывал по погодным, как объяснили, условиям), а тут как с неба свалился заработок. Он помог уложить в багажник вещи и жестом радушного хозяина пригласил:
— Прошу в мой лимузин.
Вроде бы все они сделали правильно, но Богусловский получил выговор от дежурного по Управлению.
— Как можно так рисковать?! Вы же не в Москве. Не в России? Тут исламистов — пруд пруди. Или вам неизвестно о покушениях? Неужели трудно было позвонить?!
Что ответишь? Осталось только извиниться. По глупости, мол, по молодости. — И в самом деле, молодо — зелено. Помощник мой проводит в нашу гостиницу, точнее — приезжую, — смягчившись, объявил дежурный и добавил: — Вам повезло. Завтра в ваш отряд летит начальник штаба. Почти без сопровождающих офицеров. Места, стало быть, будут. Готовность — к девяти ноль-ноль. Действительно, в девять утра в дверь номера постучал посыльный.
— Вас, товарищ лейтенант, вызывает командующий.
Вот это — да! Лейтенант, заместитель начальника заставы — и на прием к генералу. Что за причина? Михаил Богусловский не сразу сообразил, о чем может пойти разговор. Прояснил посыльный:
— Он просил прийти с женой.
Теперь вроде бы прояснилось. О похищении, должно быть, пойдет разговор. Генерал вышел из-за стола, когда Гульсара с Михаилом шагнули в его кабинет. Указав на диван, сам сел рядом с молодоженами и сразу же заговорил: — Не знаю с чего начать. Или сочувствовать вам в связи с потерей бабушки, или восхищаться вашим мужеством? Все же, горечь потери велика. Примите мои искренние соболезнования. Для тебя, Гульсара, внучки знатного пограничника, жизнь Анны Павлантьевны должна стать примером. Ведь ты сама теперь — пограничница.
Гульсара промокнула платочком невольные слезы, стараясь сдержаться, и генерал спохватился:
— Все. Не стану больше бередить вашу рану. Давайте так, расскажите о похищении и освобождении. Начните вы, Гульсара.
Она, смутившись, не вдруг начала свой горький рассказ. Потом ее словно прорвало. О прабабушке вспомнила, особенно о том, как коварно ее и прадедушку убили, как раз вблизи того самого грота, через который уводили ее в неволю. О первой попытке похищения вспомнила, когда спасли ее сельские аксакалы, — генерал вроде бы слушал внимательно, но Михаилу Богусловскому казалось, что все это ему давно известно и не представляет для него особого интереса. И он был прав: генерал буквально преобразился, когда Гульсара начала рассказывать о своих чувствах, о своих переживаниях на горных тропах, о бережном к ней отношении похитителей и о том, какая судьба ждала ее впереди. О предложении Азиза она промолчала. От мужа она не скрыла этого факта, но нужно ли знать об этом всем? Важно другое: она своим обмороком в самый ответственный момент едва не испортила все.