— Да и я не лучше вел себя, — поддержал Михаил жену. — Не нашел ничего лучше, как загородить ее от пули своим телом. Забыл все, что отработано было до автоматизма, чего добивался киргизский коллега подполковник Саркисов.
— Больше никому об этом не рассказывай, — посоветовал Богусловскому генерал. — Зачем напраслину на себя возводить. Освобождение, хорошо продуманное и хорошо спланированное, состоялось. И прошла операция без потерь со стороны пограничников, разве этого мало? — Он поднялся с дивана и, пройдя к столу, нажал кнопку вызова дежурного: — Пусть входят.
Кабинет командующего заполнился генералами и полковниками. Начальник отдела кадров Управления зачитал указ о награждении лейтенанта Богусловского Михаила Ивановича медалью «За отличие в охране границы» — за умелые действия при задержании контрабандистов с крупной партией героина и за блестяще проведенную операцию по освобождению похищенной учительницы сельской школы. Богусловский хотел было признаться, что не достоин столь высокой награды, что и в первом, и во втором случае лично он действовал не блестяще, но его держали слова только что сказанные генералом: «Зачем напраслину на себя возводить…»
Прикрепил на тужурку медаль лично командующий, затем каждый из собравшихся поздравил Богусловского, пожал ему руку, а начальник штаба спросил: успели ли они позавтракать?
— Да.
— Тогда через полчаса к приезжей подойдет за вами машина.
Ни командующий, ни начальник штаба ни словом не обмолвились о том, какой сюрприз ждет его в отряде. Посчитали, многовато будет, если все сразу обрушится на голову молодого офицера. Пусть уляжется радость от полученной награды, тогда можно и вновь порадовать.
Но они и не подозревали, что радость его после награждения заслонили тревожные мысли о том, кто же будет у него начальником. И еще: не совсем была ясна цель поездки начальника штаба Управления в отряд. Если с проверкой, вез бы с собой большую группу офицеров, а с ним — только инженеры. Не догадывался Богусловский, что генерал хочет своими глазами посмотреть на то, как выполняет подполковник Костюков обещание, данное-на совещании по подведению итогов проверки служебно-боевой деятельности отряда в связи с гибелью заставы. Да, Костюков сумел добыть в Душанбе нужную технику, когда встречал свою семью, но, кроме механиков, никого больше не взял, хотя ему предлагали две бригады строителей. Он твердо заявил, что людей у него хватает. В Управлении правильно поняли отказ начальника отряда от такой щедрой помощи: он не желает привлекать к сооружению оборонительных систем на заставах много народа, ибо в строительные бригады вполне могут проникнуть сторонники халифата, каких в Душанбе достаточно. Они за деньги продадут даже мать родную. У них одно на уме — деньги и личная власть, ради этого они пойдут на все.
Верно действовал начальник отряда, но справится ли он, взяв на себя добровольно поистине непомерную ношу? Вот и прихватил начальник штаба с собой только инженеров, чтобы они сделали толковое заключение. Сам же намеревался побывать на Приостровной, где, как ему докладывал подполковник Костюков, уже построена двойная система обороны: липовая и скрытная.
Прилета вертолета в отряде ждали. На аэродром приехало встречать все командование, и, едва генерал ступил на землю, Костюков чеканным шагом подошел с рапортом. После чего, не скрывая дружеских чувств, обнял Михаила, затем Гульсару, к нему прижавшуюся. Она знала по рассказам мужа, какую роль сыграл в ее освобождении Прохор Авксентьевич, и корила себя за недобрые мысли о нем.
— Простите меня, Прохор Авксентьевич, за мои дурные мысли. Особенно когда мы спустились в Алай. Простите.
— Не стоит, Гульсара, казнить себя. Ты — молодчина… — А потом уже громко, вновь не скрывая ничего от гостей, сказал: — Помянем Анну Павлантьевну сегодня вечером у меня. Пока же отдыхайте.
— Не до отдыха лейтенанту Богусловскому. Ему работать нужно. Пройтись по всем службам, осмотреть все, что числится за заставой. Вы объявили ему наше решение?
— Извините, вылетело из головы. — И к Богусловскому: — Вы, товарищ лейтенант, назначаетесь начальником заставы Приостровная.
И вот тут Михаил Богусловский не смог сдержать себя. То награда, показавшаяся ему чрезмерной, то назначение неожиданное — ошарашивающая новость.
— Не рановато ли?
— Приказ подписан и не может обсуждаться, — сердито одернул Богусловского Костюков. — И заруби себе на носу, Михаил Иванович: рано не бывает. Бывает поздно. Не скрою, я ходатайствовал за тебя, но имей в виду: если не справишься, настою о переводе тебя на взводного. — И, смягчив тон, добавил: — Четыре года тебя учили лучшие преподаватели, а здесь ты прошел курс молодого бойца.
— Что-то новое. Курс молодого бойца? — удивленно произнес генерал.
— Ходил младшим во все виды наряда, перенимая опыт у старослужащих. Целый месяц ходил. По собственной инициативе.
— Ну, дела-а… Впрочем, толковая мысль. Особенно для тех, кто до института, тьфу ты, училища не служил на границе. Стажировки стажировками, а на конкретном участке, в конкретной обстановке — худо ли? Этот вопрос мы обмозгуем в Управлении.
— Но лучше, если не по приказу, а по доброй воле. Чувствуя ответственность…
Последнее слово осталось за подполковником Костюковым. Разве разумному слову можно что-либо возразить? Начальник штаба Управления перевел разговор на другую тему: ради чего, собственно, и приехал в отряд. Предложил свой план работы: наметить заставы, куда поедут инженеры, и определить время вылета его самого на Приостровную. Лучше всего — на следующее утро.
— Со мной начальник штаба отряда. Он и объявит старшему лейтенанту Дадабаеву о его новом назначении. Пусть со мной отправляются и лейтенант Богусловский с женой.
Подполковник Костюков хотел сам лететь на Приостровную с генералом, но перечить начальству не стал.
Ладно, и без него Дадабаев подскажет Михаилу, как продолжить игру с Исмаилом Исмаиловичем. Сейчас, когда она переходит в завершающую стадию, нужно действовать очень осторожно. Фазаны, действительно, являются контейнерами, как показала скрытая проверка охотничьих трофеев Лодочникова. Впрочем, вечером можно улучить момент и рассказать об этом Михаилу.
В городке Гульсару встретила жена Прохора Авксентьевича.
— Я — Зинаида Федоровна Костюкова. Для вас — а давайте-ка сразу на «ты», — для тебя — Зина. Ни в какую приезжую. К нам домой. У нас есть свободная комната. Помянем нашу любимую Анну Павлантьевну, земля ей пухом. Ко мне она относилась по-доброму, хотя мы встречались довольно редко. Мы с Прохором все больше на границе. Застава, комендатура и вот — отряд. Ну, что это я соловьиными баснями вас кормлю? Будет у нас время узнать друг о друге все. Пойдем-пойдем… Отдохнешь с дороги, потом пособишь поминальный стол накрыть и мужчин ждать. Наша доля такая — ждать. Мужья заняты делом, а мы ждем и держим горячими обеды. Разве это легче? Но, если любишь, все нипочем.
Михаила Богусловского, как и следовало ожидать, никто не позвал с собой, и он остался один, как неприкаянный. Им было сейчас не до нового начальника заставы. Костюков Повел генерала в свой кабинет, все начальники отделов поспешили в свои: генерал в любой момент может пригласить, и к этому нужно быть готовым. Начальство разыскивать и ждать не любит. А ему что делать?
«Нужно идти по службам тыла. До него сейчас или нет — неважно».
Зря он сомневался. Оказалось — и до него есть дело. Начальник тыла подполковник Угров слышал приказ генерала и тут же велел всем службам срочно подготовить справки о том, что числится за заставой. Более того, попросил своего зама лично принять участие в приеме и передаче заставы, сверяя отчетность и фактическое наличие. Все шло как по маслу, и к шести часам Михаил Богусловский освободился. Он сразу же пошел на квартиру Костюковых, чтобы вместе с женщинами ждать Прохора Авксентьевича. Он считал, что не вдруг отпустит Костюкова генерал, но — ошибся. Прохор Авксентьевич был уже дома. Генерал буквально выпроводил его на поминки, сказав, что все вопросы вполне может решить с подполковником Кирилловым и подполковником Угровым. Сам же от приглашения отказался:
— У вас — давняя дружба, а я — сбоку припека. Не стоит.
Стол был уже накрыт. Холодные закуски и салаты на столе. Осталось только достать из холодильника «Стольную» и «Кагор», подать блины с медом, лапшу поминальную — и за трапезу.
Помянули, не чокаясь. Много добрых слов было сказано, и вполне оправданных, — покойная Анна Павлантьевна заслужила добрую о себе память. Не единожды пожелали, чтобы земля ей была пухом, и когда грусть чуточку унялась, Зинаида спросила:
— Не весел ваш медовый месяц. И все же ты, Михаил, хоть немного показал Гульсаре Москву?
— Разве ее разглядишь за короткое время? Годы в ней проживешь и то вряд ли узнаешь. Столько мыслей, столько вопросов, — ответила за Михаила Гульсара. — Даниил, князь московский, положил начало росту Московского княжества. На удобном торговом пути Москва стояла, а это много значило…
— Помнишь, Гульсара, как восьмисотлетие города отмечали? У нас всю историю, не только Московскую, одели в короткие штанишки. Будто до Петра лапти праотцы наши носили, не ведая о другой обуви, и будто до крещения силком письменности даже не имели, — решительно вмешался Михаил. — Теперь вот Санкт-Петербургу славу пропели и продолжают петь. Но разве в Вольской пятине Великого Новгорода до Петра ничего не было? Да, земля эта девяносто лет была под шведами, но многие века еще в древности там строили торговые суда и боевые корабли, шла бойкая торговля со многими западными странами, которую охраняли городовые дружины двух городов-крепостей — Орешек и Усть-Нево. А еще — дружины варяжские.
— Вот-вот, варяжские все же, — торжествующе поднял руку Костюков.
— Прохор Авксентьевич, не разочаровывайте меня. Варяги при Екатерине Второй отчего-то стали нацией, до этого они были наемниками, охранявшими порты и караваны торговых судов. Во всех странах, которые вели торговлю морем, имелись свои варяги. Это — факт истории. Его признали даже ярые сторонники норвежско-варяжской теории, которые, если мне не изменяет память, году в семьдесят пятом прошлого века на своем научном сборе пришли к выводу, что нормандская теория не является научно обоснованной. Европа знает об этом, наши же соотечественники, чью историю Екатерина изнасиловала, даже не слышали о соборе норманистов и их окончательном выводе. В Германии проходил собор, поэтому можно было умолчать о нем. Так вот я и говорю: если уж так сильно хотелось переименовать Ленинград ради, как объяснялось, торжества истории, то стоило бы поглубже заглянуть в нашу богатую историю и петь осанну Петру. Не на дыбы поднял он Россию, а на дыбу вздернул! Не окно он открыл в Европу, в котором Россия не нуждалась, ибо имела распахнутые ворота на Белом море, в Коле, в той же Водьской пятине, на Черном море, которое — не следует забывать — именовалось Русским, — не окно он открыл, а щель, и полезла через нее всякая нечисть. На днях слышу: Петр привез из Голландии технологию изготовления сусального золота. Так уверенно лопочет ведущая, будто иначе и не могло быть. Мне же стало ее поистине жаль. Слепая, как котенок. Безграмотная… Заглянула бы в энциклопедию или полистала бы популярную брошюру по истории строительства Исаакиевского собора — именно тогда впервые применили сусальное золото — изобретение русского мастера. Заметьте, крепостного. Может, ведущая все это знает, но продалась с потрохами. И с Китаем-то мы впервые снеслись только при Петре. Он якобы первым из первых снарядил в Поднебесную посольство во главе со Спафарием, придворным переводчиком с латыни. Но я считаю так: прежде чем говорить об истории дипломатии с Китаем, не лишне бы заглянуть в многотомную «Историю дипломатии» или, на худой конец, почитать поистине научные записки Венюкова, они изданы в Хабаровске.