При каждой смене Иван предупреждал Ксюшу:
— На самый край не лезь. Не рискуй.
— Ладно-ладно. Спи. Не беспокойся, — убеждала она, вспыхивая радостью от его заботливости, и пока он не засыпал, держалась на безопасном расстоянии отводы, но как только он начинал дышать ровно или даже посапывать, утюжила тогда дамбу безоглядно. Особенно старалась, как и сам Иван поступал, утюжить у самого уреза, чтобы не стала земляная рыхлость той лазейкой, по которой просочит себе проход водная стихия. Ей ведь чуть-чуть просунуться, потом ее ничем не удержишь.
Вода прибывала, зловеще блестя то под лучами солнца, то в лучах прожектора, а дамба натужно выла моторами, наращивая себя. Так и идет, ноздря в ноздрю, и не ясно еще, кто победит. И вдруг вода на глазах пошла на убыль. А следом за этим донесся из низовых домов вначале поросячий визг, а потом смешались все визги и крики в один истошный призыв о помощи. Ксюша даже остановила бульдозер, не зная, что делать, направлять ли машину туда, где люди оказались в беде, либо продолжать утюжить дамбу. Разбудила даже Ивана. Не пожалела.
— Ванюша, слышишь?! Где-то прорвало дамбу! Без пользы вышла вся работа!
Нет. Не без пользы. Новая дамба держалась, прикрыв собой большущий жилой массив. Беда подкралась оттуда, откуда ее не ожидали: вода подточила старую дамбу, добротно многие годы прикрывавшую собой Калининский район. Потом, когда вода сойдет и город станет подводить итоги борьбы с паводком, штаб той борьбы найдет определение случившемуся: неожиданность. Но так ли уж неожиданно прорвало старую дамбу, которая не была все же рассчитана на столь необычный по мощности паводок. Подсыпать бы ее немного, одновременно расширив ее, но никому такое не пришло в голову. Стоит раз, так и пусть стоит. Понадеялись отцы города на авось.
Ну, а раз так, спасай, значит, людей, проявляя героизм, достойный награды, самыми высокими орденами. Поднимай в воздух вертолеты, вводи в битву за спасение людей амфибии…
Все это происходило вдали от того участка дамбы, где трудились механизаторы школы. Все они, как и Ксюша, остановились в нерешительности, не зная, что предпринимать дальше, но мегафон, разорвав ночной дальний вой, повелел:
— Продолжайте работать, товарищи! Наша дамба держится! Нельзя допустить, чтобы и ее прорвало…
Взревели дизели, заглушив дальнейший призыв напрячься до предела. Куда уж напрягаться больше, они и так сверх всякого предела напряглись. Кроме досады ничего больше не вызывают бездумные лозунги-призывы. Для чего их слушать? Утюжить нужно землю. И все.
Еще сутки миновали. Вода и дамба поднимались одинаково быстро. Но вот, наконец, вырвались люди вперед окончательно, но не напряжением сил своих (хотя и этого не отнимешь), а тем, что река перестала пучиться. Бурлила, пенилась мутно, несла, играя ими, вековые сосны и кедрачи, крутила в водоворотах бревна от бывших еще вчера или позавчера жилых домов, рамы окон и дверные косяки, а то и целые срубы, лишь помятые и перекошенные, небольших домишек и сараюшек, но уже не лезла вверх, не пыталась перехлестнуть через земляную насыпь. Обрадованные люди стали веселеть, заработали с большим душевным подъемом, вовсе скинув с себя многодневную угнетенность и усталость.
Выше и выше дамба. Не хватит ли? Нет, еще метр. Еще сантиметров двадцать. Вот теперь — все! Последний часок-другой поутюжить бульдозерами, чтобы еще более уплотнить и — сдавай технику тем, для кого везли ее через даль-дальнюю.
И спать. Двое суток. Не меньше. Заслужили.
Только невдомек директору-благодетелю, что вряд ли кто из парней завалится на боковую. Загудели ребята, спрыскивая свершившееся. Быть может, впервые в жизни. Герои. Победители. Раззудись плечо, размахнись рука… Со стаканом бормотухи.
А Ксюша с Иваном — в кино. Сказали, что вместо журнала покажут хронику героизма строителей дамбы.
— Вдруг и нас сняли, — возбужденно тараторила Ксюша. — Вот бы здорово было.
Их, естественно, никто не снимал. В кадрах мелькали лишь руководители штаба по борьбе с паводком. С мегафонами все, деятельные все до зависти. Так и кипит все, где они появляются. Короче, не они бы, дамба не огородила бы низкий район города, не спасла бы людей от вешней воды. В общем, ура! Начальству. Умелому и мудрому.
Без настроения после такой хроники смотрел Иван Богусловский бодрый боевичок. А Ксюша после кино шла необычно молчаливая. Даже ей, похоже, не понравилось явное подхалимство хроникеров, но она не осмеливалась осуждать их. Сказала только на прощание Ивану:
— Все газеты куплю, где о дамбе. И ранешние добуду. Вдруг все же о школе есть доброе слово. И про нас с тобой.
Она сдержала слово, повырезала статьи и репортажи из всех местных газет и даже из центральных, где тоже хоть что-то говорилось о борьбе со стихией. Но читали те вырезки Иван и Ксюша уже в вагоне скорого поезда Тюмень — Москва.
Их облагодетельствовал директор шкоды. Сразу, как закончился отдых, проползли те тягучие сутки с застольями победителей (сучок, плодово-ягодная да колбаса с сыром), директор объявил, что всем, кто работал на дамбе, вручается свидетельство об окончании школы с отличием и права, а время, оставшееся до конца учебы, в полном их распоряжении. Вот так. Прямо тебе — с барского плеча.
Что ни говори, а времени осталось уйма. Целых пятнадцать дней, куда их девать? Конечно, можно в свою бригаду вернуться досрочно, Ксюша именно это и предложила. Ей нетерпелось уехать с Ванюшей в его бригаду, бригаду коммунистического труда и быта, в ее мечту. Она, конечно же, если ее примут, станет очень добросовестным ее членом, ибо сбылась бы ее мечта, которая и определила ее жизненный выбор. Иван вначале было согласился, тоже перепевая, что ребята рубят лес вечерами и ночами, чтобы не простаивала по отчетам, лесорубочная машина, но потом все же передумал. Предложил ей:
— Давай своих проведаем. На недельку.
Ксюше что, ей хоть на край света, лишь бы рядом с Ванюшей. Воскликнула радостно:
— Ой, как здорово придумал! Только уговор: обратно тоже вместе. К тебе в бригаду.
— Конечно. Что поодиночке добираться. Вдвоем сподручней.
В купе у них оказался только один попутчик — видный мужчина с глубокими залысинами, как бы подчеркивавшими мудрый его лоб. Мужчина тот с чувством явного превосходства сообщил о себе, что он представитель Госплана СССР.
До самого вечера Ксюша читала вырезки, выбирая их из объемистой стопки только по ей ведомым признакам, и все большей гордостью полнилось сердце девушки за свершенное (и они с Ванюшей не сбоку припека находились) великое дело, хотя, казалось бы, столь уж малое на фоне того поистине великого, что свершалось в таежной глухомани. Нет-нет, да и восклицала она, поддерживая ту или иную мысль газеты:
— Ой, как правильно! В едином порыве мужественных сердец! Это о нас, Ванюша!
Представитель Госплана снисходительно улыбался, слушая восторги Ксюши, время от времени потирал залысины, будто утихомиривал свои мысли, которые теснились в его сократовском лбу, но которые он до поры до времени не выпускал наружу. Он ждал момента. Ему хотелось предстать перед молодыми попутчиками в полном госплановском блеске. Ему нужна была отдушина, чтобы отделаться от того гнетущего чувства, которое сложилось у него за время командировки, ибо ему, десятистепенному аппаратчику, приехавшему выяснять, в чем он когда-то ошибся и к какому перекосу привела та ошибка здесь, на стройке, какие вызвала нестыковки, никто особого внимания не уделял, а попенять горазд был каждый, хотя и вежливо. Самолюбие его, госплановского представителя, страдало, в купе же он мог продемонстрировать свое полное преимущество, важность своей персоны, высокую общественную ее значимость.
— Смотри, Ванюша, как верно: «… когда едины все, когда плечи сотен, плечи тысяч сливаются в одно плечо, этой силище все по плечу…» Как здорово!
— Сейчас-то писать легко, — вставил, наконец, свое веское мнение представитель Госплана. — Теперь здесь всего вдоволь: людей, денег, фондов. Но что-то я не припомню прыткости журналистов, когда мы в Госплане доказывали перспективность сибирских месторождений нефти и газа. Инстанции противились. Убедили верхи горе-ученые, что нет, видите ли, в Тюмени в промышленных масштабах ни нефти, ни газа. Вопреки этому мы все же финансировали изыскания. Головой рисковали. А уж карьерой, это — как пить дать. И что нас спасло? Единство смелых людей, объединенных патриотическими помыслами. И мы победили, ибо шли плечом к плечу. К тому же совершенно своевременно взлетела на воздух буровая вышка, не выдержавшая напора нефтяной струи. Вот тут, как водится, закрутилось все. Мы торжествовали. И как не торжествовать, если держава наша могучая еще уверенней расправит плечи. Валюта по трубам пойдет! Валюта! Это почувствует каждый советский человек. Мы станем богаче. Намного богаче. Возьмите Иран… Как поправил дела нефтью? А Эмираты? А Саудовская Аравия? Огромные капиталы! Вот так и к нам потечет золотая река. В руки советских людей. В новые дома их, в новые дворцы культуры, в новые стадионы, и тот, кто это понял, кто по призыву партии бросился в бой за большую нефть, за большой газ, тот истинный патриот своей Отчизны. Да-да, я не боюсь, что громко сказано, ибо тускнеет самая пафосная фраза перед жизненной действительностью, перед захватывающими дух перспективами.
— И я говорю Ванюше: в великом деле мы участвуем! В великом! В историю войдем!
— Вот это совершенно верно, — погладив залысины для успокоения бурливших мыслей в сократовском лбу, поддержал Ксюшу представитель Госплана. — Ради скачка в благосостоянии народа можно и нужно претерпевать временные трудности. Вы молодцы, что поняли веление времени: место молодежи там, где главные свершения века, где судьбоносные для нашего общества стройки, где дерзко воплощается лозунг партии: «Вперед! К победе коммунизма!» А воплотим лишь при постоянном движении вперед. И не мелкими шажками, удобными обывателю, а бросками, как в атаке. Только не сквозь пули, а через невзгоды и неурядицы, сквозь неустроенность и лишения. Переносить все это ради светлого завтрашнего, разве это не счастье?!