«Вперед!»
По большему счету он мог бы сойти с дистанции, и никто бы его не упрекнул, но он даже не брал это в голову. У него была цель. Благородная, как он считал.
В первые же месяцы учебы в пограничном институте он понял, что усилиями бабушки и в какой-то мере отца подготовлен к будущей службе в пограничных войсках не в пример другим, даже детям действующих офицеров. Все давалось ему легко, и только по равнодушию к оценкам он иной раз получал даже тройки. Первый курс он окончил лишь с тремя четверками, остальные — пятерки. Курсовой сказал ему тогда:
«— Ты можешь, если захочешь, без особого напряжения окончить институт по первому разряду».
«— Для чего? Чтобы выбили на мраморной доске мою фамилию? Что пятерочник, что троечник получат одинаковые звания».
«— А право выбора?»
«— Граница — везде граница. Москву же я выбирать не собираюсь. Я намерен служить».
Это мнение не менялось у Михаила Богусловского до второй стажировки.
Все трудней отталкиваться больной ногой, а дорога круче и круче ползет на холм, и кажется, нет конца этой коварной крутизне. Перевалить бы вершину, дальше — легче: до самого финиша больше нет ни одного подъема, да и дорога втянется в прохладный лесок, тогда полегчает бежать.
«Вперед!»
Резкая боль до помутнения разума, а следом — судорога. Нога отрубилась. Михаил едва не упал, но вынужден был остановиться. Взвод, наткнувшись на него, замешкался, но старший сержант, хотя и не любил приказного тона, на сей раз не попросил, а твердо рубанул:
— Не останавливаться! Я догоню. Управлюсь с ногой и — догоню.
— Давай карабин. Ремень с подсумками тоже.
— Нет!
— Не упрямься.
— Не отдам. Либо сам, либо я не ратник. Догоняйте курсового.
Сокурсники поняли его. Один лишь остался. Сержант Василий Силютин.
И не для помощи. Пояснил:
— Не прогоняй, все равно не оставлю одного. Вдвоем куда как легче догонять.
— Ладно.
Они вдвоем принялись торопливо массировать ногу, но без какой-либо пользы. Казалось, все. Рухнули все надежды. Рухнули бесповоротно. Не видеть первого разряда.
Второй раз в жизни такая паническая мысль, хотя обстоятельства совершенно различные. Тогда маячила перед глазами смерть, теперь же низкая оценка за кросс, которая войдет в аттестат. Но молодость иногда сопоставляет несопоставимое, хотя как посмотреть на случившееся.
На стажировку вся учебная группа во главе с курсовым офицером была направлена в Северо-Кавказское региональное управление. Оттуда — в отряды, а уж из отрядов — на заставы. Исполнять обязанности заместителей начальников. Михаил Богусловский угодил на «Ущельную».
Начальник встретил его с распростертыми, можно сказать, объятиями. Не дослушав установленного рапорта, перебил:
«— Ждал с нетерпением. Один кручусь. Как белка в колесе. Даже старшина заставы удосужился угодить под шальную пулю. Хорошо хоть слегка царапнула. Скоро вернется, но пока… Впрочем, впереди много времени, чтобы вникнуть в нашу жизнь. Давай знакомиться. Я капитан Алдошин. Семен Семенович. Ты, как меня известили, Богусловский Михаил Иванович. Еще предупредили: возвращенец на круги своя. Так?»
«— Можно сказать и так, товарищ капитан».
«— Давай проще, по имени и отчеству».
«— Хорошо. Только есть одна просьба: не по заслугам прадедушки и дедушки определять мою стажировку».
«— Вполне приемлемо».
Несколько дней прошли спокойно. Капитан Алдошин вместе с курсантом составлял план охраны границы, затем, согласно этому плану, давал стажеру возможность самостоятельно составлять распорядок дня и контролировать его исполнение. Занятия тоже начальник заставы взвалил на плечи стажера. Все без исключения. Не легко, но Богусловский не ударил в грязь лицом — все у него получалось ладно и споро, однако Михаилу более хотелось не колготиться на заставе, а полноценно нести службу, сочетая ее с обучением личного состава. Как и полагалось офицерам. Об этом он и сказал капитану Алдошину:
«— К тому, что вы мне поручили делать, я вполне подготовлен, но, как я понимаю, офицеру заставы не главное, хотя и важное, забота о порядке на заставе. Занятия — очень важный элемент, и все же основа основ — охрана границы, а тут одной теорией не обойдешься. Нужен навык…»
Капитан, хмыкнув, покачал головой и заговорил внушающе:
«— Главное в командирском деле, Михаил Иванович, изучение подчиненных и их воспитание. Запомни, главное из главных. Остальное приложится как бы само собой».
«— Я, Семен Семенович, сейчас не беру весь аспект обязанностей офицера, я лишь сомневаюсь, даст мне настоящую пользу стажировка, если я не проверю еще и еще раз себя непосредственно на границе».
«— А ты не подумал, отчего я загрузил тебя однобоко?»
«— Как я рассудил, поручив мне колготное, сами больше внимания уделяете службе. Вы же почти на заставе не бываете. Я же хочу предложить иной вариант: все сегодняшние мои обязанности не снимаются, добавляется только нагрузка служебная. Постараюсь справляться без осечек, а для сна хватит два-три часа».
«— Молодо-зелено, — со вздохом молвил капитан Алдошин, но вопреки вздоху задубевшее на ветрах и морозах лицо словно лучилось мягкой улыбкой. Еще раз вздохнув, теперь уже с облегчением, капитан продолжил — Я ждал этого разговора. Вернее, надеялся на него, видя, как ты стараешься. Но старательность еще не показатель. Приказ получил, приказ выполнил, а дальше хоть трава не расти. Это не служба, а отбывание номера. Понятно тебе, о чем я говорю?»
«— Выходит, изучение подчиненного?»
«— Нет, не подчиненного. Изучение будущего офицера. Будем считать разговор оконченным. Но я попрошу тебя, Михаил Иванович, еще несколько дней потерпеть. Старшина, прапорщик Вагитов возвращается послезавтра. Уйдем мы тогда в изучение участка и организации на нем службы и контроля за ней».
«— Но занятия прошу не исключать из моих обязанностей».
«— Хорошо. Будет по твоему желанию».
Но граница очень часто преподносит сюрпризы, круто переиначивая основательно выношенные планы. Так произошло и на сей раз: поступила ориентировка, что вертолетчики, совершающие облет границы, заметили подозрительное скопление людей на сопредельной стороне в нескольких километрах от границы. В лесистом ущелье сооружаются шалаши, которых с каждым днем становится все больше. Вот и подозвал стажера капитан Алдошин к схеме участка заставы.
— Давай порассуждаем. Вертолетчики здесь засекли подозрительное скопление. Чего ради в лесу сооружаются шалаши? Лесорубы? Думаю, нет. Как твое мнение?
— Если поразмышлять, не очень похожи на лесорубов. Они бы не прохлаждались, а сразу же вооружились бы топорами и мотопилами.
— Логично. А еще?
— Глубже в ущелье, совсем недалеко — большое село. Или аул. Как правильно?
— И так верно, и эдак.
— Стало быть, если еще не определен фронт работ, что носы морозить в лесу? Не лето жаркое, а зима-зимушка.
— Верное рассуждение. Полагаю, из Панкиси к нам намерились. Как пить дать — схлестнемся.
Не стал уточнять, где это самое Панкиси, ибо даже не предполагал, что стажер не наслышан о нем.
Верно. И радио с телевидением, и газеты давно уже колоколят о том, что в Панкисском ущелье чеченские боевики свили себе уютные гнезда, да и в региональном управлении, когда стажеров знакомили с обстановкой на границе, не обошли вниманием и ущелье, которое генерал назвал санаторно-курортным и учебно-подготовительным для боевиков и головной болью не только для пограничников.
— Заставы уже имели кровавые боестолкновения с боевиками, — тверже обычного заговорил генерал, — но некоторые офицеры благодушничают, считая границу с Грузией чуть ли не административной. Нет! Сегодня, к великому сожалению, она не только межгосударственная, но еще и враждебная. Тревожно сейчас даже на административной границе с Дагестаном. Боевики, которых мы задерживаем, признаются, что используют акинцев, принявших ваххабизм, в своих целях.
Капитан Алдошин был из тех начальников застав, кто с полной ясностью понимал обстановку и не жил устаревшими понятиями.
— Какие наши ответные меры? — спросил капитан Михаила Богусловского. — Не появилась еще мыслишка?
— Я не знаю участка, поэтому воздержусь от конкретности. Одно неоспоримо: нам просто необходимо готовить встречу, даже если она не состоится, даже если тревога ложная.
— Разумно, — кивнул начальник заставы, но тут же упрекнул: — Разве я не говорил тебе, что до схода снега все горные тропы закрыты? Путь один, вот этот перевал. Он один проходим. Только о нем можно вести речь.
— Не смею оспаривать, но утверждать с полной уверенностью, что зимой нет проходимых троп, известных боевикам. Не очень ловко ссылаться на опыт моего деда, но он рассказывал, как у них на левом фланге долгое время ходили контрабандисты безнаказанно, оттого что пограничники считали горы непроходимыми в зимнее время.
— Соломки, стало быть, предлагаешь под бок?
— Судить вам. Вы хотели услышать мое мнение, я высказался. А перевал давайте считать главным. Можно там держать наряд не менее десяти человек. Еще лучше, если кто-то из нас его возглавит. А по тылу, на спусках в наше ущелье — поисковые группы, на помощь которым держать крупный резерв, который способен быстро выдвинуться в указанное место.
— Да-а-а. Аппетиты.
— Не очень великие. Пару взводов из маневренной группы.
Или, как ее теперь стали называть, из спецназа.
— Не дадут. Имей бы мы конкретные данные, иное дело. А пока… Подозрительное скопление? Будем пока суд да дело кроить Тришкин кафтан.
— Попытка, Семен Семенович, не пытка. За спрос деньги не берут. И батогами не бьют.
— Хорошо. Я принимаю твой совет и по резерву, и по усилению поста наблюдения на перевале. Завтра в шесть ноль-ноль выйдем в ущелье. Поглядим самые уязвимые места. Послезавтра я на перевал. Денек там побуду.
— Я снова на заставе?
— Пока, да. После моего возвращения возглавишь усиленный наряд. К тому времени и прапорщик вернется. Он, как я говорил, послезавтра должен прибыть. Мне он уже позвонил. Получит кое-что — и домой.