Они подошли к висевшей на стене под стеклом схеме участка границы, хотя сделали это по привычке. Оба они знали свой участок лучше, чем свои пять пальцев.
— Напротив острова выставим заслон.
— Я возглавлю его.
— Но у нас — вечер. Не откладывать же мой юбилей. Двадцать пять — первый юбилей. Он больше не повторится.
— Извини, но я только пригублю рюмку, провозгласив тост за тебя и за твою офицерскую карьеру. Оставлю затем одних со старшиной. Я знаю: аксакалы пустословить не станут.
— Ладно. Воротишься к утру — продолжим застолье.
— Усиленные дозоры по берегу, секреты, заслон против острова — все верно, но меня беспокоит нависшее над нами плато.
В самом деле, вправо и влево от заставы — береговая ровность, а вот с тыла она как бы отгорожена от мира высоким крутым обрывом, которым оканчивается довольно обширное плато. Можно было бы сказать, что оно ровное, если бы не обильные валуны, выглаженные дождевыми и снежными ветрами, но все же внушительные.
— Что, с тыла кто подойдет? Ты, Латып Дадабаевич, похож на пуганную ворону, которая куста боится.
— Плато — не куст. Сверху застава как на ладони. Стреляй — не хочу.
— Не настаивай. Я считаю необходимым все наши силы сосредоточить на берегу Пянджа. Так и составлю план охраны. Усиление в основном в первую половину ночи. Если задумано нападение, сосредоточиваться вражья сила на нашем берегу станет загодя и постепенно. Засечем обязательно.
— Но с заслоном я пробуду у острова до самого утра.
— Ладно. Уступлю твоему упрямству.
— Доложи по команде о полученной информации.
— Обязательно доложу. Но помощи просить не стану.
— Зря. На плато бы десятка два из мангруппы.
— Нет. Глупо это.
— У меня иное мнение.
— Оставь его при себе. Станешь начальником заставы, ответственным за все, тогда твое мнение станет главным. Непререкаемым. Пока же за охрану участка спрос в первую очередь с меня, и я составлю план охраны на сутки, исходя из своей оценки обстановки.
Так и подмывало лейтенанта Дадабаева ответить, что он оставляет за собой право лично доложить коменданту или начальнику штаба отряда в связи со сложной обстановкой, но усилием воли остудил себя. К тому же еще и подумал:
«А может, действительно у страха глаза велики?»
Начальник же заставы доложил о полученных сведениях только дежурному офицеру по комендатуре. Тот спросил, не нужна ли помощь, но старший лейтенант наотрез отказался.
— Обойдемся своими силами. А потом, кто-то что-то сказал, не зная когда что-то будет и будет ли вообще, а мы — в панику. Не вижу реальной угрозы.
— Тебе видней. Если возникнут осложнения, докладывай немедленно.
На этом продвижение вверх полученных тревожных сведений остановилось.
На боевом расчете старший лейтенант Чирков не очень-то насторожил личный состав заставы, когда доводил обстановку.
— Мы получили неофициальные сведения, что возможно нападение на заставу. Время — неизвестно. С сегодняшнего дня переходим на усиленный вариант службы. Прошу более бдительно наблюдать за рекой, особенно в первую половину ночи. Цель: своевременно обнаружить и пресечь попытку диверсантов дестабилизировать наши отношения с сопредельной стороной.
Все. Никаких мер по обороне заставы в случае нападения на нее старший лейтенант Чирков не определил, и все пошло по привычному ритму, только прибавилось время службы в нарядах. Но для пограничников это, можно сказать, не очень обузно. И привычно. Когда о готовящемся переходе через границу контрабандистов поступает ориентировка, тоже дольше обычного приходится торчать на берегу Пянджа, упрятавшись в тугаях.
Заслон к острову запланирован в одиннадцать ноль-ноль. До этого лейтенант Дадабаев высылал наряды, стараясь каждый из них насторожить, но от солдат ничего не спрячешь, они знали о том, что начальник заставы и старшина уже сидят за столом, а если это так, то, стало быть, ничего страшного не предвидится, лейтенант же Дадабаев зря пургу пуржит.
Дадабаев, как и обещал, перед выходом в наряд к острову поднял тост за здоровье старшего лейтенанта, за скорейшее получение капитанского звания, выпил рюмку, закусив ее бутербродом, затем обратился уставно:
— Разрешите выступить на охрану границы?
— Ни пуха, ни пера. Если твои сведения точные, тебе встречать диверсантов. Они скорее всего пойдут через остров. Связь, как обычно, по рации. Не забудь о ракетах.
— Встретим.
Заслон действительно был готов встретить непрошенных гостей. Дадабаев велел взять с собой два пулемета, тройной комплект боеприпасов в рюкзаках, еще и по десятку гранат каждому. Когда все вроде бы было готово к выходу, услышал лейтенант Дадабаев реплику. Тихую, не для его уха.
— Чего ради такую тяжесть тащить. Особенно мне. Рация тоже не сто граммов весит.
Ефрейтор Алдошин, связист заставы, высказал свое недовольство, и Дадабаев не сделал вида, будто не услышал его слов:
— Первогодок бы ляпнул такое, простительно, ты же — дембель. Не ожидал от тебя, ефрейтор, передовик службы.
— Да я так, товарищ лейтенант, я понимаю, — дал задний ход Алдошин, но Дадабаев не принял простенького отступления:
— Не совсем, на мой взгляд. Потеря бдительности, потеря чувства настороженности, чувства постоянной опасности может стоить жизни не только благодушному ротозею, но и многим другим его сослуживцам, а то и мирным жителям. Так что, не бухти, а будь примером для молодых.
— Так точно.
И все же почувствовал Дадабаев нотки недовольства в этом стандартном «так точно». Подумал:
«Ничего. Пусть посерчает. Поймет, если гюрза клюнет».
Как в воду глядел лейтенант. Именно от него услышит он проникновенное: «Спасибо, товарищ лейтенант». Но до этого произойдет довольно много событий, поначалу буднично привычных.
Какое-то время после ухода лейтенанта Дадабаева к острову, наряды высылал самолично начальник заставы, но потом, как более стойкий, старшина заставы прапорщик Кожахметов. Хватило у них сил еще и на то, чтобы встречать возвращающиеся наряды и выслушивать привычное:
— Признаков нарушения границы не обнаружено.
— Тихо, стало быть?
— Так точно.
Потом, после двух часов ночи, начальник заставы и старшина не выходили из офицерского домика, доклады от нарядов принимал дежурный по заставе, а юбиляр за изрядно опустевшим столом сетовал:
— Испортил Латып мне весь праздник. Обещал привезти свою невесту и ее подругу, а привез переполох. Зряшный.
— Да, проявлена сверхбдительность. Метит, похоже, в начальники.
— Пусть метит. Он — достоин. Важно, чтобы под меня не копал. И не подличал.
— А сорвать юбилей, разве не подлость?
В четвертом часу они уснули, ткнувшись лбами в стол. Свалила их попытка научиться пить со свистом. Инициатором стал старшина заставы. Он рассказал, что когда они были на сборах, прапорщик, переведенный сюда откуда-то с севера, демонстрировал свою лихость так: наливал полный стакан водки (тонкий стакан), вдыхал полную грудь и медленно, не отрываясь, пил, выдыхая одновременно воздух со свистом. Как ни старались остальные прапорщики, ни у кого свист не получался.
— А у меня удастся! — С пьяной гордостью заявил Чирков. — Наливай!
Вот так и доналивались, не добившись желаемого свиста.
Как предполагал лейтенант Дадабаев, юбиляр должен прервать застолье и появиться с часу на час с проверкой службы заслона, он даже подумать не мог, что застава осталась без головы. Не мог начальник отдаться только празднованию своего юбилея в столь тревожную ночь. Она, однако, подходила к концу, но старший лейтенант не появлялся. Это вызывало все большее недоумение.
Меж тем и на острове, и по всему берегу Пянджа стояла полная тишина, которая расслабляла.
«Может, я действительно преувеличиваю?»
Но как не поверить аксакалам? Не знай они наверняка о готовящемся нападении, стали бы они прятать Гульсару…
«Но почему ее нужно прятать?»
Тут сколько угодно гадай, толку чуть. Пока сама не расскажет.
Вот так размышляя и слушая тишину, коротал зябкую ночь лейтенант Дадабаев.
«Через часок можно сниматься. На рассвете не станут переправляться. Поздно. Значит, не сегодня…»
Мысли эти пресек взрыв. Там, на заставе. Затем, почти без перерыва — второй. Следом — третий. Затрещали автоматные очереди, в которые впивались четкие одиночные выстрелы.
«Снайперы! По важным целям! — первое, о чем подумал Дадабаев и тут же ругнул себя: — О чем думаю?! Что делать — вот главное».
Спешить на помощь, это само собой. Только не сломя голову. Лучше, если зайти с тыла. По плато, укрываясь валунами. И — почти в упор. Наверняка они не заботятся о своем тыле.
— Свяжись с заставой. Уточни наши действия, — приказал Дадабаев связисту, — и сразу же комендатуру вызывай.
— Есть, — моментально отозвался ефрейтор Алдошин, хотя сам уже пытался вызвать заставу, но она не отзывалась. Он — в растерянности.
— Застава не отвечает, — с полним недоумением доложил он лейтенанту. Совсем молчит.
До заслона звук боя доносился хорошо, и по нему можно судить, что он набирает силу, ожесточается.
— Докладывай в комендатуру, — поправился. — Вызывай, я сам доложу.
Комендатура отозвалась сразу, Дадабаев в микрофон:
— На Приостровную нападение! С тыла. Похоже, со стороны плато.
— Похоже?! Или точно?!
— Не знаю. Я с заслоном у острова. Иду заставе на помощь. Поведу заслон по плато. Все!
Дадабаев не стал слушать уточняющие вопросы, считая, что и так потерял много времени. Даже буркнул с досадой:
— Поднимите вертолеты. С них все увидите.
У самого еще одна мысль: собрать наряды, что по берегу. Не кинулись бы в одиночку к заставе. Приказал лежавшему слева солдату:
— По берегу бегом. Всех посылай ко мне. Вверх на плато.
Как было бы хорошо иметь со всеми нарядами связь. Дал команду и — все в ажуре. Но бы да кабы. По кошме вытягивай ноги. Несись во весь дух по берегу, передавая приказ идти на соединение с заслоном. Не плохо было бы и уточнять по ходу дела маршрут.