Легионера с раной в ноге отнесли в одну из двух палат для легкораненых. Пизон сунул голову во вторую – небольшое темное помещение, похожее на то, в котором в казармах жили контубернии. Все койки были заняты, но Вителлия он так и не увидел и потому заглянул в первую. Здесь его поиски увенчались успехом. Его приятель хмуро наблюдал за тем, как раненого легионера кладут на нижнюю койку. Судя по разложенным на полу вещам, до этого момента ее занимал сам Вителлий.
– А вот и ты! – обрадовался Пизон.
– Не успел расположиться, как нате вам! – кисло ответил соратник. – У меня прямо нюх на кровати, на которые претендует кто-то другой.
– У тебя, приятель, рука, – одернул его один из санитаров, – а у этого парня в любой момент может открыться рана. Ты хочешь, чтобы он с верхней койки залил тебя кровью?
– Конечно, не хочу, – огрызнулся Вителлий.
– Спасибо тебе, брат, – произнес раненый солдат, чувствуя себя отчасти виноватым.
Вителлий отмахнулся от него здоровой рукой и посмотрел на Пизона.
– Пришел проведать?
– Да. Хотел посмотреть, что с тобой, а заодно принес тебе вот это. – Он поднял кувшин с вином. Вителлий тотчас взбодрился.
– Вот что значит друг… Давай прямо сейчас примем по капельке.
Пизон поискал глазами чашку, но не нашел. Тогда он сделал глоток прямо из горла и поморщился.
– Лучшее сицилийское… Ну-ну. – Он передал кувшин Вителлию. Тот залпом влил в себя полкувшина.
– Как рана? – поинтересовался Пизон.
Вителлий поднял перевязанную руку.
– Хирург говорит, что острие было хорошо заточено. Легко вошло, легко вышло. Рана чистая. Он дважды промыл ее уксусом – о боги, как же он жжет! – и перевязал. Говорит, что мне сидеть здесь еще пару дней, пока он не убедится, что рана не загноилась. Затем буду еще какое-то время приходить сюда на перевязку. По-моему, могло быть и хуже.
– Верно, приятель, тебе повезло. – Пизон в очередной раз мысленно поблагодарил богов, что не принимал участия в этом самоубийственном штурме.
– А где остальные?
– В бане.
– Как это я сразу не догадался! – насупился Вителлий. – Мне же врач сказал, что никакой бани, пока рана не заживет.
– Разумно. В нее не должно ничего попасть: ни пота, ни грязи, ни массажного масла, – отозвался Пизон, вспомнив, что когда-то врач дал точно такой совет его отцу.
– Это не считая ублюдков, которые ссут прямо в бассейн, – добавил солдат с раной в ноге. – А такие всегда найдутся.
– Помню, один болван из нашего контуберния насрал прямо в парной, – добавил голос с соседней койки. – Сказал, что накануне съел протухшего мяса. Но мы все равно отходили его по заднице.
В палате грянул дружный смех.
– Смотрю, тут у вас вечеринка в разгаре, – произнес Туберон, входя в палату. Но не один – следом за ним шагнули также штабной офицер и раб.
– Трибун! – Все, кто мог стоять, мгновенно вытянулись по стойке «смирно». Раненный в ногу солдат и еще один, на другой койке, отсалютовали лежа.
– Прости, трибун, но мы не можем встать.
– Вольно, вольно. Раненым положены послабления.
Несмотря на шутливое настроение Туберона, никто не забыл о том, кто он такой. Все напряженно следили за тем, как он расхаживает по палате, время от времени бросая в их сторону колючие взгляды.
– Кто-то из вас принимал участие в истреблении узипетов?
Для трибуна неудивительно, подумал Пизон, не узнать солдат, которыми он только что командовал, и все равно это неприятно его задело.
– Я, трибун, – ответил Вителлий.
– И я, – подал голос солдат с раной в ноге.
– Я тоже там был, – признался Пизон, когда взгляд Туберона упал на него и кувшин у него в руках.
– Смотрю, ты принес товарищам угощение. Это похвально. – Туберон протянул руку, и раб передал ему небольшую амфору. – Это дорогое вино, из моих собственных запасов. Но для вас, для храбрецов, не щадящих себя по славу империи, его не жалко. Вы отлично сражались. Рим гордится вами.
– Спасибо, трибун! – раздался дружный хор голосов из всех углов палаты. Вителлий принял из рук Туберона амфору.
– Надеюсь, все вы скоро вернетесь в строй. Никакого отлынивания! – заявил Туберон и с этими словами вышел.
Напыщенный ублюдок, подумал Пизон. По глазам Вителлия он понял, что тот думает то же самое. Впрочем, ни тот, ни другой не рискнули озвучить свое мнение.
– Это тот самый, который устроил побоище во время патруля в Ализо? – спросил немолодой солдат с перевязанной головой.
Пизон и Вителлий переглянулись.
– Тот самый, – подтвердил Пизон.
– Я слышал, что, если б не он, узипеты никогда не напали бы на другой берег. Он и его офицеры безо всяких причин убили их соплеменников. По крайней мере я так слышал.
Пизон решил, что осторожность не помешает.
– Да, говорят, что так оно и было.
– Угу, – поддакнул Вителлий.
– А как он показал себя в этом сражении? – поинтересовался солдат с перевязанной головой.
Ощущая на себе взгляды семерых солдат, Пизон попереминался с ноги на ногу.
– Немного опрометчивым.
– Чушь! – возразил Вителлий. – Он просто искатель славы. Он бросил нас на плохо подготовленный штурм палисада. Бо́льшая часть нашего брата погибли, прежде чем он понял свою ошибку. Вернее, до того, как вмешался центурион и сказал ему, что нужно делать. Но даже тогда трибун отказался его выслушать. Вместо этого он отправил два десятка солдат штурмовать палисад сзади. Всего двадцать, хотя там нужна была самое малое половина центурии! Мы двое, – Вителлий указал на солдата с раной в ноге, – и еще семеро наших товарищей – это все, что осталось от штурмового отряда.
От этих слов у солдат вытянулись лица, и они мысленно воззвали к богам, чтобы те уберегли их от службы под началом Туберона.
От Вителлия не скрылась настороженность Пизона.
– Я лишь сказал правду. Мы все здесь товарищи. Кстати, ты собираешься и дальше стоять с кувшином в руке или все же угостишь всех остальных?
Решив, что не стоит воспринимать все эти разговоры слишком серьезно, Пизон пустил по кругу вино.
– А как насчет того, что в амфоре? – спросил с хитрой улыбкой Перевязанная Голова.
Вителлий показал ему фигу.
– Ты слышал трибуна. Это только для нас троих, кто рисковал жизнью по славу Рима.
Глава 12
Вар откинулся на спинку стула, любуясь позолоченной люстрой под потолком и размышляя над тем, что поведал ему Туберон. Как только патруль вернулся в Ветеру, трибун поспешил с донесением в кабинет легата Валы. Вар решил, что Тулла и Болана он выслушает позже. Впрочем, отчет трибуна был понятен и прост. Вар не сомневался, что отчеты обоих центурионов его подтвердят. Туберон не просто заносчивый щенок, попавший сюда из Рима. У него действительно есть способности. Порученное ему задание было не ахти каким сложным, но он выполнил его довольно красиво.
– Сжечь лодки – да, это ловко придумано, – согласился Вар.
Туберон покраснел.
– Спасибо, наместник. Вообще-то, эта мера нам не понадобилась. Но, соглашусь, поначалу это казалось лучшим из того, что было в наших силах.
– Каковы твои потери? – поинтересовался Вар.
– Тридцать один легионер и десять ауксилариев. Половина этого числа раненными. Я только что проведал их в лазарете. По словам хирургов, почти все они…
– Цифры выше, чем я ожидал, – перебил его Вар.
Туберон покраснел еще гуще.
– Больше трети убитых приходится на отряд центуриона Тулла при попытке открыть ворота палисада изнури.
– Жаль. Его солдаты – ветераны, их будет трудно заменить. – Вар снова поднял глаза на люстру. «А у Валы хороший вкус», – подумал он и не заметил облегчения на лице Туберона. Не заметил его и Аристид, перебиравший в углу какие-то документы.
– Согласен, наместник.
– Ты говоришь, что тебе удалось взять в плен около десятка узипетов?
– Верно, но, к сожалению, все они – обыкновенные воины.
– Ничего удивительного. Племенные вожди – как наши центурионы. Они первыми подвергают себя опасности, личным примером ведут воинов за собой в бой. Впрочем, ты это и без меня знаешь.
– Разумеется, наместник. – Туберон еще больше расправил плечи.
– Скажи, наши воины сражались храбро? А херуски Арминия?
– Наши воины – да. А вот херуски… – Туберон выдержал паузу, – проявили недисциплинированность. Если б не они, можно было взять больше пленников. Потом Арминий передо мной извинился. Сказал, что в них разыгралась кровь.
– Это неудивительно, – пожал плечами Вар. – Я стараюсь не называть племя Арминия дикарями – как-никак они наши союзники и, как правило, держатся вполне дружественно. Но они не римляне. Арминий, конечно, воспитаннее их, так что в случившемся его вины нет. Сомневаюсь, что кто-то другой на его месте сдержал бы эту орду. Кстати, прими это к сведению и вспоминай всякий раз, когда столкнешься с германцами. Да, дисциплины они не понимают, зато сражаются как львы.
– Я запомню твои слова, наместник.
– Как я понимаю, допросы уже начались?
– Да. Но пока ничего интересного мы не узнали. Все пленники говорят одно и то же: что их вожди не имеют никакого отношения к нападению на деревню.
– Хотя бы один из них умер? – спросил Вар.
– Насколько мне известно, пока никто.
– А вот это пора изменить. Проследи, чтобы двое – по крайней мере двое – умерли под пытками. Причем как можно более страшной смертью. Главное, чтобы остальные стали тому свидетелями.
Туберон заморгал.
– Слушаюсь, наместник.
За спиной у хозяина фыркнул Аристид.
Неодобрение этих двоих позабавило Вара.
– Может, со стороны это смотрится неприятно, трибун, но метод старый и испробованный в деле. Когда у кого-то на глазах наружу вываливаются кишки его товарищей, он быстро вспомнит даже то, что давно забыл.
Туберон стиснул зубы и вскинул подбородок.
– Я лично прослежу, чтобы твой приказ был выполнен, и доложу любые новые сведения.
– Пока свободен, трибун. – Туберон уже подошел к двери, когда Вар сказал: – Одну секунду, трибун.