Вот тебе! Получай! Раз, два, три! Словно кузнец, кующий молотом раскаленное добела железо, Тулл несколько раз вогнал кинжал германцу в шею и грудь. Четыре, пять, шесть! Его собственная рука обагрилась кровью. С губ варвара сорвался предсмертный хрип. Тулл на всякий случай вонзил в него клинок еще пару раз. Из голой задницы врага с громким хлопком вырвались кишечные газы, а сам он боком повалился на землю. На лице его по-прежнему читалась растерянность.
Тулла вырвало, но не от запаха свежей крови, а от тошнотворной вони экскрементов. Он бросил быстрый взгляд на тропу. Никого. Центурион тотчас поклялся принести в жертву Фортуне быка. При условии, конечно, что он выйдет отсюда живым. «Напоминаю тебе, старая сука: чтобы выполнить свою клятву, я должен вернуться в Ветеру». Нет, конечно, с божествами так не разговаривают, им не ставят условия, но кровавая бойня последних трех дней отучила Тулла церемониться с ними.
Если б тишину, заскулив, нарушил щенок, он, не задумываясь, перерезал бы ему горло. Но только не ребенку, тем более тому, которого он сам спас. Женщина как будто догадалась, о чем он думает. Когда Тулл позвал из-за насыпи своих солдат, она улыбнулась ему виноватой улыбкой.
– Я больше не дам ей плакать, – шепнула она.
– Смотри, ни единого звука – хмуро ответил Тулл. – Второй раз нам вряд ли повезет.
Понимая, что их судьбы по-прежнему висят на ниточке, центурион отправил вперед Пизона – одного из троих солдат, избежавших ранений, – поручив ему высматривать варваров, чтобы им всем не нарваться на них. Задача не из легких. Пизон, не пикнув, отправился выполнять задание. Единственное, о чем он попросил, – это чтобы кто-то присмотрел за его другом Вителлием. «Наконец-то передо мной настоящий солдат», – не без гордости подумал Тулл.
До наступления темноты Пизон дважды доказал свою ценность как дозорный. Дважды он со всех ног прибегал назад, чтобы предупредить их отряд о приближении варваров. Первый раз они спрятались за насыпью, во второй – им ничего не оставалось, как отойти к болоту, где их единственным укрытием стали низкорослые заросли вереска. Распластавшись в грязи, они в ужасе затаились среди болотной растительности, ожидая, когда варвары пройдут мимо. Судя по голосам, те были пьяны. Вероятно, поэтому все и обошлось.
Когда стало смеркаться, Тулл выбрал место для ночлега – буковую рощицу слева от тропы. До нее было шагов сто пятьдесят, так что вряд ли варвары забредут сюда, чтобы справить нужду. Насыпь закончилась какое-то время назад, из чего следовало, что они снова шли по лесу. Хотя их крошечному отряду удалось вырваться из кровавого кошмара живыми, Тулла по-прежнему терзали опасения. Кто поручится, что они снова не нарвутся на варваров? Щенок или девочка могут снова выдать их своим плачем. У них нет ни пищи, ни одеял. Воду можно было брать из луж, но на одной воде долго не протянешь. Тем более что солдаты валятся с ног от голода и усталости. Разжигать огонь опасно, даже если они и раздобудут сухого хвороста. Перечислять опасения можно было до бесконечности. Казалось, они вгрызались ему в нутро, причиняя беспрестанную боль, куда более нестерпимую, чем любая рана.
А тут еще к его тревогам добавилась еще одна – тропа раздваивалась. Тулл же понятия не имел, которая из дорог ведет к Лупии и римскому форту. Утром ему придется выбирать одну из двух. Стоит ошибиться, и все усилия предыдущего дня пойдут насмарку.
Несмотря на все заботы, Тулл, стоило ему смежить веки, провалился в сон. Ему снилась кровавая бойня. Он сражался не на жизнь, а на смерть против двух берсерков. Точно так же, как накануне, те разделились. Один атаковал его спереди, другой зашел сзади. Отбивая атаку первого берсерка, Тулл был бессилен дать отпор второму. Пока он сражался с тем, что был перед ним, кто-то схватил его за левую руку. Ожидая в любой миг ощутить прикосновение к горлу холодной стали клинка, Тулл дернул руку и, грязно выругавшись, попытался повернуться. Даже если он сразит второго берсерка, первый тотчас же выпустит ему кишки.
Ему на рот легла чья-то ладонь.
– Тише, это я, Фенестела!
Тулл вздрогнул и открыл глаза. Никаких берсерков рядом не было. Продрогнув до костей, он лежал на боку под каким-то деревом. Рядом с ним на корточках сидел Фенестела и зажимал ему ладонью рот. Тулл тряхнул головой, показывая, что понял, и убрал пальцы опциона.
– Дурной сон. Со мной всё в порядке, – прошептал он. – А в чем дело?
– Вернулся Пизон. Он стоял в карауле. Причем он не один, с ним кое-кто еще.
Слова Фенестелы помогли Туллу стряхнуть остатки сна. Он сел. Резкое движение моментально отдалось по всему телу стрелами боли. Центурион поморщился.
– Кто?
Фенестела наклонился ниже.
– Твой варвар, Дегмар.
– Дегмар? Он здесь? – Сердце Тулла было готово выпрыгнуть из груди.
– Да. Он вон там, вместе с Пизоном. – Фенестела большим пальцем указал в сторону опушки рощи.
Спотыкаясь в темноте о корни деревьев и тела спящих солдат, Тулл вместе с Фенестелой поспешили к Пизону и его спутнику. Дегмар сидел на корточках и что-то жевал. Легионер стоял за его спиной, поглядывая то на пространство, отделявшее рощу от тропы, то на германца. Увидев Тулла, Дегмар встал, блеснув в тусклом свете белозубой улыбкой.
– Вот это встреча так встреча! – радостно воскликнул Тулл, протягивая для рукопожатия руку. – Рад видеть тебя живым.
– Неудивительно, что ты еще здесь, – заметил Дегмар.
– Фортуна оказалась милосердна к нам, пусть даже к жалкой горстке, – ответил Тулл и покосился на своих солдат.
– Фортуна здесь ни при чем, – презрительно фыркнул Дегмар. – Это ты вывел их живыми.
Наверное, германец прав, подумал Тулл. Вот только жаль, что он сам не смог спасти жизни большему числу солдат.
– Я думал, тебя уже нет в живых, – произнес он, не зная, что услышит в ответ.
– Или что я убежал, – с улыбкой добавил Дегмар.
– И это тоже. Я бы не удивился.
– Я дал тебе слово. Засада Арминия его не отменила. Я в долгу перед тобой, и пока этот долг лежит на мне, я с тобой.
– Да у тебя нюх, как у хорошего охотничьего пса, коль ты отыскал меня здесь, – улыбнулся Тулл.
– Если честно, это вышло случайно. Я не смог разыскать тебя после дозора. Присоединяться к другой когорте было опасно – меня убили бы на месте. Поэтому два дня я прятался, а потом двинул вслед за армией. Я не стал искать тебя среди мертвых – их было слишком много. Я почему-то был уверен, что ты жив, и продолжал держаться недалеко от сражения. Учитывая мой наряд, сделать это было нетрудно. – Дегмар указал на рубаху и штаны, типичную одежду германского воина. – Сегодня, когда стемнело, я двинулся дальше, прислушиваясь, не говорит ли кто в темноте на латыни. Мне попались несколько групп солдат, но ни с одной не было старшего офицера. В конце концов я стал подыскивать, где мне провести ночь, и вышел к этой роще. Твой часовой увидел меня первым и окликнул на латыни. На мое счастье, я сумел ответить ему на том же языке и назвал свое имя. Он сказал мне, что ты здесь. – Дегмар пожал плечами. – Как я понимаю, вы направляетесь к Лупии?
– Да, – ответил Тулл, думая о развилке тропы. – Ты знаешь дорогу туда?
– Знаю.
Несмотря на усталость, центурион был готов прыгать от радости.
– Это даже больше, чем я надеялся. Как долго идти отсюда до Ализо?
– Миль сорок пять – пятьдесят. Но на быстрый путь не рассчитывай. Дорога займет дня три, если не все четыре. Придется идти узкими лесными тропами. На главные дороги выходить опасно.
Впрочем, Тулл и сам этого ожидал. И все же страх не отпускал его.
– Скажи, воины Арминия намерены напасть на местные форты?
– Из того, что я слышал, они собрались поджечь все римские поселения к востоку от Ренуса. Боюсь, что к тому времени, когда мы туда дойдем, Ализо будет пылать огнем, – сказал Дегмар. – Вернее, если мы дойдем, – поправился он с иронией в голосе.
– Цедиций – крепкий орешек, – заметил Тулл. Ему вспомнилась ночь, которую они по весне провели с Тубероном у него в гостях, и количество выпитого вина. Боги, как давно это было! – С таким командиром, как он, взять крепость не так-то легко!
Дегмар уклончиво хмыкнул.
– На все воля богов. Дорога от Ализо до Ветера будет ох какой долгой, если мы пойдем по ней одни.
Глава 31
К концу третьего дня масштабы победы уже были понятны Арминию, но истинное понимание пришло лишь на следующее утро, когда он в одиночку отправился взглянуть на поле боя. Контраст между шумной, пьяной атмосферой, царившей в лагерях воинов, и тишиной застывшего леса поражал. Но ни то, ни другое не шло ни в какое сравнение с кровавым зрелищем, представшим его глазам вдоль тропы, по которой, на свою беду, двинулась римская армия. Его лошадь, побывавшая не в одном бою, поначалу отказывалась повиноваться ему, шарахаясь от гор трупов. Ничего удивительного, подумал Арминий. Ему самому было муторно от запаха крови, кала и газов, раздувших животы мертвецам. В ушах стоял звон от жужжания мух и карканья слетевшихся на кровавое пиршество воронов.
Бо́льшую часть погибших воинов соплеменники унесли, чтобы с почестями предать земле, а вот тела мертвых легионеров были разбросаны повсюду, словно выброшенный кем-то мусор. Германцы сняли с них доспехи и оружие, и теперь они с позором покидали этот мир в одних туниках, лежа лицом вниз в болоте, или посреди грязных луж, или на спине, глядя в небо незрячим взором. Поодиночке, парами, группами, под пронзенной копьем лошадью, грудой наваленные друг на друга, словно брошенные ребенком игрушки. Они пали так, как и сражались, спиной к спине, или кругом, или шеренгами, или же застигнутые во время бегства. Один такой несчастный все еще стоял на коленях; было видно, что фрамеи распороли ему горло. Не иначе, как в эту позу римлянина поставили его воины, подумал Арминий, в насмешку за его трусость.
Но чаще германцы разбивали убитым черепа – по их мнению, это не давало душе покинуть тело. У некоторых легионеров были выколоты глаза, еще большему числу отрубили головы. Затем головы эти были приколочены гвоздями к деревьям, как в знак победы, так и в назидание. Надругательства над телами мертвых врагов этим не ограничивались. У кого-то были откушены уши, отрезаны ноги, руки, даже яйца. В нескольких местах были сооружены каменные алтари, на которых заживо сожгли старших офицеров; кое-где еще виднелись их обугленные останки. При виде этой жуткой картины Арминия замутило. И все же он не сожалел о том, что случилось. Да, большинство легионеров встретили мучительную смерть. Но их бесчисленные трупы – не что иное, как его жертвоприношение Донару, кровавое воплощение его клятвы, наглядное свидетельство, смысл которого очевиден каждому. Это воздаяние Риму за четверть века жестокого насаждения своего господства в Германии, это кара богов, свершенная копьями его воинов.