орозовело от самодовольства и жажды крови. Его глаза блуждали влево и вправо по легионерам. — Где этот бесхребетный червь?
Тулл смотрел прямо перед собой. — Он мертв, господин.
— Что? — пронзительно спросил Непот, выражая недоверие. — Как так?
— Он попросил разрешения сходить в отхожее место вскоре после того, как вы нас покинули, господин. Я оставил его там: ему некуда было бежать, ведь ворота были закрыты. Когда он не вернулся, я пошел его искать. Он плавал лицом вниз в дерьме, мертвый, как десятидневный труп.
Непот нахмурился: — Он утопился?
— Полагаю, что так, господин. Или он случайно проскользнул туда и не смог выбраться. Ямы были глубокими, их крутизна была скользкой от нечистот. Не было еще дня, чтобы пьяный легионер не падал туда таким образом. «Непот наверняка слышал об этом», — подумал Тулл, нервы у него на пределе.
— Это кажется слишком удобным.
— Это очень прискорбно, господин, — сказал Тулл с сожалением в голосе. — Люди должны были увидеть, как свершилось правосудие.
— Где его тело?
— У отхожего места, господин. Я подумал, что вы захотите его увидеть.
Непот бросил на него сердитый взгляд; — Иди и жди там, пока я не приду. Он зашагал в сторону легата, ожидавшего начала наказания.
Тулл представил себе лицо легата, когда Непот сообщит ему, что Виндокомус погиб. Это выглядело бы не совсем прилично для трибуна; но это было слабым удовлетворением за ненужную смерть хорошего солдата.
Он переговорил с Фенестелой, который знал, как он поступил с Виндокомусом, и приказал ему подготовить людей к дневному маршу. Тулл собирался уйти, когда Кассий наклонился к нему и прошептал: — Благодарю вас, господин.
Тулл взглянул на него: — За что?
— За Виндокомуса, господин.
— Я понятия не имею, о чем ты говоришь.
— Конечно, нет, господин, — сказал Магнус, стоявший рядом с Кассием.
Взгляд Тулла скользнул по переднему ряду. Все они смотрели на него с понимающим выражением. Магнус, Кассий, Улыбка, Урсус, Адриан, Шип и тот хитрюга, чье имя он так и не смог вспомнить. «Они узнали, —решил он, — или сами догадались. И они были благодарны ему, он мог это сделал». Тронутый и облегченно вздохнув, Тулл пробормотал: — Солдат поскользнулся, вот и все.
Он направился к телу Виндокомуса, и его шаг стал немного легче, чем прежде.
В тот вечер Туллу больше обычного хотелось выпить. Получив приказ от Непота оставить Виндокомуса непогребенным, «Грязь не заслуживает лучшего», — заявил трибун, он смог сказать только несколько слов над трупом, прежде чем уйти. Вскоре после того, как они покинули лагерь, враг снова атаковал. Наступление остановилось, пока противник не был отброшен. Бурный горный поток замедлил продвижение позже утром. Стоять без дела, пока инженерный отряд валил деревья, чтобы использовать их в качестве импровизированного моста, было муторно и опасно. Последовала вторая атака иллирийцев, более мощная, чем все предыдущие. Она тоже была отражена, но половина дня была потрачена впустую.
К тому времени, как Тулл достиг дневного лагеря, армия прошла всего лишь шесть миль.
Проверив своих людей и убедившись, что все они накормлены и довольны, как и ожидалось, Тулл вызвал Фенестелу. Вместе они отправились на поиски временной торговой точки Октавии. Как и в случае с отхожим местом, армейские правила были нарушены. Гражданским лицам было запрещено находиться внутри лагерей, но альтернатива во время войны, оставлять их снаружи на милость врага - была безумием. Поэтому закрывали глаза на то, что торговцы и трактирщики потихоньку открывали свои лавки каждый день после полудня рядом с вспомогательными палатками.
— Это, должно быть, она, — сказал Тулл, указывая. Вывеска с нарисованной наковальней стояла снаружи палатки, втрое больше той, что могла бы вместить контуберний.
Фенестела усмехнулся:. —Ну, конечно, это «Кузница»!
Это была не единственная лавка таверни. Четырем другим тоже разрешили. Длинная очередь тянулась от каждой. Везде стояли легионеры, находившиеся не на службу, все разговаривали, смеялись и выстраивались в очередь.
Тулл и Фенестела прошли мимо легионеров, ожидавших своей очереди, чтобы попасть в «Кузницу». Несколько возмущенных взглядов устремились в их сторону, но никто не протестовал. Те же брутальные привратники из Новиодунума стояли на страже у входа. Узнав Тулла, они отошли в сторону.
Внутри было полно солдат, разместившись уютно, как каменный балласт в чреве корабля. В душной атмосфере царила густая смесь пота и вина. Песни, любимые разными подразделениями, неслись отовсюду. Воздух наполняли громкие разговоры, непристойные шутки и смех. Вслед за Фенестелой Тулл пробирался вперед, извиняясь кое перед кем, толкая и, если необходимо, приказывая людям убраться с дороги. Наконец, добравшись до деревянной стойки, единственной мебели в палатке, он поставил локти на ее шероховатую поверхность.
Амфоры были сложены по шесть штук в высоту, до самой кожаной крыши палатки. Октавия и два ее помощника расхаживали взад и вперед, угощая жаждущих клиентов. Она поймала взгляд Тулла и улыбнулась. — Центурион.
— Октавия.
Она подошла к другой стороне стойки. — Это, должно быть, ваш заместитель.
— Да, это Фенестела. Мы с ним давно знакомы.
— Приятно познакомиться с вами, — сказала Октавия.
К удивлению, Тулла, Фенестела покраснел до корней своих рыжевато-седоватых волос. — Мое почтение, госпожа, — пробормотал он.
Ее улыбка стала шире: — Ты, должно быть, пересох. Это был тяжелый день.
Перед Туллом появились кувшин и две чаши, и он пробормотал слова благодарности. — Ты слышала о засаде у ручья?
Она поморщилась; — Недавно услышала. Всегда в самом конце на многие мили растянутой колонны гражданские лица и мулы, перевозившие припасы и снаряжение, были одними из последних, кто получал новости, а также добирался до дневного армейского лагеря.
— Лучше поздно, чем никогда, — сказал Тулл.
— Правда, но скажите это клиентам. Мы приехали с опозданием на несколько часов, — она закатила глаза. — Когда мы подъехали, нас уже ожидали мужчины. Они были так нетерпеливы, что сразу же помогли установить палатку. Боги, как это было бы полезно поступать так каждый день.
— Вы бесплатно их угостили? — спросил Фенестела.
Октавия фыркнула: — Разве я выгляжу такой дурочкой?
Фенестела уткнулся носом в свою чашку.
— Какое прекрасное вино, — сказал Тулл, с удовольствием потягивая напиток.
— Самое лучшее налила тебе, центурион, — улыбка Октавии была искренней.
Тулл поднял чашу в тосте.
Она наклонилась над стойкой и тихо спросил: — Ты видел того трибуна в последнее время?
В голове Тулла всплыл образы Виндокомуса, испуганного, плачущего, смотрящего на него, когда он падал в отхожее место.
— Центурион?
Тулл заметил, что Фенестела и Октавия пристально смотрят на него. — К сожалению, мне пришлось много иметь с ним дело.
Ее взгляд остановился на нем. Когда он не стал ничего объяснять, выражение ее лица стало серьезным. — Ты не можешь об этом говорить.
— Я бы предпочел этого не делать. — Тулл кивнул на сгрудившихся вокруг него солдат. — Ты понимаешь.
Резкий кивок. — Военные вопросы следует оставлять за дверью.
— Давай, выпьем за это, — сказал Тулл Фенестеле.
Кто-то позвал Октавию, и она пошла обслуживать других клиентов.
— Непот, а? — сказал Тулл.
— Он подонок, и это не ошибка, — ответил Фенестела.
— Если Бог даст, он начнет вести себя как большинство трибунов и оставит нас в покое.
Фенестела зарычала в знак согласия.
— И я сказал центуриону: — Сейчас не моя очередь копать траншею, господин. — Громкий голос раздался из-за левого плеча Фенестелы.
— О, да? И что он на это сказал? — спросил второй голос.
— Этот придурок ударил меня по поясу своим витисом и сказал, что теперь моя гребаная очередь, если он так говорил. Затем оптион отколотил меня за то, что я доставляю им неприятности. — Раздались еще проклятия.
— Всегда одно и то же, — сказал второй мужчина. — Так всегда было, и так всегда будет. Давайте просто напьемся и забудем об этой парочке.
— До завтра, а?
Еще одно проклятие.
Тулл взглянул на Фенестелу. — Как ты думаешь, они так говорят о нас?
Тот ухмыльнулся: — Вероятно.
— Я бы сказал, что ты прав, — признал Тулл с грустной усмешкой. — Но наши ребята всеже нас уважают.
— В противном случае они не последовали бы за тобой в бой так, как они это делают.
Гордыня вскипела в груди Тулла. — Вот за это и выпьем.
Они поприветствовали друг друга и осушили вино.
— За победу над иллирийцами, — сказал Фенестела.
Наполняя их чаши, Тулл громко произнес: — За победу Рима! Roma Victrix!
В один миг его крик подхватили. Раскатистые крики заполнили палатку. — Roma Victrix! Roma Victrix! За победу Рима! — Обняв друг друга за плечи, мужчины запели, пританцовывая. Вино проливалось, кубки разбивались под ногами.
Фенестела пошатнулся, когда кто-то столкнулся с ним. — Прямо как в старые времена, да?
Тулл ухмыльнулся.
— Видишь, что ты натворил? — Тон Октавии граничил с неодобрением. — У меня не хватит ни одной не разбитой чашки такими темпами.
Тулл встретил ее немигающий взгляд; — Такое ведь происходит каждый день, и я уверен, что твои цены учитывают битье посуды.
Ее губы дрогнули: — Возможно.
Тулл бросил горсть серебра. — Это на случай дополнительных расходов.
— В этом не было необходимости. — Однако, продолжая говорить, Октавия смела монеты со стойки.
— Этого хватит и на еще один кувшин, — сказал Тулл. — И на третий, если понадобится.
— Конечно, центурион. — С этими словами она ушла, крикнув одному из своих подчиненных, чтобы тот перестал чесать задницу и поработал.
— Клянусь, она моргнула глазками, — сказал Тулл.
Фенестела фыркнул: — Это в твоем бурном воображении. Выпей, лучше.
Они обнаружили дно своего кувшина, а затем взялись за третий. Мир к тому времени казался гораздо прекраснее. Пение становилось громче, а общая атмосфера — праздничнее. Октавия принесла еду: сыр, хлеб и жареные сосиски. Положение Тулла и Фенестелы у стойки было превосходным, и они с энтузиазмом набросились на блюда.