— Мужчина как мужчина, — возразил он. — За женщину любой на моём месте вступился бы.
— Ну, не скажите… Муж, как и я, видел всю сцену в окно, однако ему и в голову не пришло выскочить во двор, чтобы спасти несчастную девушку.
— Ну и хорошо, что не выскочил. Там было трое, один другого крепче, а у вашего супруга, судя по виду, не всё ладно со здоровьем…
Мадам Лавилье вздохнула.
— Это правда, — сказала грустно. — Мы ведь зачем в эту глушь приехали? Дышать чистым воздухом, пить родниковую воду и наслаждаться тишиной. В общем, лечим расшатанные нервы и не только…
— Так что вы от мужа-то хотите? Драка — лечение так себе.
Женщина тихонько рассмеялась.
— И то правда, — сказала, потягиваясь. — Пойду-ка я спать, уже поздно. А вы?
— Да я ещё постою, покурю…
— Тогда спокойной ночи, мсье.
Проводив взглядом мадам Лавилье, Сергей поморщился. Хаять собственного мужа при постороннем — дело непочтенное. Разве что со смыслом. Намекает, мол, что семейная жизнь у неё не сахар и что не прочь развлечься… А если прибавить интерес, с которым она пять минут назад на него смотрела…
Сергею вдруг стало неприятно. Швырнув окурок, он вернулся в гостиницу и быстро поднялся на второй этаж.
Успел заметить, что мадам Лавилье проскользнула в приоткрытую дверь номера. Только вот номер был не её.
В этой комнате поселился Марешаль.
М-да… Одно слово — французы.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
— А ведь не обманул Марешаль! — сказал Сергей сам себе, благоговейно вглядываясь в замок.
Ла-Рош и впрямь чаровал — древностью своей, необычностью.
Когда-то здесь, посреди одного из рукавов полноводной Луары, стоял скалистый остров. На нём и воздвигли Ла-Рош семь веков назад. Безвозвратно кануло в Лету имя его сеньора, и затерялся прах от праха его, а замок всё высился — крепкий, кряжистый, переживший неисчислимые поколения, выстоявший и Столетнюю войну, и религиозные битвы, и революционную бурю.
Лет триста назад выше по течению поставили плотину. Образовалось водохранилище, поглотившее остров почти без остатка. Сохранился лишь клочок каменистой суши, на котором упрямо жил замок, соединённый с берегом узким мостом саженей[21] в двадцать длиною. Века не пощадили Ла-Рош. Осыпался камень с его стен и сторожевых башен, разрушились бойницы, обветшала крыша донжона[22]. И всё же окутанный саваном столетий, искалеченный временем Ла-Рош был невероятно живописен. Особую прелесть ему придавал зелёный фон: густые заросли на противоположном берегу, красиво оттенявшие серые камни замка весенней листвой.
Усевшись на травянистый пригорок, Сергей глубоко вдохнул чистый речной воздух и раскрыл альбом. Огляделся. Неподалёку на изумрудном лугу чинно паслись коровы. По синему небу неторопливо плыли молочно-белые облака. Поверхность Луары искрилась солнечными бликами. Пейзаж на загляденье… Было хорошо и спокойно, хотелось работать.
Идиллию нарушала лишь свита за спиной, устроившаяся на опушке леса под сенью старого раскидистого дуба. Марешаль с утра сообщил, что в видах безопасности намерен всюду сопровождать Сергея. Долгов заявил то же самое. "Это дело", — согласился Фалалеев, укладывая в саквояж бутылку вина, а потом, подумав, ещё две. Теперь троица, расстелив покрывало и сбросив пиджаки, со стаканами в руках наслаждалась хорошей погодой, густой дубовой тенью и негромкой болтовнёй. Подразумевалось, что в любой миг они готовы прервать импровизированный пикник, чтобы сплотиться вокруг художника и защитить от всякой угрозы. Сергей предпочёл бы работать в одиночестве, но куда ж деться от верных товарищей? Песен не поют, — и на том спасибо.
— Ну, с богом, — традиционно сказал он, занося карандаш над альбомом.
На чистый лист легли первые штрихи — контуры стен и башен.
Хозяйственный Фалалеев перед выходом успел договориться с хозяином, и в полдень Жанна Биньо принесла из деревни корзину съестного. В корзине было много хорошего. На груботканую скатерть, расстеленную поверх травы, легла заранее разделанная на куски большая жареная курица, окорок, сыр, каравай белого хлеба. Нашлось место и для красного вина.
Встав на колени, Жанна проворно разложила тарелки и вилки, нарезала ветчину и сыр, откупорила бутылку. Несмотря на горб, девушка двигалась легко, даже изящно. Её тоже усадили за импровизированный стол, хотя она стеснялась и рвалась побыть где-нибудь в сторонке.
— Друзья! — торжественно провозгласил Марешаль. — Сегодня знаменательный день. Мсье Белозёров приступил к работе над французским циклом. Я уверен, что древний замок Ла-Рош вдохновит мастера на создание прекрасного полотна. За талант мсье Белозёрова! За его будущие шедевры!
Чокнулись и выпили. Жанна лишь пригубила. Сергей чувствовал, что девушке неловко, — не её это круг.
— Так вы художник? Взаправду? — несмело спросила она.
— Ещё какой! — ответил вместо Сергея Фалалеев, цепляя куриную грудку.
— Знаменитый, — поддержал Долгов.
А Марешаль ничего не сказал — просто восторженно закатил глаза к небу. Дескать, нет слов.
— Никогда не видела настоящего художника, — сообщила Жанна с детской непосредственностью. — Есть у нас в деревне один плотник, вывески малюет. Нам вот петуха нарисовал, над входом повесили. Только мне что-то не очень нравится.
Допив вино и отставив стакан, Сергей взялся за альбом.
— Мне вывески рисовать не приходилось, но кое-что умею, — заметил он. — Жанна, посидите спокойно минут пять. Это называется позировать. Только снимите чепец, ладно?
— И что будет?
— Ничего страшного. Портрет ваш будет.
Ещё в незабвенные гусарские годы мгновенные рисунки Сергея украсили немало девичьих альбомов. А поскольку рисовал он хорошо, то и женским вниманием обделён не был. Одна уездная барышня, рыдая от восторга, сказала, что сам Леонардо да Винчи не нарисовал бы её лучше, — что там Джоконда. И сдалась на милость победителя…
Через несколько минут рисунок был готов. Сергей вырвал лист из альбома и протянул Жанне.
— Неужто я? — пролепетала она, не отрывая взгляда от рисунка.
— Превосходная работа, — с чувством сказал Марешаль.
— Мы ещё и не так умеем, — заявил чуть охмелевший Фалалеев.
Долгов негромко поаплодировал.
— Вы сегодня точно в ударе, — сказал убеждённо.
За считаные минуты Сергей превосходно уловил и перенёс на бумагу прелесть кроткого лица, больших лучистых глаз и длинных ресниц. Освобождённые от чепца, наскоро поправленные волосы каштаново падали на худенькие плечи. Проклятый горб остался где-то там, за гранью альбома, и на рисунке Жанна была… нет, не красавица, в своих работах Сергей врать не умел. Но в её облике проступало нечто большее, чем красота, — наивная добрая душа. Любви бы ей, радости, да вот не судьба…
— Вы просто волшебник, мсье Белозёров, — негромко сказала Жанна, не отрываясь от рисунка.
— Точно! Он такой! — зашумел Фалалеев. — Предлагаю выпить за волшебную кисть художника Белозёрова!
Не встретив возражений, он разлил вино по стаканам и лихо, не глядя, швырнул пустую бутылку за спину, в лесную чащу.
Если бы не толстый древесный ствол, за которым прятался человек, брошенная Фалалеевым бутылка угодила бы ему в голову. И тогда, как знать, наше повествование свернуло бы в иное русло. Но бутылка с глухим стуком попала точно в дерево. Человек беззвучно выругался.
Вот уже битый час, тихонько подкравшись с противоположной стороны леса, он наблюдал за компанией, сидевшей неподалёку под старым дубом. Собственно, его интересовал только один — высокий и широкоплечий, обращённый к нему русым затылком. В этот затылок надо было влепить пулю. Уложить наповал, и точка. Однако с десяти саженей из револьвера в столь небольшую мишень попасть непросто… а надо. Руку, сжимавшую в кармане рукоять револьвера, свело от напряжения.
Подобраться ближе? Но это рискованно, могут заметить. Увы, первая листва была ещё довольно скудной (фиговый листок, а не лес) и достойным прикрытием не являлась.
Выжидать? Но чего? Чтобы мишень сама приблизилась на нужное расстояние? Маловероятно, очень маловероятно. Что ей, мишени, делать в чаще? Ну, разве только отойдёт справить нужду…
Или уж сейчас исчезнуть, а потом искать более удобный случай? Время впереди ещё есть, и немало. И если набраться терпения, то не сегодня, так завтра повезёт…
Человек колебался, не в силах принять верное решение. Неосторожно высунувшись из-за дерева, он злобно сверлил взглядом ненавистный затылок.
Сергей вдруг почувствовал себя неуютно. Такое с ним время от времени случалось и всякий раз означало, что интуиция сигналит о какой-то угрозе.
Марешаль сладко потянулся и громко спросил:
— Мсье Белозёров, ещё вина? — И следом, без перехода, неожиданно прошипел: — Внимание! Не двигаться, не шуметь и слушать меня!
— Ты чего, Гастон? — тихо изумился Фалалеев.
— Молчи! — гаркнул шёпотом француз. — За нами в лесу кто-то есть. Я заметил одного, но, может, их несколько. Наблюдают.
— Ни хрена себе, — отреагировал Долгов, не меняя выражения лица.
Жанна испуганно смотрела на Сергея, прижимая к груди рисунок.
— Сделаем так, — еле слышно сказал Марешаль. — Семён с Борисом останутся охранять мсье Белозёрова и Жанну. А я постараюсь выяснить, кто это нами интересуется.
— Я с вами, — решительно произнёс Сергей.
— Ни в коем случае! Я отвечаю за вашу безопасность!
— Но как же вы один…
— Почему это один? А сават на что?
С этими словами француз подмигнул, неторопливо поднялся и принялся массировать ноги. Со стороны, так ничего особенного, человек засиделся, разминается… Сделав как бы между прочим несколько шагов в сторону леса, Марешаль энергично кинулся в заросли. Сквозь громкий треск веток раздался его крик:
— Стой, каналья!
Вскочив на ноги, Сергей в глубине чащи мельком заметил чью-то спину, обтянутую тёмно-серым то ли пиджаком, то ли курткой. Она тут же пропала за стволами деревьев. Пропал из виду и Марешаль, не перестававший кричать: "Стой! Стой!" Потом крики постепенно затихли.