— Продолжайте, — поторопил генерал.
— Ну, перешёл по мосту через ров, углубился внутрь. Там сам чёрт ногу сломит. Весь пол завален камнями, мусором каким-то. Замок практически разрушен, однако подобие планировки внутри всё же сохранилось. Начал я бродить по залу, по комнатам. Чего ищу, — сам не знаю. — Усмехнулся. — Но всё-таки нашёл…
Нашли — что?!
— Это непросто описать, Виктор Михайлович… Ну, вот представьте: в одной из комнат донжона стоит на полу такая, что ли, нелепая с виду конструкция. Собрана из полых трубок различной длины и диаметра. Причём трубки по отношению друг к другу расположены под разными углами. Довольно массивная конструкция, объёмная. А трубки сделаны из чего-то вроде обожжённой глины. — Сергей выдержал паузу, давая собеседнику осмыслить сказанное. — И вот стою возле этой машины и слышу вдруг, что она воет. Тихонько так, но противно до жути.
— Почему же это она воет?
— Я так понимаю, согласно законам физики и акустики… Уже после возвращения домой я тут кое-что почитал, кое с кем из умных людей пообщался. Ну, описал машину… Короче, конструкция эта — не что иное, как акустический прибор для улавливания воздушных потоков, которые служат основой для создания звукового резонанса.
Ефимов не выдержал, засмеялся.
— Вы где таких слов набрались, Сергей Васильевич?
— Я же говорю, — почитал, пообщался… Заметьте, погода замечательная, а эта зараза всё равно воет, хотя и тихонько. Всего-то лёгкий сквозняк внутри замка от разрушенных окон с бойницами и прохудившейся крыши. А представьте, что творится, когда на дворе ураган? Убойная сила необыкновенная, до сумасшествия может довести, а то и до разрыва сердца. Пробовал, знаю…
Ефимов взялся за голову.
— Откуда ж появился в такой глуши этот прибор-убийца? — спросил поражённо. — С неба, что ли свалился?
Сергей отрицательно покачал головой.
— Из замка я направился к мэру Ла-Роша Бернару, — продолжал, закуривая. — Вроде как попрощаться перед отъездом. Тот сидит словно пришибленный — после всех событий-то. Ну, кое-как разговорились. Спросил я его: мол, столько веков существует деревня, каких только интересных людей здесь не было… Оживился он. Верно, говорит, у нас тут в народе многих помнят. И начал перечислять. И силач тут когда-то жил необыкновенный, лошадь мог на плечах поднять. И женщина какая-то лет сто назад одним духом пятерых родила — потом не знала, как прокормить…
— А дальше, дальше?
— Наконец, вспомнил одного человека по имени Антуан Перье. Жил в начале нашего века. Обычный крестьянин, а поди ж ты, — наукой интересовался. Искусный механик, вечно что-то изобретал, какие-то опыты ставил. Ну, в деревне народ тёмный, в чём-то и дикий. Косились на него, не любили, чуть ли не колдуном считали. А когда привёз из Орлеана большую подзорную трубу и установил на крыше, местный кюре на проповеди заявил, что изучать небо, где живёт Господь с ангелами, — дело сатанинское. Много ли деревенским мужикам надо, чтобы подхватиться? Перье били смертным боем, телескоп его растоптали и велели убираться из Ла-Poшa, пока дом не сожгли.
— Прямо целая коллизия…
— Короче, спустя неделю этот Перье из деревни уехал навсегда. Говорят, перед отъездом проклял Ла-Рош и жителей его до десятого колена. Дом свой он, между прочим, сам поджёг…
— То есть, вы полагаете, что конструкция в замке — его рук дело? Так сказать, соорудил на память землякам?
— Уверен. Перье этот, сдаётся мне, был кем-то вроде нашего Кулибина[44]. Прибор свой сконструировал и установил в замке, с которым и без того связано немало тёмных историй. Конечно, это была месть всей деревне, и ведь удалась на славу! Уже почти сто лет во всей округе замка боятся, как огня, десятой стороной обходят. Сам исчез, а страх после себя на века оставил.
— Ну, так уж и на века…
— Может быть. Говорят, обожжённая глина — материал чрезвычайно долговечный. Так что пока замок не рухнет или не найдётся какой-нибудь смельчак, желающий найти источник воя…
— А Бернару вы ничего не сказали?
— С какой стати? — ответил Сергей вопросом на вопрос. — Я ж не местный. Приехал-уехал. Пусть сами разбираются. — Добавил не без злорадства: — И не могу сказать, что в деревне меня принимали уж очень гостеприимно…
ЭПИЛОГ
Плотные шторы на высоких окнах были всегда за дёрнуты, поэтому в любое время суток просторный кабинет тонул во мраке, нарушаемом лишь пламенем большого камина. Уютно трещали дрова, молчали собеседники, — один постарше, другой помоложе, — сидящие в массивных креслах друг против друга.
Тишину прервал тот, что помоложе.
— Не хотите ли коньяку? — спросил негромко.
Тот, что постарше, безучастно откликнулся:
— В последние дни я и так пью безбожно… А, впрочем, налейте.
Выглядел он плохо. Глаза ввалились, морщины стали глубже и резче, взгляд когда-то живых глаз потух. И без того старое лицо теперь казалось древним. Однако, выпив залпом рюмку коньяку, он слегка оживился.
— Я доволен вами, — произнёс отрывисто. — Проблему с мерзавцем Марешалем вы решили быстро и хорошо.
— Орден всегда безжалостно карал предателей, — бесстрастно откликнулся тот.
— К счастью, он не успел… или не захотел… рассказать много. Иначе мы бы тут уже сейчас не сидели. Правда, остались ещё эти три курицы… Хозяйка гостиницы и две других. Они тоже кое-что знают.
— В ближайшие дни я решу и эту проблему. Считайте, что их уже нет.
— Очень хорошо. Но есть одна чрезвычайная тема, разобраться с которой будет потруднее.
— Вы про Белозёрова?
— Разумеется. — Кулак с набрякшими старческими венами слабо сжался. — По вине этого негодяя, будь он проклят, сорван грандиозный план, и само существование ордена поставлено под вопрос. Нужна месть, и месть жестокая. Если хотите, показательная. К сожалению, он уже вернулся домой, в Россию…
Молодой собеседник выдержал паузу.
— Я подумаю, что можно предпринять, — сказал наконец, пристально глядя на красно-синее пламя камина.
— Не тяните с этим. И сообщите старшим адептам, что через три дня я назначаю чрезвычайное собрание капитула.
Допив коньяк, молодой собеседник поставил рюмку на приставной столик и посмотрел старику прямо в глаза.
— Это лишнее, — сказал негромко. — Чрезвычайное собрание капитула вчера уже состоялось.
Старик уставился на визави с выражением крайнего изумления.
— Что за чушь вы несёте! — произнёс раздражённо. — По уставу ордена, собрать капитул имеет право лишь его глава, то есть я. А я этого ещё не делал.
— И тем не менее оно состоялось.
Старик настороженно пожевал губами. Кольнул собеседника взглядом выцветших глаз. Сдвинул густые, снежно-белые брови.
— Что это значит? — спросил наконец.
— Это значит, — сурово ответил молодой собеседник, — что капитул в лице старших адептов вами как главой недоволен. Я уполномочен сообщить, что вина за провал плана возложена лично на вас.
— На меня? Да вы с ума сошли! С какой стати?
— Белозёрова надо было уничтожить, не дожидаясь пятого мая. Прямо в Париже. Или сразу после приезда в деревню.
— Но ведь мы решили…
— И всё было бы как нельзя лучше! Но вы же настояли, чтобы казнь состоялась именно в семидесятую годовщину смерти императора. И вот, дотянули…
— Но я же хотел, чтобы казнь в себе несла сакральный смысл! — воскликнул старик.
— И заодно стала подарком к вашему дню рождения, — насмешливо обронил молодой.
Старик опустил голову. Возразить было нечего. Когда-то главой капитула его избрали не в последнюю очередь потому, что родился он в день смерти императора. Старшие адепты усмотрели в этом совпадении глубокий метафизический смысл, обещающий долгую, успешную деятельность на благо ордена. И вот теперь…
Старик взял себя в руки.
— Что решил капитул? — спросил сухо.
— Капитул констатировал, что таких провалов орден ещё не знал. В сущности, это почти катастрофа, — невозмутимо сказал молодой. — И потому решено, что возглавлять орден вы больше не достойны. Ваше место займёт один из старших адептов, удостоенный доверия собратьев.
— Да как вы смеете!..
Молодой сделал пренебрежительный жест, — попросту отмахнулся.
— Кто же он? — спросил старик тоном ниже.
Молодой поднялся из кресла и расправил плечи.
— Я, — бросил коротко, глядя на старика сверху вниз.
Тот буквально подскочил. Глаза его налились кровью.
— Вы? Но этого не может быть!
Собеседник высокомерно молчал.
— А… что со мной? Останусь ли я членом капитула? Что же вы молчите?
— Мне нечем вас порадовать, — жёстко ответил молодой. — Ваша дальнейшая судьба уже решена. Такие ошибки не прощаются. Измена Марешаля по сравнению с вашей виной — так, безделица. Поэтому вы не просто низложены. Вы осуждены.
— Осуждён?..
— Именно так. Я лишь привёл приговор в исполнение.
С этими словами молодой указал на рюмку из-под коньяка, допитую стариком до дна. Отступил на шаг.
Пергаментное лицо бывшего главы капитула исказилось — то ли от ужаса, то ли от пронзившей боли.
— Что… что вы мне туда подмешали? — вскрикнул задыхаясь.
— Прекрасный африканский яд, — хладнокровно сказал новый глава ордена. — Медики ордена очень рекомендуют для решения деликатных вопросов. Действует быстро, растворяется в организме без следа. Любой врач установит лишь разрыв сердца. Что в ваши годы и неудивительно…
Дальнейшее произошло в течение каких-то секунд.
Обречённый старик, вопя что-то бессвязное, потянулся дрожащими руками к горлу собеседника, но тот лишь спокойно отошёл в сторону.
— Прощайте, — сказал спокойно.
Не дотянувшись, бывший глава капитула упал в кресло. Глаза его закатились, челюсть обвисла, и тело, выгнувшись дугой, вздрогнуло в последней конвульсии. Тут же обмякло. Всё было кончено.
Тогда свежеиспечённый руководитель ордена, приблизившись к ещё тёплому трупу, осторожно распустил его галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Снял с тонкой стариковской шеи золотой медальон с изображением Наполеона. Уверенным движением надел на себя символ высшей орденской власти.