Пара уставилась на него, и Арминий позволил кончику своего кинжала остановиться чуть ниже второго глаза своей жертвы. — Ну? — спросил он.
— Арминий! — воскликнул Галл, прерывая его.
Он повернул головой. Галл был прижат к земле, воины держали каждую из его конечностей. Пятый стягивал нижнее белье Галла, нож лежал рядом с явным указанием на цель воина. Арминий усмехнулся. — Что?
— Ты сказал, что даруешь мне быструю смерть! — В голосе Галла слышался неприкрытый ужас.
— Я солгал, — прорычал Арминий, отворачиваясь.
— Неееет! — завопил Галл, его протест превратился в пронзительный крик, когда воин с ножом приступил к работе.
Арминий не чувствовал сочувствия. Галл заслужил мучительную смерть, как и каждый римлянин, перешедший Ренус с огнем и мечом. Германик и его легионы, столь жестоко обращавшиеся с племенами, должны были усвоить этот урок на собственном горьком опыте. До этого у Арминия была возможность отомстить кому-то из тех, кто похитил его жену. Это был сценарий, который он никогда не представлял себе возможным. Он бы смаковал это. Продлил это. Наслаждайся этим.
Глава XI
Низкие облака закрывали пейзаж; как обычно, периодически моросил дождь. Стаи крошечных мух висели во влажном воздухе, кусая любые открытые участки плоти. Пизон и его товарищи шли позади Первой когорты Пятого. У Пизона болели ноги, особенно левая. На пятке образовался новый волдырь, может быть, два — он был в этом уверен. «Еще один вдобавок ко многим, которые уже были», — подумал Пизон с мрачной покорностью судьбе. Ему не хотелось покидать безопасность рядов, чтобы осмотреть рану. Лучше перетерпеть боль и позаботится об этом позже, в лагере.
Он не знал, что его больше всего беспокоит: волдыри, новые и старые; его ноющие спина и плечи; или многочисленные участки кожи, где его новые пластинчатые доспехи имели тенденцию натирать. Многочисленные укусы насекомых и влажная одежда были незначительными жалобами по сравнению с ними. Товарищи Пизона были более или менее в одной лодке, что было некоторым утешением. Это означало, что молчание было лучшей политикой. Любого, кто ворчал, перекрикивали и делали предметом шуток его товарищей, пока что-то другое не занимало их воображение, а это, как он знал, может занять время.
Сегодня Пятый находился в центре многокилометровой колонны, в более безопасном месте, чем авангард, за что он был благодарен. Какое бы подразделение ни возглавляло армию, оно подвергалось частым язвительным атакам врага. Даже если человек не был ранен или убит в коротких, но жестоких стычках, это выматывало его. «Если бы только проклятый враг сражался», — в сотый раз подумал Пизон. Но Арминий был слишком проницателен для этого, слишком хитер. Тулл сказал, что битва не начнется, пока он не будет готов, пока его воины не подорвут боевой дух легионеров.
Суеверие помешало Пизону произнести это вслух, но их положение имело неприятное сходство с засадой на легионы Вара и нападениями на армию Цецины годом ранее. Последние атаки потерпели неудачу, но первые привели к одному из худших поражений, понесенных Римом за многие поколения. Метилий любил поворчать, что со времени провальных кампаний сначала Красса, а затем Марка Антония в Парфии, не было потеряно так много легионов. Пизон был азартным человеком и нынешние шансы были не тем, на что бы он поставил деньги, не говоря уже о своей жизни. Не то чтобы у него или его друзей был большой выбор в этом вопросе, размышлял Пизон.
Германик принял решение, и его армия должна следовать за ним. Легионы шли на север или, возможно, немного на северо-восток, их целью был какой-то давно забытый памятник, о котором Пизон никогда не слышал. — Куда, во имя Аида, мы снова идем? — спросил он.
Тулл услышал, как он часто делал. Материализовавшись у правого плеча Пизона с ошеломляющей скоростью, он не отставал от него. — Тропей Друза. Мемориал, воздвигнутый после его великолепной победы над маркоманами. Он был создан двадцать пять лет назад. Держу пари, ты тогда еще ползал по грязи. — Он бросил на Пизона пронзительный взгляд.
— Мне было два года, господин, — пробормотал Пизон, ненавидя немедленные детские звуки, издаваемые его товарищами.
— В таком случае твоя мать все еще вытирала сопли у тебя из носа и дерьмо с твоей задницы, пока я был там с Друзом, — сообщил Тулл. — Тогда я был опционом, а Фенестела — обычным легионером. Мы сражались с маркоманами несколько раз. Много наших братьев погибло, да упокоят боги их души, но мы выбили из германцев все дерьмо. Тропей может быть старым — в действительности, все сооружение могло быть снесено дикарями много лет назад — но это все еще священный памятник. Если Германик хочет, чтобы мы нашли его и вернули ему былую славу, мы так и сделаем. С улыбками на лицах. Понял?
— Да, господин, — сказал Пизон, жалея, что не держал рот на замке. — Я рад, что иду к нему.
— Правильный ответ! — заявил Тулл. С тем, что могло сойти за его улыбку — гримасой — он ушел.
Новые насмешки и добродушные оскорбления посыпались на Пизона; привыкший к этому он отвечал тем же, что и получал. — Как будто кто-то из вас хочет это искать, — проворчал он, как только Тулл оказался за пределами слышимости.
Метилий злобно хихикнул. — Конечно, нет, но не нас поймали на том, что мы жаловались на это.
— А ты попался. — Дульций указал на очевидное, как всегда. Пизон еще не закончил. — Груда ржавых копий и гнилых щитов — это максимум, что мы найдем, если повезет.
— Лучше иметь цель, чем не иметь ничего больше, — сказал Метилий.
— А Германик по дороге может найти место, где сразиться с Арминием.
Метилий был прав, решил Пизон. Глубоко на вражеской территории, их линии снабжения удлинялись день ото дня, им нужна была цель. В отсутствие противника подойдет тропей Друза.
В тот вечер Пизон и его товарищи сидели у костра, накинув на плечи одеяла и прислонив босые ноги к углям. Может, и была весна, но ночи еще были холодными и сырыми. Желудки, полные лепешек, испеченных на огне, и жареной четвертинки ягненка, которую Метилий раздобыл — «освободил», по его словам, означало, что он украл мясо у каких-то несчастных из другой когорты, — они передавали по кругу кожаный бурдюк с вином, принадлежавший Пизону.
— По глотку за раз, собака, — рявкнул Пизон на Дульция, который сосал из бурдюка, как младенец у груди. — Мое вино, мои правила. Дай сюда!
Дульций потянулся, чтобы вернуть его, но с явной неохотой.
— Моя очередь, — прорычал Пизон, отталкивая цепкие пальцы Метилия. Он сделал большой глоток, изо всех сил стараясь не обращать внимания на уксусный привкус, и передал бурдюк дальше, предостерегающе посмотрев на Метилия. — Один глоток!
Метилий скривился, когда отхлебнул кожу. — Не дорогой урожай, не так ли?
— Не нравится — не пей, — возразил Пизон, хватая бурдюк обратно. — Ты всегда можешь предоставить свой собственный.
— Его вон там, — сказал Дульций, указывая
— Посмотрите, как он пьет мое вино, а не свое, — воскликнул Пизон.
— Это потому, что он покупает мочу еще дешевле, чем ты, — с торжеством заявил Руфус, один из других солдат в их контуберние.
Раздались взрывы смеха, и Метилий нахмурился. — Значит, никто из вас не хочет? Это прекрасно.
— Мы этого не говорили, — сказал Пизон, потянувшись за спину Метилия и схватив бурдюк с вином. Не обращая внимания на протесты Метилия, он сделал большой глоток, прежде чем передать его человеку с другой стороны. — Вы сможешь получить его обратно, когда он опустеет, — сказал Пизон Метилию.
— Ублюдки. — Зная, что лучше не гнаться за своим добром, Метилий громко возражал против потребления каждым человеком, пока его вино циркулировало вокруг огня. Никто не обратил на это ни малейшего внимания — с каждым из них уже случалось подобное бесчисленное количество раз, будь то с куском сыра, куском мяса или кожаным бурдюком кислого дешевого вина.
— Рад видеть всех в прекрасном расположении духа, — прогремел Тулл, появившись из тени, все еще в доспехах и с витисом в руке. Он велел им садится, когда они вскочили, отдавая честь. — Отдыхайте спокойно, братья.
Шестеро затихли, счастливые видеть своего центуриона, но немного смущенные и немного встревоженные в его присутствии.
— Ты не собираешься предложить мне выпить? — спросил Тулл, не отрывая глаз от бурдюка.
— Конечно, господин. Извините, господин, — пробормотал Дульций, вставая и передавая бурдюк Пизона. — Вот, пожалуйста.
Поднеся горлышко к губам, Тулл высоко поднял бурдюк. И быстро опустил его. — Это мерзко, — сказал он, поморщившись. — Это все, что ты можешь себе позволить, Дульций?
— Он не мой, господин. Он принадлежит Пизону.
— А я думал, что ты человек со вкусом, Пизон, — сказал Тулл, затыкая бурдюк и швыряя его в него. — Ты купил помои Веррукоса? — Он имел в виду владельца самой грязной и захудалой таверны в Ветере.
— Нет, господин. Это молодой урожай, вот и все, господин — подмигнул Пизон — Попробуй вино Метилия — оно еще хуже.
Все наблюдали, Метилий с некоторым трепетом, как Тулл испил из второго бурдюка. Он сморщил лицо. — Яйца Бахуса, Метилий, это чертовски отвратительно!
— Ты проглотил его, господин, — возразил Метилий, когда посыпались насмешки его товарищей. — Не может быть, чтобы все было так плохо.
— Только дурак выплевывает бесплатное вино, когда он далеко от ближайшей таверны, — ответил Тулл, делая еще один глоток. Его пристальный взгляд блуждал вокруг костра, оценивая. — Наелись сегодня?
— Да, господин, — пророкотали Пизон и его товарищи. По обоюдному молчаливому согласию об агнце не упоминалось. По большей части можно было положиться Тулла, который закрывал глаза на подобное воровство, но проверять это не стоит.
Тулл сел напротив Пизона. — Вы готов к завтрашнему маршу? Готовы к бою?
На этот раз их «да» прозвучало громче, поскольку они знали, что этого хотел Тулл.
— Я знаю, что последние дни были утомительны, но мы остановим Арминия, — заявил Тулл с холодной уверенностью. — В тот день, когда мы это сделаем, Германик приведет нас к великой победе. На этот раз Фортуна с нами, и Марс — я это нутром чувствую. Мы будем там, в гуще боя, братья, чтобы убедиться, что этих мерзких германцев ждет участь, которую они заслуживают.