Скука была лучшим состоянием, чем жизнь под угрозой нападения днем и ночью, именно так он и его люди провели летнюю кампанию. Тулл выбросил из головы пропитанные кровью воспоминания. Сегодня он собирался расслабиться, сначала понежиться и сделать массаж в недавно построенных банях поселка. После этого он будет наслаждаться хорошей едой и напитками в своей любимой местной гостинице «Бык и Плуг».
Мысль о его владелице Сироне вызвала улыбку на морщинистом лице Тулла. Дерзкая, добросердечная галльская женщина, у нее была прекрасная фигура и темперамент, не под стать любому центуриону. Он пытался ухаживать за ней в течение многих лет и всегда получал отпор. В конце концов Тулл решил, что мужчина должен сохранять свою гордость. Сирона была безнадежным делом, несмотря на доступ, предоставленный ему благодаря ее заботе об Артио, его суррогатной дочери. Хотя ухаживания Тулла прекратились, с течением времени угли его страсти не остыли.
Когда три месяца назад он маршировал по мосту через Ренус из Германии, судьба наконец улыбнулась ему. Улыбка Сироны, адресованная ему, осветила бы темную комнату. Воодушевленный таким образом, Тулл поспешил возобновить свои ухаживания. Первой ошибкой было начать после того, как он выпил приличное количество укрепляющего уверенность вина, второй — его попытка поцеловать Сирону в то же время. Он все еще чувствовал звонкую пощечину, которую она нанесла ему по щеке. Прошло десять дней, прежде чем униженному Туллу разрешили вернуться в ее гостиницу, и еще двадцать, пока отношения не были восстановлены до уровня, близкого к их прежней сердечности.
«Больше поспешности, меньше скорости». Пнув нетронутый комок чистого снега, он решил, что идти на войну легче, чем пытаться понять женщин.
— Центурион! — воскликнул проходивший мимо легионер, отдавая честь, и Тулл забыл о Сироне. Образы церемонии награждения, состоявшейся месяц, назад заполнили его разум. По-прежнему казалось странным, что Германик счел нужным возвысить его до должности второго центуриона в Первой когорте, и все же это было — это случилось. Много лет назад, когда Тулл возглавлял Вторую когорту Восемнадцатого, такое продвижение казалось возможным, но позор того, что он выжил в засаде Арминия, лишил его карьерных возможностей. Однако Германик что-то в нем увидел, и его недавнее признание сделало Тулла старше всех центурионов в легионе, кроме примипила.
Громкие возгласы марширующих легионеров, когда Германик закончил говорить, глубоко тронули Тулла. Чувствуя себя неловко даже при одном воспоминании, он огляделся. Конечно, никто не смотрел, и он усмехнулся над собой. Вон тот кузнец был слишком занят тем, что стучал молотком, а его ученик наблюдал, чтобы обращать внимание на проходящего солдата. То же самое относилось и к бондарю, подгонявшему железные кольца к новой бочке, и к ругающемуся плотнику, у которого соскользнула пила, содрав кожу с костяшек пальцев. Другие прохожие, закутанные в плащи с капюшонами, тоже не обращали внимания, так как стремились добраться до места назначения.
Даже у босоногого тощего мальчишки, пробиравшегося к Туллу, была своя цель.
— Не пожалейте монетки, господин — взмолился он.
Обычной реакцией Тулла было бы пройти мимо с проклятием, но впалые, потрескавшиеся щеки и похожие на ветви конечности мальчика вызвали у него сочувствие. «Я становлюсь старым и сентиментальным» — подумал он, роясь в кошельке и вытаскивая не просто медный ас, а серебряный динарий. — Возьми себе чего-нибудь горячего, — приказал он.
Солнечный свет играл на монете, когда она вращалась в воздухе. — Купи себе плащ или пару сапог.
Даже когда лицо мальчишки исказилось от восторга — Тысяча благословений вам, господин! — его глаза метнулись влево.
Взгляд Тулла проследил за взглядом мальчика, и он тихо выругался. Прислонившись к витрине лавки, стоял еще один мальчишка. Этот был хорошо откормлен, в три раза больше голодающего перед ним, и его ухмылка показывала, что он видел, что происходит. Как только Тулл уйдет, он заберет монеты себе. Ветвистые Конечности будут бессильны сопротивляться.
Гнев Тулла вспыхнул, и он шагнул вперед, прижав откормленного мальчишку к стене лавки навершием своего витиса, трости из виноградной лозы.
Громкий крик. — Я ничего не сделал, господин!
— Но ты бы это сделал, личинка. Ты собирался украсть у него мои деньги, не так ли? — спросил Тулл, мотнув головой в сторону Ветвистых Конечностей, который смотрел на него глазами размером с тарелку.
— Нет, не я бы…, господин! Я… — Протест мальчишки превратился в приступ боли, когда витис Тулла частично вошел ему в живот.
— Не лги мне. — Суровый взгляд Тулла, привыкший заставлять закаленных солдат отшатываться, впился в мальчишку. Он быстро опустил глаза, и Тулл прошипел ему на ухо — Если кто-нибудь хоть пальцем тронет этого мальчика или возьмет его монеты, я выслежу тебя и твоих подлых дружков, и, клянусь всеми богами, ты пожалеешь о том дне, когда был рожден. Ты понял?
— Да, господин. — Тон мальчишки стал на две ноты выше, чем прежде. — Я не подойду к нему, господин, клянусь жизнью моей матери.
Тулл опустил витис, позволив своей жертве убежать. Мальчик не смел оглянуться. Тулл подождал, пока он уйдет, и не удивился тому, что Ветвистые Конечности все еще стоял там, в его глазах было преклонение перед героем.
— Благодарю, господин. Он мерзкий тип. Он…
Желая сохранить дистанцию, Тулл прервал его — Ни с кем не делись этими деньгами.
— Не буду, господин, и если я когда-нибудь смогу помочь… — Голос Ветвистых Конечностей затих, как и его уверенность. Его плечи поникли.
Зная, что у него добрые намерения, Тулл хлопнул его по плечу и ушел. Таких ежей, как Ветвистые конечности, было так же много, как звезд на небе.
Он не мог помочь им всем, да и не хотел, и не было никакого смысла приближаться к одному, иначе у него никогда не будет покоя. Как бы то ни было, его жест означал, что отныне на него будут набрасываться каждый раз когда, он войдет в поселение, потому что Ветвистые Конечности наверняка разболтает о своей неожиданной удаче своим друзьям. А может, и нет, решил Тулл. Чем меньше людей будет знать, тем больше шансов, что мальчик сохранит свои деньги.
Мысли об уличных мальчишках заставили Тулла ощупать свой кошелек, проверяя, не разрезан ли он. Внутри лежало приятное количество монет — признание Германика включало в себя значительное денежное пожертвование. Подстегнутый своим недавним опытом близкой смерти, Тулл был в настроении начать тратить свою награду — но на что, он не был уверен. Его доспехи и снаряжение были отличного качества и не нуждались в замене. Его сапогам до икр было всего два года, и, хотя металлический пояс был изношен, он был привязан к нему. Его отполированный витис был как бы продолжением его правой руки и привел бы его к седобородому старчеству.
Повинуясь импульсу, он зашел в лавку ювелира, чего он никогда не делал раньше, и там осмотрел витрину. Большинство товаров были простыми и недорогими: бронзовые браслеты в виде головы барана, фаллосы и крошечные амулеты-гладии, любимые легионерами, и полированные каменные ожерелья, которые носили их женщины. Безделушки подороже были расположены подальше, поближе к зоркому лавочнику; больше было выставлено в самой лавке. Входить неохота — что он знает о драгоценностях?
— Тулл наклонился вперед, чтобы изучить жемчужные серьги, браслет из сердолика и набор серебряных ожерелий. Разочарованный, поскольку он понятия не имел, чего хочет Сирона, и слишком гордый, чтобы спросить, он ушел.
— Господин — позвал хозяин, сутулый старый галл с седой бородой — Могу я чем-нибудь помочь, господин?
Тулл повернулся, чувствуя себя неловко, словно его поймали на воровстве. — Мне нужен подарок для подруги.
— Вы найдете здесь что-нибудь восхитительное, господин, обещаю вам! Вы не войдете внутрь?
Тулл предпочел бы атаковать германскую стену щитов, но он действительно хотел подарок для Сироны, и было меньше шансов, что его увидят или узнают на улице. Он почти слышал шутки своих товарищей-центурионов: «Покупаешь безделушки для своей возлюбленного, Тулл?» — Сирона позволила тебе наконец перекинуть ногу через борт, а? — он наклонил голову, чтобы не задеть низкую притолоку, и вошел.
Помещение было больше, чем казалось снаружи, длинная часть помещения была заполнена витринами и шкафами, а в задней части стояли рабочие столы, за которыми трудились мастера. — Я не могу надолго задержаться, — сказал он, заподозрив по вкрадчивым манерам лавочника, что тот привык удерживать покупателей в своих помещениях, пока они что-нибудь не купят.
— Ваше время драгоценно, господин, я это знаю. Вы делаете мне честь даже переступая порог, — сказал ювелир и поклонился.
Тулл поднял бровь. В том, что он был офицером, сомнений быть не могло — об этом мог сказать покрой его одежды и качество доспехов, но у старика не было причин думать, что он был кем-то большим, чем ветеран опцион или, возможно, центурион низкого ранга. Тем не менее, подумал Тулл, стоит проявить осторожность. Если бы ювелир имел хоть малейшее представление о его ранге, все в этом месте подорожало бы втрое.
— Чтобы ты знал, мой кошелек невелик, — сказал Тулл. — День выплаты жалованья еще не скоро.
— Здесь есть прекрасные украшения на любой вкус, господин, — с впечатляющей дипломатичностью ответил ювелир. — Сколько вы думали потратить?
Это был его начальный гамбит, подумал Тулл, но в этой игру могли играть и двое. — Сначала покажи мне свои товары. Ты можешь назвать мне их цены, пока я буду смотреть. Начни с этих браслетов.
— Конечно, господин. — Ювелир не смог скрыть своего разочарования.
«Я был прав» — решил Тулл. «Этот мошенник хочет обобрать меня». Конечно же, стоимость браслетов — прекрасного разнообразия из серебра, золота, агата, красного коралла и даже янтаря — была непомерной. С серьгами и ожерельями дело обстояло не лучше. — Остановись, — приказал он, когда ювелир перешел к золотой филигранной диадеме, инкрустированной крошечными драгоценными камнями.