— Римляне увидели нас. Я не останусь и не умру ни за что. Вы со мной? — спросил старый воин своих товарищей. Все, кроме Герваса, согласились.
Ярость Арминия вырвалась наружу. — Оставайтесь на месте! — рявкнул он. — Я не разрешал тебе идти!
— Это с вашего позволения. — Старый воин сделал непристойный жест. — В последний раз, когда я смотрел, ты был вождем херусков, а не королем или римским центурионом; а я был свободным человеком, а не рабом и не гребаным легионером. — Он быстрым шагом направился к лошадям. Остальные последовали за ним. Вторая группа вскоре заметила это и присоединилась к ним. То же самое сделал и воин, державший коней, крича извиняющимся тоном, что он привязал лошадей Арминия и Герваса, чтобы они не погнались за остальными.
— Тупые, с бычьей шеей, упрямые ублюдки, — закричал Арминий, вены на его шее вздулись. — Как всякий проклятый воин под солнцем, они знают лучше. Что им следует делать, так это слушать и повиноваться! — Охваченный яростью, он не заметил странного выражения, мелькнувшего на лице Герваса. Бормоча себе под нос, Арминий возобновил поиски среди мертвых.
— Мело не хотел бы этого — он не хотел бы, чтобы ты вот так расстался со своей жизнью, — сказал Гервас.
— Что ты можешь знать? — огрызнулся Арминий, думая: «Не так давно Мело был близок к тому, чтобы перерезать тебе горло и закопать твой труп в лесу. — Давай, иди! Тебе незачем умирать.
— Я остаюсь
— Поступай как знаешь. — Пожимание плечами Арминия было фаталистическим. По крайней мере, смерть была бы для него долгожданным освобождением. Его армия была разбита, и тысячи его людей были убиты.
То, что осталось от его сил, развалится в ближайшие дни. Словно побитые дворняги, воины прятались в свои поселения, надеясь, что римляне оставят их в покое.
В течение предстоящей долгой темной зимы, уютно устроившись в своих длинных домах и не имея ничего, кроме питья и болтовни, выжившие будут размышлять и начнут обвинять друг друга. Арминий не мог себе представить, чтобы вожди снова согласились следовать за ним, не после этого. Трудно было представить, как даже его дядя Ингиомер снова поставит своих воинов под командование Арминия, и когда следующей весной легионы Германика переправятся через реку, а они наверняка это сделают, сопротивление будет сломлено. Гарантированно провалится.
Имея шанс увидеть свою жену и ребенка, Арминий имел бы основания смотреть в будущее, но они были пленниками в далекой Италии: для него все равно что мертвы. Быть убитым сейчас положит конец его страданиям.
Встретив Мело на дальней стороне, он нашел бы хорошую компанию во время долгого ожидания Туснельды.
— Смотри!
Арминий повернулся и ахнул. Гервас стоял над окровавленным телом Мело. Сердце Арминия сжалось, когда он увидел своего друга таким восковым. Серый. Мертвый. — Ты нашел его, — глупо сказал он.
— Приведи лошадей, — сказал Гервас.
Арминий уставился на Мело, ошеломленный горем.
— Приведи лошадей. Сейчас!
Спотыкаясь, как пьяный, Арминий повиновался. Краем глаза он увидел, как римские всадники остановились. Услышал крик офицера на латыни — Стой! Это может быть ловушка.
Беспрепятственно Арминий подвел лошадей к Гервасу, и вместе они навалили свинцовый труп Мело на холку одной из них. Оглядываясь назад, пока они уезжали, Арминий улыбнулся. Щит Донара защищал их. Почему еще пятьдесят римских кавалеристов воздерживались от погони за двумя утомленными германцами?
В конце концов, Мело будет похоронен подобающим образом.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Лето, 16 г. н. э.
Глубоко в Германии
Глава XXXII
Было поздно. После очередного жаркого дня наступила спокойная теплая ночь. Тысячи звезд усеивали огромное пространство неба. В лагере легиона, где были расквартированы Тулл и его люди, царил мир. Часовые расхаживали по крепостным валам, но большинство мужчин удалились. Не Тулл. Беспокойный, с болью в укороченном пальце ноги, он встал на защиту и остался наедине со своими мыслями. Глаза, настроенные на темноту, и настороженные уши, он смотрел вдаль, задаваясь вопросом, хватит ли у Арминия яиц, чтобы начать внезапную атаку. Однако ничто не нарушало спокойствия. Все было так, как должно быть. Совы кричали из леса. Вода стучала по камням в близлежащей реке. Подлесок шелестел, когда маленькие ночные существа шли по своим делам.
Прошел почти месяц с тех пор, как легионы разгромили воинов Арминия у массивного земляного вала — Вала Ангривариев, как называли ее многие пленники. Многое произошло за это время, и как бы они ни желали этого, подумал Тулл, его люди еще не вернулись домой. Они также не были вне опасности. Более сотни миль отделяли их от реки Ренус и безопасности. Союз Арминия был разорван, но это не означало, что все племена преклонили колени перед Римом. Далеко не все.
— Храбрые, упрямые ублюдки, — пробормотал себе под нос Тулл. — Люди должны сдаваться, когда понимают, что их побеждают.
— А ты бы стал? Или я? — Скрипящие звуки возвестили о том, что Фенестела поднимается по ближайшей лестнице. — Мы будем сражаться до победного конца.
— Да, мы бы так и сделали, — вздохнув сказал Тулл. Арминий и его люди были ублюдочными убийцами, но их сопротивление можно было понять. Римляне были захватчиками их земли, а не наоборот.
— Снова разговариваешь сам с собой? Полагаю, это старая привычка.
— Кого ты называешь «старым»? — парировал Тулл, но без горячности.
Фенестела оперся предплечьями о грубо обтесанные бревна, образующие вершину укреплений. — Кажется, будто только вчера мы были в этих краях с Друзом.
— Четверть века, а? Боги, как быстро все пролетело.
— Теперь посмотри на нас. Почти седобородые.
— Между нами двумя будет только один седобородый, и это не я!
— Ты никогда не понимал ее полезности, не так ли? — Фенестела провел пальцами по проволочному кусту, украшавшему его подбородок. —
Тепло зимой, привлекательно для женщин круглый год. Это придает мне… солидности.
— Ты полон дерьма, Фенестела, — сказал Тулл, хотя тоже смеялся.
Некоторое время они стояли в дружеском молчании, передавая взад и вперед винный бурдюк Фенестелы. Фенестела заговорила первой.
— Ты здесь, потому что ты не смог уснуть?
— Да.
— Думаешь об орле?
Тулл фыркнул. — Это так очевидно?
— Мне, да. — Глаза Фенестела заблестели, когда он повернулся к Туллу. — Потому что я такой же.
Ни тому, ни другому не пришлось объяснять дальше. Арминий был разбит, а его сторонники рассеяны по ветру. Некоторые племена продолжали сопротивляться — сначала это были ангриварии, вернувшиеся из кампании с Арминием, а теперь хатты и марсы подняли восстание, — но огромная армия Германика заставила их одно за другим покориться. Для большинства солдат этого было достаточно, но в душе каждого ветерана Семнадцатого и Восемнадцатого легионов осталась гнойная рана. Их потерянные орлы так и остались ненайденными. Время было на исходе: еще максимум полтора месяца, и легионы вернуться в свои крепости, годовая кампания закончится.
«Да, они перейдут Ренус, чтобы весной возобновить боевые действия», — подумал Тулл, но это ничего не гарантировало.
— Мы должны посмотреть правде в глаза: наш орел возможно никогда не будет найден. Арминия никогда не поймают и не убьют. — Фенестела плюнул на крепостной вал.
— Да, — пророкотал Тулл, который больше ни о чем не думал с момента их победы у Вала Ангривариев. Важная, но крошечная часть огромной машины, которой была армия Германика, он мало что мог делать, кроме своего долга, и молиться о наилучшем исходе.
— Что ты будешь делать, если это окажется правдой?
Тулл обнял Фенестелу за плечи. — Я буду благодарить богов за тебя и всех нечестивцев из Восемнадцатого. Вы, несчастные, живы, когда так много людей нет. Это многое значит. Очень многое.
— Мудрые слова. — Голос Фенестелы был более хриплым, чем обычно. Тулл высоко поднял мех. — За мертвых и живых. — Он выпил и передал его Фенестеле.
— За живых и мертвых. — Фенестела сделала два больших глотка, потом еще один.
Тулл вдохнул и выдохнул. Вдох и выдох. За долгие, горькие годы, прошедшие после засады в лесу, что-либо меньшее, чем месть Арминию и возвращение орла его старого легиона, казалось бы, немыслимым, предательством мертвых. Реальность заставляла Тулла быть прагматиком. Он отдал все возможное для этой летней кампании. Германик справился хорошо — лучше, чем любой римский полководец со времен его отца, — но не все призы были завоеваны. «Так иногда бывает в жизни», — подумал Тулл. Мужчине может не нравиться его судьба, но он с ней справляется. Принял ее. Если бы он этого не сделал, горечь могла сожрать его изнутри, как личинки в животе трупа. Тулл не хотел быть кислой старой винной губкой, из тех, что сидят и жалуются в свой напиток, которых избегают другие люди.
— Я подумал, что, когда мы вернемся, я повышу Пизона до тессерария.
Что думаешь? — Тессерарий центурии погиб у Вала Ангривариев.
— Прекрасная идея. Последние год или два он был хорошим солдатом. Временами глупым, но это скоро прекратится, если на него возложить ответственность.
— Тогда решено, — сказал довольный Тулл. — Я мог бы также и тебя порекомендовать на центуриона.
Неверие, а затем шок исказили черты Фенестелы. — Не смей, черт возьми!
— Тебе это не нравится? — Тулл сделал свой тон максимально невинным.
— Вы знаете, я бы отказался, командир. Слишком большая ответственность. — Он выругался, когда Тулл начал хихикать. — Очень смешно!
— Это всегда срабатывает, — сказал Тулл, вытирая слезы с глаз.
— Да пошли вы, командир.
Тулл сунул бурдюк Фенестеле. — Я иду спать. Ты?
После долгого рывка Фенестела опустил мех. — Да. С этим покончено.
На следующее утро Тулл был рад ясной голове. Как у примипила, у него не было острой необходимости контролировать своих людей, охранявших главные ворота лагеря и часть оборонительных сооружений, но долгие годы наблюдения за теми, кто находился под его командованием, означали, что он все равно это делал. Его присутствие означало, что около полудня он стал свидетелем прибытия измученного, забрызганного грязью гонца на утомленной лошади. Его сопровождал эскорт из тридцати ауксилариев, одинаково уставших на вид. Тулл сбежал вниз по лестнице, встретив всадника, который погонял своего скакуна через ворота.