Глава XXXIV
Легионы были теперь слишком далеко от побережья и судоходных рек, чтобы получать зерно, доставленное из фортов Ренуса, поэтому Пизон находился в патруле, собирая припасы. С момента возвращения Германика и его войск армия выросла до прежних размеров, что требовало огромного количества еды ежедневно. Сильные отряды войск рассредоточились по сельской местности по обе стороны от марширующей колонны, их задача заключалась в обнаружении запасов зерна, домашнего скота и всего, что стоило бы присвоить. Задача по большей части легла на плечи вспомогательных когорт, но требуемый объем припасов также привел к тому, что пришлось задействовать обычных легионеров. Как примипил, Тулл был бы освобожден от такой обязанности, как и его люди, но, по его мнению, пришло время сдуть паутину и подышать свежим воздухом. — Если бы я знал, сколько гребаной бумажной волокиты будет, когда я принимал эту должность, братья, я бы никогда не согласился, — признался он под громкий смех.
Это было несколькими часами ранее. Примерно в восьми милях от армейской колонны две центурии под началом Тулла прочесывали местность с дюжиной запряженных мулами повозок. Приближался полдень, и все еще поднимающаяся температура граничила с дискомфортом. В воздухе мерцала знойная дымка, а пропекшаяся земля излучала собственное неприятное тепло. Кожу Пизона пощипывало, особенно в местах, где соприкасались его туника, шейный платок и пластинчатые доспехи. Он провел пальцем по области, потянув за ткань здесь и там, где его плоть была защемлена. Он привык к шерстяным вещам, но из-за условий их было трудно носить.
«Лучше, чтобы было пасмурно, холодно или даже шел дождь», — подумал он, кисло взглянув на горящий шар солнца. Его мнение не ускользнуло от его юмора. Если бы погода была плохой, вместо этого он бы жаловался на это. Люди ворчали, чтобы скоротать время, чтобы сдержать чувство страха. Доказательством этого было то, что Метилий бубнил о скудной добыче, которую они получили.
— Сколько ферм мы встретили — десять? — Метилий огляделся в поисках ответа.
— Девять, — сказал Пизон.
— Десять, — возразил Дульций, ухмыляясь.
Метилий нахмурился. — Кого, черт возьми, это волнует? Повозки даже на четверть не заполнены.
— Для дикарей мы как стая саранчи, — сказал Пизон. — Они не хотят голодать этой зимой, поэтому все прячут.
— Тебе их не жалко? — усмехнулся человек в ряду позади.
— Кто был в Тевтобургском лесу, личинка — ты или я?
— Я не хотел никого оскорбить, — сказал солдат, немного робея перед взглядом Пизона.
— Следи за тем, что говоришь. — Комментарий задел за живое. Если бы на фермах и в длинных домах были воины, Пизон без сожаления убил бы их, но единственные люди, которых они встретили сегодня, были старыми, хромыми или больными, и те немногие, кто не захотел покидать свои дома. Не все были мертвы, но некоторых убили. Насадили на мечи и дротики. Забили насмерть. Он даже видел, как седобородого старика отправили на тот свет с помощью бревна. А что касается женщин, то отсутствие зубов и сморщенные задницы не помешали им быть изнасилованными. Тулл и Фенестела не мирились с таким поведением, но они не могли быть везде одновременно.
— Голодать зимой или умереть сегодня на наших клинках — какая разница? — спросил Метилий.
У Пизона не было ответа. Может быть, поэтому Тулл никого не наказал. Возможно, быстрая смерть от клинка была лучше, чем медленная голодная смерть в течение долгих темных месяцев. Это было то, с чем пришлось столкнуться многим представителям племени, поскольку Германик приказал сжигать еще неубранные пшеницу и ячмень, когда это возможно.
— Если мы не сможем взять их, то и дикарям ничего не достанется, — сказал Тулл в начале патруля.
Будь они все прокляты, решил Пизон. Почему германцы не могли просто преклонить колени, принять римское правление и прекратить войну?
Этот патруль, вся эта кампания не понадобилась бы. Неужели так сложно платить налоги и называть императора богом? Миллионы людей по всей империи делали это и жили в мире. Он думал, что в конце концов племена будут учиться на горьком опыте. Все учились.
— Думаешь, марсы снова сразятся с нами? — спросил Метилий. После серии нападений на римские патрули Германик вел более половины своей армии на территорию племени. Пятый вместе с несколькими другими легионами входил в состав этих сил.
— Они были бы дураками, если бы сделали это. Мы превзойдем их численностью шесть — семь к одному? Грязь сдастся, как только мы туда доберемся. — Это было искренним желанием Пизона и, как он подозревал, его товарищей по палатке. Летняя кампания была не такой длинной, но жестокой. Они будут сражаться, если потребуется, но гораздо лучше, если они вернуться в свои форты, не потеряв больше товарищей.
— Если они этого не сделают, ублюдки получат то, что им причитается. — Ухмылка Метилия была неприятной.
— Пизон!
Крик Тулла вернул Пизона в настоящее. — Господин?
— Ферма, вон там. Тулл указывал влево от них. В четверти мили вдали, окруженный небольшими полями, виднелся одинокий длинный дом с несколькими хозяйственными постройками. — Возьми двадцать человек и повозку. Посмотрите, что можно найти. Потом следуйте за нами по следам.
Грудь Пизона надулась от гордости — публичное признание со стороны Тулла было редкостью, и такие обязанности, как правило, ложились на Фенестелу или кого-то из младших офицеров. — Да, господин! — Выйдя из строя, Пизон позвал Метилия, Дульция и двух оставшихся товарищей по палатке присоединиться к нему, а также некоторых мужчин из трех других контуберниев. Пизон послал одного человека в конец патруля с указанием, чтобы фургон следовал за ними по узкой, изрытой колеями дороге, ведущей к ферме. — Построиться, по четыре в ширину, пять в глубину, — проревел он. — За мной. — Чувствуя себя более чем неловко из-за этой новой ответственности, он отправился в путь.
Через дюжину шагов начались комментарии. — Послушай его, — пробормотал Метилий. — Настоящий опцион!
— Центурион, ты имеешь в виду, — сказал Дульций.
— Мне показалось, что он говорил как трибун, — добавил другой голос, посмеиваясь.
Пизон провел короткую дискуссию сам с собой. Он решил, что лучше сразу погасить пламя, чем смотреть, как оно разрастается, не в последнюю очередь потому, что Тулл наблюдал.
— Достаточно! — рявкнул Пизон. — Смотрите в оба и держите пилумы наготове. В домах могут прятаться воины.
На пастбище, примыкающем к длинному дому, мычал одинокий теленок, призывая мать, которая паслась поблизости.
— Послушайте: это их призыв к оружию, — заявил Метилий.
Послышались фырканья подавленного смеха. Пизон в ярости повернулся.
— Заткнись, Метилий!
Губы Метилия сжались, но он не ответил. Пизон окинул остальных своих товарищей суровым взглядом. У некоторых были угрюмые и обиженные лица, но они сохраняли спокойствие. Большинство избегали смотреть ему в глаза, что было приятно. Голос Тулла эхом отозвался в голове Пизона. Дисциплина. Все дело в дисциплине. Они это понимают.
Он изучал теленка и корову, недоумевая, почему такой ценный скот не угнали в укрытие. В ответ на крик корова пошла к своему теленку. Она сильно хромала, и, приглядевшись, он увидел, что ее левый коленный сустав распух. Пизон решил, что корова слишком хромая, чтобы добраться до леса, а теленок остался, потому что ему все еще нужно материнское молоко, чтобы выжить. Пизон крепче стиснул копье. — Кто-то остался присматривать за этими тварями — смотрите в оба!
На этот раз умных комментариев не было. Разделив своих людей на три группы, он послал две обыскать хозяйственные постройки, а сам повел полдюжины к длинному дому. Меньше, чем у большинства, его заплесневелая крыша, покосившаяся дверь и осыпающиеся стены свидетельствовали о плохом обслуживании. Нервозность Пизона немного уменьшилась — это была не ферма, управляемая многодетным отцом. Как бы то ни было, единственные его обитатели были стары и медлительны, как корова в поле.
Его германский был не очень хорош, но он мог объясниться. — Есть кто-нибудь дома? — крикнул он, когда они были шагах в двадцати от двери.
— Выходите наружу! — Ответа не последовало, и Пизон подошел ближе.
Быстрый взгляд на другие группы не дал ему повода для беспокойства. В десяти шагах от порога, и он повторил свою команду. — Наружу!
Что-то или кто-то зашевелился внутри, но дверной проем оставался пустым.
Пизон провел языком по пересохшим губам. — Построиться в шеренгу! Держать копья наготове. — Когда его люди подчинились, он закричал: — Выходите! Если вы безоружны, вам нечего бояться.
Волочащиеся шаги заставили его поднять копье. С напряженными лицами его товарищи сделали то же самое. Наполовину недоверчивый, наполовину облегченный смешок вырвался у Пизона, когда в поле зрения появился сутулый седовласый старик. Одетый в потертую тунику и узорчатые штаны, с тростью в руках, ему было около сорока лет от роду. Он посмотрел на Пизона слезящимися глазами и прохрипел: — Убей меня, но пощади моих внуков.
У Пизона снова скрутило живот.
— Внуки — сколько? Где они?
— Трое. — Старик склонил голову. — Внутри.
— Скажи им, чтобы вышли! — рявкнул Пизон, недовольный потенциальным риском войти во мрак длинного дома. — Сейчас же!
— Вы не убьете их?
— Мы здесь за едой и припасами, — сказал Пизон. — Никто не пострадает. — Его пристальный взгляд встретился с глазами старика. — Но если нам придется войти туда…
Старик испустили долгий вздох. — Я знаю. — Он повернул голову к двери. — Выходите, мальчики, медленно. Вам нечего бояться.
Внутри снова послышался шум. Сердце Пизона колотилось, но он улыбнулся, когда взлохмаченный мальчик лет семи вышел из дома, щурясь от яркого солнца. Подбежав к деду, он с ужасом уставился на Пизона и его товарищей. Вторым появился более коренастый юноша. На несколько лет старше первого ребенка, с грозно сжатыми челюстями, он стоял на пороге, сжимая в руках старое копье.