— Разрешите отлить, господин?
— Сделай это быстро.
— Да, господин. — Не обращая внимания на вопрос Метилия о том, что он на самом деле делает, Пизон бочком направился к нужникам.
Миссия Пизона заняла больше времени, чем он ожидал. Когда он
вернулся, наступила ночь, и оба легиона были на месте. Приветствий не
было, а это уже кое-что – Германик еще не прибыл, значит, успел вовремя.
Тулл будет недоволен его продолжительным отсутствием, но на этом все.
Осторожно, избегая взглядов офицеров, Пизон спешил между рядами
легионеров, используя свет костра, чтобы найти свою центурию.
— Где, во имя Аида, ты был? — прошипел Метилий, когда Пизон
пробрался в их гущу.
— У тебя должно быть запор. — Дульций ухмыльнулся. — Хорошо, что меня не было рядом.
Их
вопросы
и
комментарии
вполголоса
продолжались.
Раздосадованный сначала их любопытством, а затем раздражением, Пизон не
ответил.
Даже стоящего в шестом ряду, Туллу не потребовалось много времени, чтобы заметить его. — Почему так долго? — рявкнул он.
— Извините, господин. Понос, господин. — Хихиканье его товарищей
началось сразу. Он никогда не услышит этому конца, решил Пизон, но
никакое другое оправдание не годилось.
Нахмурившись, Тулл, казалось, собирался сказать что-то еще, но ему
помешал приход Германика. Раздались спонтанные громкие возгласы
одобрения. Тысячи подбитых гвоздями калиг стучали по земле. Преторианцы
вытянулись. Свет отражался от доспехов Германика, когда он подбежал к
проходу на вершине крепостного вала. Высокий, царственный, внушительный, он стоял лицом к толпе солдат.
— ГЕР-МАН-И-К! — приветствия зазвучали громче.
Контраст между командующим и грязными, забрызганными кровью
легионерами не мог быть более резким или вдохновляющим. Полированная
бронза, инкрустированная серебром. Малиновые перья. Красный шелковый
198
пояс. Лакированная кожа. Все в Германике источало власть, богатство и
статус. Наступила тишина, но вместо того, чтобы сразу начать говорить, он
позволил ожиданиям солдат возрасти.
«Какой полководец», — подумал Пизон с яростной гордостью. «Наш
вождь»!
— Солдаты Рима! — Громко зазвучал голос Германика. —
Сегодняшняя битва была долгой и упорной.
Головы кивали. Мужчины хлопали товарищей по плечу, рыча в знак
согласия.
— Несмотря на жару, условия и решимость врага, вы победили. Вы
истинные сыны Рима! Я приветствую вас за вашу доблесть. Вашу стойкость.
Вашу преданность! — Германик вытянул руки ладонями вверх.
Пизон ревел вместе с остальными, долго и сильно, остановившись
только тогда, когда его голос сорвался.
Спокойный, собранный, Германик подождал, пока утихнет шум. —
Многие из наших братьев пали сегодня, но их жертва никогда не будет
забыта! — Войска снова взревели в знак признательности. — Германик
продолжил: — На рассвете рабочие отряды будут отправлены на поиски
каждого тела, будь то легионер или ауксиларий. Погребальные костры будут
видны за много миль, как предупреждение дикарям, что мы все еще остаемся
на их территории. По-нашему возвращении к Ренусу для каждого павшего
солдата будет воздвигнуто надгробие – за мой счет. Деньги будут выплачены
семьям погибших. Те солдаты, чьи ранения требуют увольнения из армии, также не останутся без них. И вы, мои храбрецы, – когда придет день
выплаты жалованья, каждый из вас получит пожертвование в семьдесят пять
динариев.
Раздались одобрительные возгласы, когда восхищенные легионеры
выразили свою благодарность.
Затем Германик объявил, что летняя кампания окончена, что вызвало
новые торжества. Когда прибыли фургоны, чтобы раздать его собственные
запасы вина, войска пришли в бешенство. Мало кто заметил, как наместник
спустился по ступеням и ушел, сопровождаемый своими преторианцами.
— Жалованье за три месяца и полный бурдюк вина из запасов
Германика – чертовски неплохо для одной битвы, — высказал мнение
Метилий.
— За это стоит произнести тост, — сказал Пизон, наклоняясь и делая
долгий глоток из бурдюка, который он только что вытащил из укрытия.
Благодаря тусклому свету никто не заметил его «брюшко» – на самом деле
кожаный бурдюк, спрятанный под его туникой на уровне живота и
удерживаемый ремнями. — Вот. — Он сунул бурдюк Метилию.
199
— Так вот почему ты так долго отсутствовал – ты воровал это!
Пизон небрежно пожал плечами.
Метилий вытер губы и протянул мех сияющему Дульцию. — Где ты
взял его? Надеюсь, не в шатре Туберона?
— Даже я не настолько глуп, чтобы снова рисковать. Это было… —
резкие тычок Метилия ему в ребра заставил Пизона замолчать.
Было слишком поздно. Тулл – откуда, во имя всех богов, он взялся, недоумевал паникующий Пизон – уже вырвал бурдюк у Дульция. — Ты не
посещал выгребные ямы, Пизон. — Тон Тулла был угрожающим. — Где ты
это украл?
— Он мой, господин. Я вернулся за ним… я подумал, что тост за
Германика будет уместным. Знаете, после того как он сегодня привел нас к
победе. — Голос Пизона затих.
Тулл подошел ближе и встал прямо перед Пизоном. — Ты думаешь, я
вчера, мать твою, родился?
— Нет, господин. — Во рту у Пизона пересохло. По обе стороны его
товарищи стояли неподвижно, как столбы. Кража у другого солдата была
серьезным преступлением, и все это знали. С глубокой древности
преступника забивали до смерти его товарищами по палатке. Сейчас же, как
правило, в качестве наказания назначалась порка и лишение жалованья, но
это не означало, что смертный приговор невозможен.
Тулл прижался лицом к лицу Пизона. — Скажи, пожалуйста, что в
Пятом ты ни у кого не брал.
— Конечно нет, господин.
— Не надо мне врать, личинка! — Тулл ткнул Пизона указательным
пальцем в грудь раз, другой. — Где. Ты. Взял. Это?
— В палатке преторианцев, господин.
Было неслыханно, чтобы их центурион потерял дар речи. Пораженный, Пизон смотрел, как рот Тулла открывается и закрывается.
— Понятно, — сказал наконец Тулл. — Я понимаю.
Страх Пизона усилился. Это был конец. Его последние воспоминания
будут о кулаках и подбитых гвоздями калигах, которые будут бить и
втаптывать его в небытие.
К его изумлению, Тулл высоко поднял бурдюк. — Если это от тех
придурков, мне лучше попробовать.
Глаза Пизона метнулись к Метилию, пока Тулл пил. Что это значит?
Пытался сказать он, без слов. Пожимание плечами Метилия «не знаю» не
помогло.
— Неплохо. Это уж точно лучше, чем моча, которую вы обычно пьете,
— сказал Тулл, причмокивая.
200
— Э-э, да, господин. — В ужасе Пизон все еще понятия не имел, что
произойдет дальше.
Тулл сделал еще один глоток. Все искоса наблюдали за происходящим.
Удар! Бурдюк влетел Пизону в грудь. Он инстинктивно подхватил его.
— Выбросьте мех, когда он опустеет. Далеко от наших палаток. —
Тулл был уже в нескольких шагах от него. — Ты покупаешь выпивку в
первую ночь в «Быке и Плуге». Всю ночь.
— Да, господин! — «Нельзя отрицать этого», — подумал Пизон, ухмыляясь. «Их центурион был лучшим во всей кровавой армии».
Глава XXXI
Слабый свет на востоке предвещал восход солнца, но над землей все
ещё царила тьма. Воздух был прохладным, освежающим – мир отличный от
резких перепадов температур. Обрывки тумана покрывали открытые участки
земли. На травяных кочках блестела роса; она капала с покачивающихся
травинок. Из мрака вырисовывались высокие и угрожающие деревья.
Изящные, осторожные олени паслись по двое и по трое, поднимая головы
через равные промежутки времени, чтобы проверить, нет ли опасности.
Арминий возвращался на поле битвы с Гервасом и дюжиной воинов.
Спутники Арминия были настороже, реагируя на малейший звук, но он, движимый сильным горем и непреодолимым гневом, не смотрел ни вправо, ни влево.
У него не было покоя. К концу предыдущего дня битва была
проиграна, он был так измотан, что едва мог говорить. Милосердный сон не
пришел к нему. Ни наступление темноты, ни восход луны не изменили
ситуацию. Разъяренный, расстроенный, горящий желанием отомстить, он
наблюдал, как она медленно и постепенно прокладывала путь по небу. Он
лежал без сна, пока из леса доносился крик совы, а холодный воздух
наполняли
стоны
раненых.
Измученный
упущенными
шансами,
встревоженный огромными потерями своей армии и мучаясь от раны, он всю
ночь ворочался на своем мокром от пота одеяле.
Теперь его взгляд с суровыми глазами на осунувшемся лице блуждал
по земле перед ним, выискивая движение, любой признак врага. Время от
времени он оглядывался на своих отстающих сопровождающих. — Не
отставайте, ублюдки! — прорычал он.
Пристыженные, они сократили разрыв, но ничего не сказали.
«Неприятно возвращаться на поле битвы, где потерпел поражение, плохая примета», — подумал Арминий. К тому же опасно. Восточный