возвращение орла его старого легиона, казалось бы, немыслимым, предательством мертвых. Реальность заставляла Тулла быть прагматиком. Он
отдал все возможное для этой летней кампании. Германик справился хорошо
– лучше, чем любой римский полководец со времен его отца, – но не все
призы были завоеваны. «Так иногда бывает в жизни», — подумал Тулл.
Мужчине может не нравиться его судьба, но он с ней справляется. Принял ее.
Если бы он этого не сделал, горечь могла сожрать его изнутри, как личинки в
животе трупа. Тулл не хотел быть кислой старой винной губкой, из тех, что
сидят и жалуются в свой напиток, которых избегают другие люди.
— Я подумал, что, когда мы вернемся, я повышу Пизона до тессерария.
Что думаешь? — Тессерарий центурии погиб у Вала Ангривариев.
— Прекрасная идея. Последние год или два он был хорошим солдатом.
Временами глупым, но это скоро прекратится, если на него возложить
ответственность.
— Тогда решено, — сказал довольный Тулл. — Я мог бы также и тебя
порекомендовать на центуриона.
Неверие, а затем шок исказили черты Фенестелы. — Не смей, черт
возьми!
— Тебе это не нравится? — Тулл сделал свой тон максимально
невинным.
— Вы знаете, я бы отказался, командир. Слишком большая
ответственность. — Он выругался, когда Тулл начал хихикать. — Очень
смешно!
— Это всегда срабатывает, — сказал Тулл, вытирая слезы с глаз.
209
— Да пошли вы, командир.
Тулл сунул бурдюк Фенестеле. — Я иду спать. Ты?
После долгого рывка Фенестела опустил мех. — Да. С этим покончено.
На следующее утро Тулл был рад ясной голове. Как у примипила, у
него не было острой необходимости контролировать своих людей, охранявших главные ворота лагеря и часть оборонительных сооружений, но
долгие годы наблюдения за теми, кто находился под его командованием, означали, что он все равно это делал. Его присутствие означало, что около
полудня он стал свидетелем прибытия измученного, забрызганного грязью
гонца на утомленной лошади. Его сопровождал эскорт из тридцати
ауксилариев, одинаково уставших на вид. Тулл сбежал вниз по лестнице, встретив всадника, который погонял своего скакуна через ворота.
— Приветствую! — воскликнул Тулл.
Небрежно отсалютовав, посыльный проехал мимо. Он нахмурился, когда Тулл взял поводья. — У меня важные новости для легатов!
— Я примипил Пятого легиона, опарыш. — Улыбка Тулла была
ледяной. — Ты можешь звать меня господин!
— Прошу прощения, господин. Теперь, если вы не против, я могу
пройти?
Тулл почувствовал укол беспокойства. — Ничего страшного не
произошло, я надеюсь? Германик здоров? — Командующий сел на корабль с
одной группой армии несколько дней назад, планируя обойти южный край
Германского моря, прежде чем добраться до убежища у озера Флево.
— Был шторм, господин. Германик в безопасности, но многие корабли
флота затонули или были унесены в открытый океан. Сотни людей утонули.
Тулл снова поблагодарил богов за то, что его легион не был выбран для
возвращения домой на корабле. — Благодарение богам, что Германик
невредим. Где он сейчас?
— В землях хавков, но он идет сюда.
— И мы должны пойти и встретиться с ним.
— Не могу сказать, господин.
— Конечно, нет. Иди. — Тулл отступил.
Почтительно отсалютовав, гонец въехал в лагерь, его эскорт следовал
за ним по пятам.
Тулл посмотрел на Фенестелу, стоявшего на валу. — Ты все слышал?
— Да, командир. Какое облегчение, что Германик жив.
— Чертовски верно, — сказал Тулл. Последнее, что нужно было армии, это потерять такого харизматичного лидера.
— Приближается еще один посыльный, господин! — взревел Пизон.
210
— Что теперь? — спросил Тулл, снимая ногу с первой ступеньки
лестницы. Он вернулся на свою позицию. Этот гонец знал его и остановился, как только Тулл встал у него на пути.
— Господин!
— Откуда ты? — спросил Тулл.
— С юга, господин. Марси перегруппировались и атакуют наши
патрули. — Глаза гонца блуждали по направлению к центру лагеря и его
месту назначения, штабу.
— Иди, — сказал Тулл. — Туберону и другим легатам нужно узнать
твои новости. — Он смотрел, как посыльный и его эскорт уезжают, прежде
чем присоединиться к Фенестеле на валу. Они обменялись мрачными
взглядами.
— Мы не идем домой, — сказал Тулл.
Глава XXXIII
Арминию каждую ночь снился Мело, кровь и смерть. Мело, живой, смеющийся, а затем умирающий, когда неизвестный римлянин вонзал меч в
его шею. Каждый раз Арминий выкрикивал предупреждение и изо всех сил
пытался добраться до Мело до смертельного удара. Он всегда терпел неудачу
и просыпался весь в поту и всхлипывая. Отчаянно пытаясь не заснуть, чтобы
кошмар мог закончиться, Арминий снова и снова каким-то образом
погружался в сон, где ужас продолжался.
Кровь, которую он видел, покрыла не только Мело, но и тысячи трупов
на поле боя у Вала Ангривариев. Она капала с клювов кормящихся воронов.
Измазала морды диких свиней красным. Огромные запекшиеся лужи
заполняли колеи и углубления в пыльной земле. Кровь запеклась на руках и
теле самого Арминия. Если он касался щек, его пальцы краснели. Была ли
это его собственная кровь или кровь других, так и не было ясно, но он не мог
очиститься, как ни старался.
Иногда он видел Туснельду и их маленького сына, стоящих на
усыпанной телами земле. Его сердце болезненно сжималось, и он протягивал
руку, но они никогда не были достаточно близко, чтобы соприкоснуться; она
так и не услышала его приветственных криков. Больнее всего было то, что
Арминий так и не увидел лица своего сына. Его всегда скрывало тело
Туснельды или пеленки. Однажды он подошел так близко, что еще один шаг
заставил бы его коснуться щеки сына, заставить его повернуть голову –
только для того, чтобы часовой разбудил его о запоздалом посыльном. К
тому времени, когда Арминий вернулся в постель, желая возобновить свой
сон, небо уже побледнело, а лагерь ожил. Сон ускользнул от него, и Арминий
мог поклясться, что слышал смех Донара.
211
Герульф также фигурировал в его беспокойных ночных видениях. С
кислым лицом, ехидным голосом, он разглагольствовал об Арминии, обвиняя
его в претензиях на королевский сан, плохом руководстве и непомерном
высокомерии. — Ты мертв, — сказал Арминий, но Герульф рассмеялся ему в
лицо.
— Мело убит, но моя кровь и на твоих руках, Арминий, как и кровь
тысячи других. Нам не следовало тебя слушать.
— Если бы ты не последовал моему примеру, вся эта земля была бы
частью Римской империи, — кричал Арминий.
Герульф как будто не слышал.
Во время очередного повторения кошмара ярость Арминия вырвалась
наружу. Он бросился на Герульфа, настроенный на убийство. Герульф
рассмеялся и с легкостью уклонился от него. Как бы Арминий ни
преследовал, его добыча двигалась быстрее. Арминий проснулся, царапая
воздух. Один. Слабые мазки света отмечали швы палатки – близился рассвет.
Нечленораздельный крик ярости, горя и разочарования вырвался у Арминия, и он ударил кулаками по черепу, наслаждаясь болью, желая, чтобы она
положила конец его агонии.
Его взгляд упал на меч. «Закончи сейчас же», — подумал он. «Вонзи
лезвие глубоко, как это сделал Вар. Будет короткая агония, но потом все
пройдет. Вина и стыд исчезнут. Глупцы, окружающие меня, исчезнут».
Отчаяние переполняло его, Арминий наполовину вынул меч из ножен.
Тусклое серебро, покрытое бесчисленными ямками и царапинами, но
смертельно острое, оно быстро убьет его.
«Трус, сказал голос в его голове. Убей себя сейчас, и Донар увидит, что
ты никогда не войдешь в зал героев. Те, кто ложится после побоев, те, кто
выбирает легкий путь, не заслуживают того, чтобы сидеть с героями, павшими в бою, мужественными до конца. Делай это, если хочешь, слабак, но знай, что ты никогда не увидишь Мело на другой стороне или свою
семью, когда придет время их перехода».
Сжав челюсти, Арминий снова вонзил клинок в ножны. Положил его.
Его боль будет продолжаться, и он найдет способ жить с этим. Жизнь
должна быть тяжелой, сказал он себе. Жестокой. Иногда боги дают, но они
также и забирают. Иногда они потешаются над нами, но по большей части
улыбаются нашим выходкам, смеются над нашими неудачами и наблюдают, как мы влачим жалкое существование. Все, что мы можем сделать, это
продолжать жить. Продолжать пытаться, пока в теле есть силы.
Арминий откинул полог палатки. В освежающей предрассветной
прохладе лагерь был еще тих. Часть его прежнего размера – теперь остались
только его родственники-херуски – он все еще наполнял его гордостью. «Мы
212
еще не побеждены», — подумал он. «Мой народ считает меня лидером, даже
мой дядя Ингиомер. Мы продолжим борьбу с Римом, сделаем все возможное, чтобы остаться свободными».
Мгновенное разочарование ужалило Арминия. Хорошо иметь планы на
будущее, но в краткосрочной перспективе мало что можно было сделать. О
новой битве с римлянами этим летом не могло быть и речи. Покалеченные и