Тулла было редкостью, и такие обязанности, как правило, ложились на
Фенестелу или кого-то из младших офицеров. — Да, господин! — Выйдя из
строя, Пизон позвал Метилия, Дульция и двух оставшихся товарищей по
палатке присоединиться к нему, а также некоторых мужчин из трех других
контуберниев. Пизон послал одного человека в конец патруля с указанием, чтобы фургон следовал за ними по узкой, изрытой колеями дороге, ведущей
к ферме. — Построиться, по четыре в ширину, пять в глубину, — проревел
он. — За мной. — Чувствуя себя более чем неловко из-за этой новой
ответственности, он отправился в путь.
Через дюжину шагов начались комментарии. — Послушай его, —
пробормотал Метилий. — Настоящий опцион!
— Центурион, ты имеешь в виду, — сказал Дульций.
216
— Мне показалось, что он говорил как трибун, — добавил другой
голос, посмеиваясь.
Пизон провел короткую дискуссию сам с собой. Он решил, что лучше
сразу погасить пламя, чем смотреть, как оно разрастается, не в последнюю
очередь потому, что Тулл наблюдал.
— Достаточно! — рявкнул Пизон. — Смотрите в оба и держите
пилумы наготове. В домах могут прятаться воины.
На пастбище, примыкающем к длинному дому, мычал одинокий
теленок, призывая мать, которая паслась поблизости.
— Послушайте: это их призыв к оружию, — заявил Метилий.
Послышались фырканья подавленного смеха.
Пизон в ярости повернулся. — Заткнись, Метилий!
Губы Метилия сжались, но он не ответил. Пизон окинул остальных
своих товарищей суровым взглядом. У некоторых были угрюмые и
обиженные лица, но они сохраняли спокойствие. Большинство избегали
смотреть ему в глаза, что было приятно. Голос Тулла эхом отозвался в голове
Пизона. Дисциплина. Все дело в дисциплине. Они это понимают.
Он изучал теленка и корову, недоумевая, почему такой ценный скот не
угнали в укрытие. В ответ на крик корова пошла к своему теленку. Она
сильно хромала, и, приглядевшись, он увидел, что ее левый коленный сустав
распух. Пизон решил, что корова слишком хромая, чтобы добраться до леса, а теленок остался, потому что ему все еще нужно материнское молоко, чтобы
выжить. Пизон крепче стиснул копье. — Кто-то остался присматривать за
этими тварями – смотрите в оба!
На этот раз умных комментариев не было. Разделив своих людей на три
группы, он послал две обыскать хозяйственные постройки, а сам повел
полдюжины к длинному дому. Меньше, чем у большинства, его
заплесневелая крыша, покосившаяся дверь и осыпающиеся стены
свидетельствовали о плохом обслуживании. Нервозность Пизона немного
уменьшилась – это была не ферма, управляемая многодетным отцом. Как бы
то ни было, единственные его обитатели были стары и медлительны, как
корова в поле.
Его германский был не очень хорош, но он мог объясниться. — Есть
кто-нибудь дома? — крикнул он, когда они были шагах в двадцати от двери.
— Выходите наружу! — Ответа не последовало, и Пизон подошел ближе.
Быстрый взгляд на другие группы не дал ему повода для беспокойства. В
десяти шагах от порога, и он повторил свою команду. — Наружу!
Что-то или кто-то зашевелился внутри, но дверной проем оставался
пустым.
217
Пизон провел языком по пересохшим губам. — Построиться в
шеренгу! Держать копья наготове. — Когда его люди подчинились, он
закричал: — Выходите! Если вы безоружны, вам нечего бояться.
Волочащиеся шаги заставили его поднять копье. С напряженными
лицами его товарищи сделали то же самое. Наполовину недоверчивый, наполовину облегченный смешок вырвался у Пизона, когда в поле зрения
появился сутулый седовласый старик. Одетый в потертую тунику и
узорчатые штаны, с тростью в руках, ему было около сорока лет от роду. Он
посмотрел на Пизона слезящимися глазами и прохрипел: — Убей меня, но
пощади моих внуков.
У Пизона снова скрутило живот. — Внуки – сколько? Где они?
— Трое. — Старик склонил голову. — Внутри.
— Скажи им, чтобы вышли! — рявкнул Пизон, недовольный
потенциальным риском войти во мрак длинного дома. — Сейчас же!
— Вы не убьете их?
— Мы здесь за едой и припасами, — сказал Пизон. — Никто не
пострадает. — Его пристальный взгляд встретился с глазами старика. — Но
если нам придется войти туда…
Старик испустили долгий вздох. — Я знаю. — Он повернул голову к
двери. — Выходите, мальчики, медленно. Вам нечего бояться.
Внутри снова послышался шум. Сердце Пизона колотилось, но он
улыбнулся, когда взлохмаченный мальчик лет семи вышел из дома, щурясь
от яркого солнца. Подбежав к деду, он с ужасом уставился на Пизона и его
товарищей.
Вторым появился более коренастый юноша. На несколько лет старше
первого ребенка, с грозно сжатыми челюстями, он стоял на пороге, сжимая в
руках старое копье.
— Положи это! — завопил старик.
— Брось копье! — сказал Пизон.
Мальчик не послушался. — Ты убил моего отца! — воскликнул он.
— Мы никого не убивали, — ответил Пизон, сохраняя веселый тон. —
Опусти копье и иди к своему деду.
— Такие как ты убили отца! Он был на Длинных мостах и так и не
вернулся домой. Будь вы все прокляты! — Крупные слезы покатились по
щекам мальчика, и он поднял копье.
— Стойте! — крикнул Пизон. Слишком поздно он услышал реакцию
своих товарищей. Слишком поздно он повернулся, чтобы приказать им
остановиться. Мимо пронеслись три дротика, повалив мальчика в грязь, словно кусок нанизанного на вертел мяса. — Вы чертовы идиоты! — Пизон
закричал. — Он не собирался бросать. Он был слишком напуган!
218
Когда протесты его товарищей усилились, послышался топот. Пизон
развернулся. В дверном проеме длинного дома промелькнуло размытое
движение. С перекошенным от горя и ярости лицом наружу выскочил
крепкий юноша. Он бросил взгляд на своего мертвого брата, затем поднял
копье в правой рукой и метнул.
Пизон все еще поднимал щит, когда копье попало ему в горло. Перед
глазами вспыхнули звезды, и ослепляющая агония поглотила его мозг. Он
упал. Он не почувствовал ударившей его в спину грязи, но над собой он
видел ярко-синюю чашу неба и бело-желтый диск солнца. Боги, это было
прекрасно. Дальнейшие мысли ускользнули от него, когда все потемнело. Он
попытался поднять руку, чтобы выдернуть копье, торчащее из его плоти, но
это стоило слишком больших усилий. — Пизон! Пизон! — он услышал
зовущий его голос, словно из длинного коридора.
Был ли это Метилий? Или Вителлий? Пизон не был уверен.
Он отпустил.
Глава XXXV
За последний месяц земля раскалилась, сделав каждую тропу и колею
твердой, как мрамор, так что Тулл услышал стук подбитых гвоздями калиг
задолго до того, как увидел бегущих солдат. Предполагая, что это был один
из патрулей, он повернулся. Не было ни криков тревоги, ни боевых кличей
противника. Он решил, что у одного из фургонов оторвало колесо.
Возможно, прибыл гонец из армейской колонны со свежими приказами.
Поэтому его охватило неприятное чувство, когда он узнал Метилия и
Дульция, с багровыми от напряжения лицами, несущихся сбоку от патруля.
— Стоять! — проревел Тулл на мужчин. Он направился в сторону пары. —
Что это такое? Что случилось?
Пара резко остановилась. Они обменялись мрачными взглядами.
Холодный страх скрутил живот Тулла. — Что, во имя Аида, происходит?
— Пизон, господин. — Лицо Метилия сморщилось.
— Это Пизон, господин, — сказал Дульций, тяжело дыша. — Он… —
Эмоции переполняли и его.
— Мертв, — проскрежетал Тулл. — Он мертв?
Они оба кивнули.
«Они сошли с ума, или я сплю», — подумал Тулл. Он до боли стиснул
челюсть. Метилий продолжал плакать. Дульций выглядел так, словно его
вот-вот вырвет. Тулл вытер лоб и сделал медленный глубокий вдох. —
Патруль, стой! Фургоны должны оставаться здесь. — крикнул он. — Идите
за мной, — приказал он двум солдатам. — Расскажите мне все.
219
Тулл участвовал в стольких битвах, что они, как правило, стирались из
его памяти, но простую, суровую сцену около длинного дома он запомнил на
всю оставшуюся жизнь. Ярко-голубое небо и жаркое солнце над головой.
Неподвижный, тяжелый воздух. Узкая, неровная дорога. Буки, окружающие
постройки фермы. Хромая корова, корящая довольного теленка. Его люди, стоящие вокруг, потрясенные, скорбящие. Тела Пизона, крепко сложенного
мальчика и рослого юноши, лежали бок о бок. Окровавленные копья
разбросаны по земле. Седовласый мужчина на коленях обнимает маленького
мальчика с взъерошенными волосами.
Сердце Тулла разрывалось, когда он стоял над Пизоном. «Еще один
человек из Восемнадцатого ушел, еще одно тело, которое никогда не будет
погребено вместе с его товарищами», — подумал он. Уныние захлестнуло
его. Никто не смог бы спасти Пизона, даже лучший хирург Рима. Зияющая
рана на его горле оборвала его жизнь за то время, которое потребовалось бы
человеку, чтобы сосчитать до двадцати.
С гранитным лицом Тулл посмотрел на оставшихся людей, когда