Между Туллом и Азмелькартом возникло неприятное напряжение. По мнению Тулла, это было похоже на запах в нужнике, когда канализация забивается экскрементами. Однаков его случае не помогла бы ни промывка труб десятком ведер воды, ни проветривание воздухом. Азмелькарта придется терпеть, пока они не достигнут места назначения – слава богам, всего в дне пути отсюда – где он начнет заниматься своими делами. Только после этого корабль сможет вернуться в Ветеру. Тулл уже решил, что все время будет находиться на носу, независимо от погоды. Азмелькарт укрылся в своей палатке на корме, и там оставался все время.
«Если избегать встреч с финикийцем, это все, о чем ему нужно беспокоиться до того момента, как он снова увидит Сирону и Артиону, – решил Тулл, – то это будет считаться небольшой жертвой».
Они прибыли на место на следующий день, подгребая туда по спокойному морю. У всех было хорошее настроение, даже у Азмелькарта. Небольшое по римским меркам поселение, тем не менее, было самым большим, которое они видели с тех пор, как покинули Ветеру. Оно раскинулось вдоль береговой линии, представляя собой скопление низких зданий, окруженных частоколом. Дым поднимался к небу от сотен костров; запах тухлой рыбы и человеческих испражнений наполнял липкий воздух. На каменистом берегу на небольшом расстоянии друг от друга были построены две грубые пристани; к ним было привязано по меньшей мере с десяток судов. Еще больше покачивалось на мелководье по обе стороны. Большинство, по–видимому, были торговыми судами, остальные небольшими суденышками, используемыми местными жителями для рыбной ловли. Дети играли на берегу; у небольшого ручья, впадающего в море, женщины стирали и выбивали одежду на камнях. Седобородый старец склонился над рыболовной сетью, заделывая дыры.
– Не похоже, чтобы здесь было что–то особенное, – сказал Тулл.
– Это не так. – Каким–то образом Азмелькарт материализовался рядом с ним. Глаза финикийца заблестели. – И янтарь, и меха здесь самые лучшие в этих местах.
– Сколько времени тебе понадобится? – спросил Тулл, довольно вежливо.
– Это зависит от янтаря и мехов, – беззлобно ответил Азмелькарт.
– А если хорошо подумать? – Тулл представил себе, как трудно ему будет. Между германскими членами экипажа, исчезнувшими в тавернах, и ворами, пытающимися проникнуть на корабль, у него почти не будет отдыха, когда они пришвартуются.
– Два дня,... может быть, три. – Азмелькарт бросил на него тяжелый взгляд. – Мы останемся, пока я не закончу свои дела и не останусь доволен.
Тулл ответил ему пристальным взглядом: – Или пока я не почувствую угрозу опасности, чтобы уйти.
– Мы не на войне. Угроза здесь может исходить от грабителей и мелких воришек, а не от вооруженных людей, – с усмешкой сказал Азмелькарт. Он не стал дожидаться ответа Тулла, вместо этого втянув капитана в дискуссию о том, сколько места для мехов он может выделить на корме и между скамьями для гребли.
Раздраженный тем, что он позволил торговцу одержать верх в споре, Тулл позаботился о том, чтобы все ветераны знали, что нужно будет надеть доспехи и оружие, как только корабль будет пришвартован. – Я хочу, чтобы вы были готовы ко всем неожиданностям в любое время, – сказал он им. – Каждый должен даже спать в своей кольчуге, пока я не разрешу ее снять.
Никто не стал спорить, даже Катон.
По указанию косоглазого человека, вышедшего на веслах навстречу кораблю, – как он утверждал, начальника пристани, – они пришвартовались в конце самого западного причала. Позиция понравилась Туллу; она позволяла быстро отступить, если в этом возникнет необходимость.
Азмелькарт взобрался на грубо сколоченный настил еще до того, как была привязана последняя веревка. Тулл был готов. – Катон. Эврисакий. Улыбка. Луций. Медведь. Магнус. Фенестела. Все на причал!
– Но, Тулл … — начал было Виниций.
– Что, ты собираешься делаешь? – На лице Азмелькарта отразились боль и недоумение.
– Создаю тебе достойный эскорт, – сказал Тулл.
– Это торговое поселение, а не вражеский лагерь. Если я войду туда с восемью людьми за спиной, каждый подонок на многие мили вокруг узнает об этом к ночи. Они подумают, что у меня при себе огромное состояние в серебре. Если корабль не разграбят здесь, на нас нападут при первой же возможности, как только мы отправимся домой. – Презрение сочилось из голоса Азмелькарта. Он улыбнулся Туллу, но в его улыбке не было доброты. – Двух человек будет достаточно. Ты и еще один.
Тулл вздернул подбородок в жестком признании; обрадованный, Азмелькарт чуть ли не прихорашивался.
– Ты не знал этого, господин, – пробормотал Виниций. – Я должен был тебе сказать.
– Да, ты должен был, – сказал Тулл, взбешенный тем, что его выставили дураком перед всей командой.
– Кого ты берешь с собой? – нетерпеливо спросил Фенестела.
– Ты остаешься здесь, дружище, – сказал Тулл. – Я хочу, чтобы в конце причала были наблюдатели, а на корабле было достаточно людей на вахте, чтобы ничего не упускали из вида. Ни рыбаков, ставящих парус, ни женщин, стирающих белье. Я даже хочу знать сеолько из воды выпрыгнуло рыбок. Также установи график дежурств. Доставьте свежие продукты – мясо, если сможете, и пиво, или что там у них есть вместо вина. Вы с Виницием за главных, пока я не вернусь. Ясно?
Фенестела, как смог, скрыл свое разочарование. – Да, господин.
– Возьмите меня, господин, – сказал Эврисакий. Еще несколько человек тоже пробормотали о своем желании пойти с ним.
– Твоя очередь еще настанет, – сказал Тулл миролюбиво. Его взгляд переместился. – Катон. Ты пойдешь со мной.
Здоровяк неуклюже подошел, ухмыляясь. – Ожидаете неприятностей, господин?
– Я всегда ожидаю неприятностей, – произнес Тулл так, чтобы Азмелькарт не услышал. – И я бы поспорил, что ты надежный человек, если будешь рядом со мной. Я прав?
– Есть, господин, – пророкотал Катон.
Тулл похлопал его по плечу и подумал: «Я на полпути к тому, чтобы завоевать его преданность».
Стоя позади Азмелькарта, торговавшегося из–за кусочков редкого голубого янтаря, Тулл переминался с ноги на ногу. Кольчуга была на нем всего час, а поясница уже ныла. «Как, во имя всех богов, я мог носить его целыми днями?» – подумал он. Стыд от признания своего дискомфорта означал, что он скорее умрет, чем позволит кому-либо об этом узнать, поэтому он огляделся по сторонам в поисках неприятностей, убеждаясь, что никто не обращает особого много внимания на его работодателя.
«Это место – дерьмовая дыра», – заключил он. Таким было его первоначальное впечатление на пристани, таким оно и не изменилось. Немощеные улицы по щиколотку утопали в клейкой грязи, которая воняла всем мерзким, что только там находилось. В переулках между одноэтажными домами с соломенными крышами было еще хуже: по пути он заметил двух мертвых собак и что–то, очень похожее на человеческий труп. Занятый наблюдением за Азмелькартом, он не имел возможности заглянуть ни в какие лавки, но то, что он увидел, не произвело на него впечатления. Даже Ветра, бывшая в свое время помойкой, была лучше этого богами забытого места.
То, что торговцы янтарем были не отсюда, было ясно. Не имея собственного помещения, они сидели на корточках на каждом доступном открытом пространстве, одетые в меха, бородатые, с одинаково острыми глазами. Свернутые одеяла служили им витринами, пригоршни разбросанной соломы – полами магазинов. Мужчины с дубинками и копьями стояли позади них в качестве охраны.
– Красивая штука, – тихо сказал Катон. – Посмотрите на этот предмет.
Продавец услышал. Безошибочно угадав, чего хотят возможные покупатели, он показал неправильной формы кусочек, который был наполнен тысячами крошечных пузырьков. Он произнес какое-то слово на местном языке.
Тулл спросил его, что это по–германски, и был рад получить ответ. – Это Кнокен, костяной янтарь, как его здесь называют – сказал он Катону.
– Понял, господин. Я говорю по–германски. Мою мать звали Марси.
Тулл сделал мысленную пометку спросить об этом Катона, когда представится возможность. Заметив раздраженное выражение лица Азмелькарта, он махнул продавцу рукой, мол, нет, спасибо, и жестом показал, что тот должен продолжать разбираться с финикийцем.
«Собранный на тайных песчаных побережьях далеко на востоке или выловленный из моря, янтарь был совершенно необычным камнем», – подумал Тулл. В основном он был желтого, оранжевого или коричневого цвета, попадался также редкий синий сорт, такой как те, за которые торговался Азмелькарт, и темные, почти черные цвета. Костяной янтарь имел бесконечные вариации, но больше всего Тулла заинтересовали комочки с застывшими внутри насекомыми. Он всем сердцем жаждал купить Артионе вещицу с пчелой внутри; одна такая продавалась неподалеку на улице. Если повезет, на каком–нибудь этапе представится возможность ускользнуть и купить его. Сердце Тулла сжалось; они с Артионой расстались в натянутых отношениях. Она не простила бы ему ухода; утром в день его отъезда все, что он услышал от ее сгорбленной фигуры под одеялами, было: – «Уходи. Я тебя ненавижу».
Он опустил глаза. Азмелькарт закончил торговаться. Продавец отложил пять кусочков синего янтаря и выкрикнул цифру на местном диалекте. Он протянул мозолистую руку; Азмелькарт осторожно отсчитал в нее сорок динариев.
– Интересно, за сколько он их продаст, господин? – сказал Катон.
– Тебе следует так же поступить со своими деньгами, – посоветовал Тулл.
– Я не знаю, на что обращать внимание с точки зрения качества, господин.
– Спроси Виниция. У него нюх на такие вещи.
Катон ухмыльнулся: – Я так и сделаю, господин.
– ... Переходим к следующему. – Азмелькарт сгреб свои покупки в кожаную сумку и встал.
Человек, которому он только что заплатил, громко запротестовал. Рыча от ярости, он вгрызся зубами в один из динариев и швырнул его Азмелькарту, выкрикивая слова как на германском, так и на местном наречии. Его тяжеловесы схватились за оружие. Тулл уловил слова «плохой и серебро» и интуитивно понял, что произошло. – Ты подсунул ему какие–нибудь подделки? – прошептал он на ухо Азмелькарту. Сальная улыбка, которую он получил в ответ, сказала ему все. Тулл виновато улыбнулся продавцу янтаря и сказал по–германски: – Ошибка. Ошибка. Сколько монет плохие?