Василий КНЯЗЕВДВАЖДЫ УСЫНОВЛЕННЫЙ
Никаких подвигов на войне я не совершал: в сорок первом году мне исполнилось всего-навсего шесть лет. Спросите, а что я могу помнить, коль был еще маленьким? Все помню. Такое не забывается.
Перед войной перебрались мы из Ленинграда в Витебскую область. Там жили пять братьев и пять сестер матери. Соответственно и у меня было много-много родственников: братья, сестры, дяди, тети…
Помню, как погиб отец. Он поддерживал связь с партизанами. Как-то завязалась перестрелка между партизанами и фашистами. Отец рванулся на улицу. Но не успел закрыть дверь дома, как настигла его пуля гитлеровского автоматчика.
Вскоре по чьему-то доносу фашисты схватили мать. Публично допрашивали на площади перед заводом, избивали. А затем повели. Я — за ней. Пнули меня сапогом — я в крапиву. Поднялся, смотрю — мать обернулась и кричит: "Прощайте, дети! " Потом автоматная очередь — и всё.
Подался я в соседнюю партизанскую деревню к тетке. Фашисты туда сунуться боялись. Сплела мне тетка лапти, сшила армяк, и пошел я побираться. А дядя мой, партизан, учил меня:
— Ты ходи да приглядывайся, все высматривай.
Ну я ему и рассказывал обо всем, что видел. Патрули меня не задерживали: что возьмешь с попрошайки? Наведывался и к старшему брату (ему двенадцать лет было), которого оккупанты заставили работать на заводе. А еще обязали его возить в бочке теплую воду какому-то важному эсэсовцу.
Он был начальником, этот фриц, холил себя, знал толк в водных процедурах. И вот однажды мы опоздали. Эсэсовец выхватил из кармана пистолет и начал целиться. Сначала в брата, потом в меня. А затем выстрелил между нами. Мало ему этого показалось. Схватил обоих за шиворот, подвел к бочке и — головой в воду. Подождал, пока захлебываться стали, приподнял. Дал отдышаться — и снова в воду. И так до тех пор, пока не надоела ему эта забава. Брат увез меня на салазках.
Так и жил у тетки до прихода Красной Армии. В нашем доме остановились двое — майор Булавин и капитан Иванкин. Они давали мне кое-какие мелкие поручения, и я исправно выполнял их.
Мне очень нравились погоны. Я вырезал их из картона, нарисовал звезды, нацепил на свой армяк и в таком виде предстал перед постояльцами. Улыбнулись Булавин с Иванкиным:
— Что ж, аника-воин, пойдем с нами на Берлин!
Так стал я сыном полка. Вместе со своей саперной частью через Витебск, Минск, Каунас, Шяуляй, Тильзит дошел до Кёнигсберга. По штатному расписанию был связным, но, конечно, рвался в настоящее дело. И вот однажды…
В Восточной Пруссии пришлось иметь дело с минами в деревянном футляре. Миноискатель тут бесполезен. Обнаруживать эти деревяшки нам помогали собаки. Подготовил я своего Арса, научил находить мины, и отправились мы с ним на минное поле. Кончилось тем, что капитан Иванкин посадил меня на гауптвахту…
Там же, под Кёнигсбергом, получил первые уроки грамоты (в школу-то я не ходил). Был в нашей части боец, учитель по профессии, Шапошников. Из бумажных мешков, в которых возили продукты, сделал мне тетради, разлиновал, написал таблицу умножения. Так начал я учиться писать и считать.
Но грамота грамотой, а я рвался в Берлин, как и договаривались. Наша часть обосновалась в Кёнигсберге. Зато соседи-артиллеристы, с которыми я подружился, шли штурмовать германскую столицу. Не долго думая, забрался я в кузов "студебекера", и — в путь… Шапошников нашел меня под Берлином через двадцать дней и вернул в часть. На этот раз обошлось без наказания. Мы праздновали Победу!
Брата разыскал я в городе Вилейке. Жили, конечно, небогато, на каком-то чердаке. Но не вешали носа. Не раз заглядывал я в горисполком, нам помогали. И вот однажды председатель сказал:
— Зайди-ка вечерком, орденоносец, вот по этому адресу. (Ордена-то у меня не было, были медали "За взятие Кёнигсберга", "За взятие Берлина" и "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.".)
Зашел вечером, как просили, и оказался в доме председателя. Так усыновили меня во второй раз, стал я Князевым Василием Алексеевичем, хотя от рождения — Сигалев Василий Петрович.
Ну а потом учеба — в школе, в педагогическом институте, в институте физической культуры. И вот уже двадцать пять лет работаю тренером. Сейчас старший тренер сборной юношеской команды Белоруссии по волейболу.
Валерий СУХОДОЛЬСКИЙПАМЯТЬ О ДЕТСТВЕ
На вокзал пришел весь пятый класс. Пришла учительница Анна Васильевна. Провожали Борю Кондратьева. На фронт, к отцу.
А он стоял среди них, на голове — пилотка с красной звездочкой…
Путь далекий — из Казани под Одессу. Год сорок четвертый. Ехал эшелоном с танкистами почти пять суток, потом на попутных подводах, грузовиках, потом пешком шел… Искал 1-й гвардейский Николаевский Краснознаменный укрепрайон, второй пулеметно-артиллерийский батальон, отца искал — старшего сержанта Кондратьева Сергея Ефимовича.
А получилось так. Остался мальчишка совсем один в Казани. Мать умерла еще в тридцать втором, отец, главный бухгалтер комбината, ушел воевать, а потом и старший брат Юрий стал красноармейцем. Переживал отец — один Борька. Решил просить командира, чтобы зачислили сына в воспитанники. Кондратьеву пошли навстречу.
В Казани мальчика вызвали в военкомат, сказали: к отцу поедешь, на фронт. Пошили форму, выдали справку: направляется в 1-й гвардейский Николаевский…
Свою часть он разыскал в тридцати километрах от Одессы. Пришел в штаб, достал документ, показал. Вызвали отца. На глазах у обоих заблестели слезы. А вокруг стояли солдаты.
И стал Борис Кондратьев нести службу во взводе связи. Перематывал катушки, крутил генератор, связь на линии восстанавливал.
Фронт отодвигался все дальше и дальше на запад, и вместе с батальоном шагал по военным дорогам Боря Кондратьев. Его сверстники перешли в шестой класс, а он с отцом и товарищами переходил одну границу за другой — Болгария, Югославия, Венгрия, Австрия… Ему знакомы Пловдив, Белград, Будапешт, Вена. Под Балатоном ударил фашист неожиданно, артиллерийский снаряд угодил в блиндаж связистов. Там находился и Боря Кондратьев. Засыпало их, и быть бы тому блиндажу могилой, да венгерская крестьянка собрала сельчан, откопали, спасли людей.
В австрийском городе Тульн на Дунае встретили отец с сыном Победу. Первыми о капитуляции Германии узнали радисты, друзья Бориса…
…Фронтовой снимок сделан в сорок четвертом году. Отец и сын сфотографировались вместе и послали фотографию брату Бориса, Юрию, авиатору. На обороте написано: "Юра! Тебе на добрую память о нас и об Отечественной войне. Сентябрь 1944 года. Папа и братка на Дунае".
Вернулись Кондратьевы в родную Казань. Сын окончил техническое училище, стал слесарем-монтажником. Потом получил специальность шофера. А отец Сергей Ефимович прожил недолго. Еще с гражданской войны мучила его тяжелая рана: в Туркестане в схватке с басмачами выбила красного командира из седла вражья пуля. Да и четыре года последней войны не прошли без следа. Умер отец в сорок седьмом.
Давно стал отцом Борис Сергеевич, дочка уже в институте учится. Живет и работает ныне Кондратьев в Москве. Он — водитель 1-го класса одной из столичных автобаз.
Когда мы беседовали с Кондратьевым, я спросил о людях, которые ему особенно дороги. Борис Сергеевич оживился, назвал тех, кто были ему и учителями, и добрыми старшими товарищами в те годы. Вот несколько фамилий. В первую очередь — командир батальона майор Воробьев. Погиб на Балатоне. А остальные живы. Это радисты Борисов Александр и Шалимов Михаил, это командир взвода связи капитан Толкачев, муж и жена Зимбицкие, лейтенант Богомолов.
Много лет хранит он самые лучшие воспоминания об этих людях. Мечтает о встрече.
Вячеслав ФЕДОРОВШЕЛ ВОЙНОЙ МАЛЬЧИШКА…
— Хорош! Ну хорош! — приговаривал добродушный дядька, вовсе не похожий на военного, если бы не латаная гимнастерка да мятые, из зеленого сукна, с ярко-красной окантовкой погоны на ней. Он резко поворачивал Мишку в разные стороны, причем тот никак не мог догадаться, куда в следующий момент его повернут, и был совершенно не готов к этому. Каждый раз при резком повороте у него больно отдавалось в шее, потому что голова поворачиваться запаздывала. Мишка терпел. Теперь он был военным. И форма у него была точь-в-точь, как у капитана Кондратьева — его второго, уже военного, отца.
Мишка стал сыном полка. Вернее, воспитанником автороты 362-й стрелковой дивизии, что входила в состав войск 1-го Белорусского фронта. Случилось это так.
Однажды капитан Кондратьев ехал по своим делам на грузовике, а на обратном пути думал заскочить на ферму договориться о молоке для своих бойцов. По дороге он и встретил Мишку Москалева, который согласился показать путь. Капитан стал расспрашивать Мишку о житье-бытье. Рассказ мальчишки был грустный, многое пришлось ему увидеть и пережить…
Был июль, и над полями стояло дымчатое марево. Поседела от пыли листва на тополях. Прокаленная дорога жгла босые ноги деревенских мальчишек, и оттого, наверное, те не стояли на месте, а весь день носились от околицы к околице, встречая и провожая усталых красноармейцев. А они шли неровным строем через деревню, измотанные дорогой, в серых, почти расплавившихся от жары сапогах, в белых, выцветших гимнастерках. По дальнему шляху, огибая деревню, проносились машины. Долго стояла пыль над дорогой.
У села Буглаи, где жил Мишка, на какое-то мгновение задержался фронт. Окопавшиеся на буграх бойцы то ли пытались приостановить наступление гитлеровцев, то ли прикрывали отход своих, но село оказалось на нейтральной полосе. Пули впивались в избы с двух сторон.
Спустя два дня после этого село стало ничейным. Били пушки. Над деревней летали снаряды. Мелко подрагивали яблони в садах. Все жители забились в подвалы, кладовые, амбары, погреба… Сидел в кладовке и Мишка Москалев с матерью и сестрами. Не видя, что делается вокруг, он представлял себе двух великанов в смертельной схватке. Бабка о них когда-то рассказывала. Кидали великаны друг в друга деревья, вырванные с корнем. И проносились деревья в воздухе с таким шелестом и свистом, как неслись теперь снаряды от дальнобойных пушек. Печальной была мать. Она думала об отце, который совсем недавно ушел на фронт.