На следующий день немцы заняли село, чтобы жить и хозяйничать в нем целых два оккупационных года.
За эти два года Мишка лишился отца и матери.
Отец вернулся домой еще в первую военную зиму. Их часть окружили фашисты. Беспорядочный был бой, суматошный. Враг рассек их оборону пополам, потом еще в нескольких местах. Стрелять стало опасно — в своих попадешь. Шли на немца врукопашную. Отца оглушили прикладом. Попал он в плен. В суматохе пересыльных лагерей и пунктов сортировки удалось бежать. Пришел в родное село.
В лесах окруженцы группировались в отряды. Отец стал у них связным.
В селе появились нежданные гости. Откуда-то взялся бывший подкулачник Шишнев. Перед самой войной он исчез из села, говорят, милиция за что-то прибрала. А тут, на тебе, появился, да не кем-нибудь, а старостой стал. Теперь он часто наведывался в дом Москалевых. Отец, единственный во всей деревне, встречал его приветливо. Так нужно было. А староста все выглядывал и выслушивал. Казалось, даже к щам принюхивался, которые мать вытаскивала из жаркой печки. И вроде бы ничего подозрительного не заметил, но все же донес на отца.
Как-то раз отец собирался в лес. Пошел за огороды и увидел фрицев, цепочкой окружавших деревню.
В тот день немцы заживо сожгли две семьи, взяли Мишкиного отца. Последний раз Мишка видел его стоящим под ясенем. Он выбежал к отцу. Полицай, суетившийся при немцах, откинул ребенка, сказав: "Живи пока, за тобой придем погодя". Мишка упал в снег.
Отца долго пытали. Перед смертью ему пришлось испытать страшные муки. Никакой надежды на спасение и возвращение домой не было. Рассказывали потом, что, когда вели отца к рощице, он еле передвигал ноги. Три залпа пережил он, стоя на краю глубокой ямы: то ли издевались над ним полицаи, то ли не хотели брать вину на себя. Убил его офицер из черного блестящего парабеллума.
Летом, не пережив горя, умерла совсем еще молодая мать. Сестры отца поделили семью Москалевых.
Через два года вновь по Буглаям прошел фронт. Быстро прошел, волной. Как на отмели, оставил в лесу подбитые фашистские танки, в полях — дырявые каски. В селе расквартировались бойцы тыловых частей да те подразделения, что были выведены из боев на отдых. Авторота, которой командовал капитан Кондратьев, тоже стояла в селе. Из Мишкиного рассказа офицер понял, что мальчишку ничто теперь не связывает с родным домом. Кондратьев предложил идти к нему в автороту.
Парнишке выдали маленькую синюю красноармейскую книжку, она у Москалева хранится до сих пор. В графе "Звание и должность" было записано: "Красноармеец, воспитанник". А в графах о получаемом довольствии стояли отметки о выдаче красноармейцу Михаилу Москалеву сапог, пилотки, нательного белья, портянок, ремня, эмблем и всего прочего, что положено солдату, идущему дорогой войны. У него даже был планшет с вложенной туда картой. Это была совсем лишняя экипировка, так как Мишка с двухлетним школьным образованием ничего в карте не понимал, но планшет придавал ему солидность. Еще Мишка пристрастился курить. Как-то раз он пришел к старшине за месячным довольствием. Тот спросил:
— Что выдать: сахар или табак?
— Табак, — не задумываясь о последствиях, произнес Мишка, и за это был здорово наказан. Старшина начал:
— Я тебе покажу табак…
Выкуренная перед этим цигарка была последней в жизни Михаила Афанасьевича Москалева. Он всегда с благодарностью вспоминает старшину с его крепкими педагогическими "правилами".
…К концу войны Мишка здорово повзрослел. В свои двенадцать лет он управлял машиной и мотоциклом. Солдаты доставляли ему тарахтелки, которые грудами валялись у шоссейных дорог. Мишка отвозил на них донесения в штабы, выполнял различные задания. Его наградили медалью "За отвагу".
Наши войска стремительно наступали. Бои шли уже в Германии. Немцы отчаянно сопротивлялись, кое-где переходили в наступление. Так случилось и с авторотой. На одном из участков немцы внезапно замкнули кольцо вокруг роты, в которой служил Мишка. Надо было отступить, сохранив машины. Выбрались на окраину леса. Впереди — поле, его перерезает шоссе. Только выехали из леса, как их накрыл минометный огонь. Бетонка простреливалась фрицами. Считай — окружение, жги машины и прорывайся пешим ходом. И это в самый разгар наступления, когда каждая машина дорога. Нужна была помощь.
Вперед вышел Мишка и попросил командира послать его с донесением. Капитан Кондратьев долго смотрел на мальчишку, думал, а потом вручил пакет.
— Осторожней, Миша… — сказал он и отвернулся. Капитан понимал, что брал на душу грех: отсылал с пакетом воспитанника, парнишку-сироту.
Мишка завел мотоцикл. Для верности сделал круг и рванул в поле. Новенькая одноцилиндровая немецкая машина шла хорошо. Мишка не раз ездил на ней и мог вытворять такое, что боялся показать Даже капитану.
Рожь больно хлестала по рукам, во рту пересохло, и горькая пыль сковала язык. Наконец Мишка вырвался к шоссе. Не сбавляя скорости, резко развернувшись, устремился в ров, отделяющий дорогу от поля. И тут его заметили. По бетонке рикошетили пули, в лицо летела колючая пыль крошившегося бетона. Мишка почти не замечал этого…
Он примчал в штаб и вручил донесение. Соседние подразделения выручили автороту из беды.
…Мишку награждали уже после войны, в маленьком городке под Берлином. Стоял застывший строй, а он, щупленький, — перед строем, с новеньким орденом Славы III степени. И бойцы, видавшие смерть, ходившие в жестокие атаки, — плакали. И поздравляли они его потом, когда разошлись, когда немного пришли в себя от нахлынувших воспоминаний о доме, семье, детях.
А Мишка был весел и беззаботен. Что еще нужно солдату: окончилась война, и есть с чем приехать домой. Тем более если солдату всего-навсего двенадцать лет.
Всеми солдатскими благами пользовался Мишка. Солдаты вконец разбаловали его разными угощениями — для них он был и оставался мальчишкой, хоть и ходил в новенькой гимнастерке, при всех наградах. От предложений ехать с кем-либо из солдат домой не было отбоя. А он скучал по капитану Кондратьеву. В последней стычке на Эльбе командира автороты контузило, его увезли в госпиталь. Вот и уехал Мишка на родину, не попрощавшись с капитаном.
Где капитан Кондратьев? Где старшина, который отучил Мишку курить? Не знает этого Михаил Афанасьевич Москалев. Тогда адресов не записывал, с грамотой был не в ладах. Но крепко верит он, что встреча его с однополчанами будет, обязательно будет!
Долго потом после войны устраивался в жизни маленький солдат. Это было тоже большим испытанием. Сейчас Михаил Афанасьевич Москалев живет в Арзамасе. Растит сына Игоря и дочь Светлану. Сыну столько же, сколько было отцу, когда кончилась война. Дорогой ценой своего детства отвоевывал он счастье для детей.
Владислав МОНАХОВЕФРЕЙТОР ВАСЯ
Когда на мой редакционный стол легла вместе с письмом эта фотография, я долго не мог оторвать от нее взгляда. Жаль, что газетное клише не передает всего обаяния юного солдата. С его трогательной челкой на лбу, лукавой мальчишеской улыбкой. Как ладно сидит на парнишке гимнастерка, перешитая по росту чьими-то заботливыми руками. На фотографии он изображен вместе с девушками-санинструкторами.
Снимок сделан в сорок пятом в госпитале, сразу после войны. Ефрейтору Василию Трофимовичу Артемову было тогда двенадцать лет.
"Помогите мне найти Васю, — писал в своем письме в "Известия" бывший офицер артполка 52-й стрелковой Шумлинско-Венской дважды Краснознаменной, ордена Суворова дивизии Павел Евграфович Смирнов. — Он прошел вместе с нашим полком трудные военные дороги и был мне как сын.
В боях за Прагу, 8 мая 1945 года, меня тяжело ранило в голову. Утром 9 мая я ненадолго пришел в сознание. Первым, кого я увидел, был Вася. "Товарищ капитан, — возбужденно зашептал он, — победа! Победа, товарищ капитан!.."
Я долго лежал в госпиталях. Все это время Вася, мой адъютант, неотлучно находился со мной. В сорок шестом меня отправили в Одессу к знаменитому профессору Филатову, а Вася поехал поступать в суворовское училище. Почти два года я лечился после ранения, перенес одиннадцать сложных костно-пластических операций, и ничего — выжил. Когда немного поправился, стал справляться о Васе. Куда я только не обращался! Все напрасно… Прошло с той поры почти тридцать лет, но я не перестаю верить, что Вася найдется. Не может быть, чтобы он не нашелся…"
Вот такое письмо. Подобных писем много приходит в редакцию. Нередко в конверт вложена пожелтевшая от времени фотография, где изображены отец или сын, сестра или брат. И просьбы в письмах схожие. Одни хотят отыскать дорогую могилу, другие, получившие извещение"…пропал без вести", все же надеются узнать о боевой судьбе близкого человека. Однополчане, не видевшиеся с военных лет, ищут своих фронтовых товарищей. Теплится надежда у старых матерей: сын жив, он вернется…
Война коснулась черным крылом почти каждой советской семьи. Поэтому нельзя без волнения читать все эти письма. Только зачастую помочь их авторам не в состоянии и газета.
Однако с ефрейтором Васей Артемовым случай особый. Он ребенком начинал войну, мальчишкой закончил. Кто из фронтовиков не помнит, как по-отцовски берегли от пуль сыновей полков, как желали, чтобы хотя бы они — юные солдаты — дожили до нашей Победы. Вася дожил. Улыбаясь, смотрит он со снимка. И не будь на нем гимнастерки с медалью, никогда не поверил бы я, сколько пришлось пережить этому пареньку, не однажды смотревшему смерти в лицо.
В своем письме Павел Евграфович Смирнов подробно рассказывал о боевых делах Васи. О том, как, переодевшись пастушком, ходил он в разведку, доставлял под огнем на позиции снаряды, выносил раненых с поля боя, конвоировал в штаб пленных гитлеровцев… Мальчишеский подвиг его достоин самой высокой памяти.
Написал я "крестному" отцу Васи — Павлу Евграфовичу Смирному в Баку, где он сейчас живет и работает оператором Метростроя. Мое письмо не застало адресата на месте. Смирнова пригласили в Комсомольск-на-Амуре — в город, который когда-то он строил. Вернувшись, Павел Евграфович прислал мне бандероль, где кроме ответного письма были номера газет — советских и болгарских, еще — краткий исторический очерк боевого пути 52-й стрелковой дивизии, написанный бывшим заместителем командира дивизии гвардии полковником А. Липатовым.