Я был в Анадыре в середине осени. Снег еще не выпал, небо над морем голубое — а в такую погоду кажется, что видишь, как закругляется вдалеке земной шар, как розовеет море, словно оно поменялось с небом местами. Краски яркие и в то же время прозрачные. Соловьев сказал мне, что, когда он стоит около памятника погибшим ревкомовцам Чукотки (а памятник этот на обрыве — внизу море), ему кажется, что он вахтенный матрос большого океанского корабля. Лицо у Соловьева становится в такие минуты задумчивым, он словно не замечает холодного ветра с моря, людей, идущих мимо.
— В сорок пятом, — вспоминает Соловьев, — когда стало ясно, что война скоро закончится, мы все чаще и чаще начали разговаривать о будущем. Мы — это группа русских разведчиков в югославской партизанской бригаде имени Тони Томчичева. В Словении, в горах, около костра сидели трое русских с "шмайсерами", в английских френчах и башмаках на толстой подошве: я, Коля Сенев, Леша Белогоров — все трое бежали из плена, — и мечтали, кто кем будет. Коля собирался стать физиком — с помощью разбитых очков и простой воды из реки он все время показывал нам какие-то опыты; Леша хотел когда-нибудь описать все, что мы пережили, а я со всеми спорил, что через два года буду плавать на судах дальнего плавания… Не получилось. Коля и Леша погибли в последние дни войны, а я так и продолжал плавать по рекам…
— Когда закончилась война, мне было пятнадцать лет, — продолжал Соловьев. — Я считал себя морским волком, мне казалось, что я прошел огонь и воду — бери на любой океанский корабль капитаном! А оказалось, что мне еще учиться и учиться. Река — вот что я знал! По цвету воды определял глубину, по скорости ветра — силу течения…
В Лиинахамари — это на границе с Норвегией — он работал старшим водолазом в команде, которая поднимала затонувшие суда: миноносец времен первой мировой войны, английский транспорт с тушенкой, немецкую подводную лодку, шведскую яхту с пушниной…
— Вот так "изнутри" состоялось мое знакомство с морем. Корабль на дне — жуткое зрелище… Приближаешься к нему — сердце бьется, а руки дрожат. Одни водоросли на мачтах чего стоят! А над головой воды метров сорок… Всякая чушь, помню, в голову лезла… Вроде как ребенок в темной комнате. И все равно я любил ходить под воду!
Он еще сказал, что чувство, которое испытывал, подходя к затонувшему кораблю, сродни чувству разведчика, входящего в незнакомый, занятый врагом город. В чете (роте) поручика Михаила Гольтника 13-й партизанской бригады имени Тони Томчичева его звали Иво Рус. Он удивительно быстро научился говорить по-словенски. Говорил почти без акцента. Его одевали в рваную крестьянскую одежду, и он шел вместе с югославским парнем Владо по горным дорогам в города "менять сало на барахло" — смотреть, как организована вражеская оборона.
— Была уже середина мая сорок пятого года, — вспоминает Соловьев. — В тот день я сидел в землянке вместе с девушками Аней Филоновой и Аней из города Шахты. Мы чистили автоматы. Вбежал серб — наш радист, кричит, что рацию починил, — оказывается, война неделю как кончилась! Мы побросали автоматы, начали обниматься…
В шестьдесят седьмом году в Советском комитете ветеранов войны югославский посол Видич вручил Ивану Соловьеву вторую югославскую награду — медаль "За освобождение" (первую награду — медаль "За храбрость" — Соловьев получил после освобождения Белграда, на одной из улиц которого он уничтожил экипаж немецкого танка, перерезавшего улицу пулеметным огнем). К медали "За освобождение" была приложена грамота, подписанная президентом Югославии Тито. Вот текст грамоты:
"Президент Социалистической Федеративной Республики Югославии Иосип Броз Тито по поводу двадцатилетия победы антифашистской коалиции, за участие в освободительной борьбе народов Югославии и достижение единой победы над фашизмом, за сближение и дружбу между народами вручает ратному другу Соловьеву Ивану Ивановичу памятную медаль в знак признания и уважения".
Жена Соловьева рассказала мне, что когда он работал в милиции следователем, то хорошие характеристики всегда подшивал сверху, чтобы их прочитали прежде, чем плохие, рассказала мне про ребят, которые, отбыв сроки наказания, приходили к Соловьеву посоветоваться, как жить дальше.
В окружкоме говорили, что юрист Иван Иванович Соловьев ведет большую общественную работу, ездит с лекциями по Чукотке, является членом президиума городской организации общества "Знание", членом совета ветеранов войны при окружном военном комиссариате.
А вот что сказал сам Соловьев:
— Мне сорок девять лет, считаюсь ветераном… Летом в Анадыре белые ночи. Я хожу в бухту, смотрю на корабли. А когда мимо моих окон проходят матросы, все кажется, что мне двенадцать лет и так хочется уйти вместе с ними… Почему мне нравится жить в Анадыре? Потому что из своего окна я каждый день вижу море… Мечтаю вернуться на корабль.
…Орден Красной Звезды, к которому Иван Соловьев был представлен в сорок третьем в тринадцать лет, он получил после окончания Великой Отечественной войны…
Виталий ВОЛЖАНИНКЛЯТВА
Несмотря на лето, дни стояли прохладные и сырые. Вдоль Амура и на Хингане прошли проливные дожди. И большие и малые реки вышли из берегов. Воды Тихого океана пока оставались тихими. Кое-где у Курильской гряды поднималась волна, шаловливо играя с прибрежными камешками, опрокидывая рыбачьи баркасы…
Корабли вышли в море тринадцатого числа. Число, прямо скажем, не на всех флотах почитаемое. Мои флотские друзья в приметы не верили. Фрегат ЭК-2 и тральщик ТЩ-278, на борту которых находился отдельный батальон морской пехоты, вот уже двенадцатый час были в море. Солнце с трудом пробивалось сквозь мглистую дымку, погружая косые лучи в воды Японского моря. На рассвете 14 августа кораблям приказано войти в Сейсинскую бухту, где уже должны были находиться наши торпедные катера с бойцами пулеметной роты.
Володя Моисеенко вспомнил, что на катерах этих служили его однокашники, юнги из пятой роты мотористов. "Будет время, — подумал он, — обязательно заскочу к ребятам".
От воды потягивало холодом, утреннее солнце не грело. Десантники сгрудились у вентиляционного раструба, оттуда поднимался теплый воздух. Морские пехотинцы вполголоса переговаривались, протирали автоматы, неторопливо набивали патронами диски. Каждый был занят своим делом. Облокотившись на поручни трапа, задумчиво смотрел на приближавшийся корейский берег Володя Моисеенко, корабельный электрик с тральщика "Проводник", воспитанник Соловецкой школы юнг. Прислонившись спиной к ящикам со снарядами, просматривал газету Андрей Степанович Лубенко, неутомимый фоторепортер тихоокеанской "Боевой вахты". Сводки с фронтов были довольно утешительные. На хингано-мукденском направлении японские армии были рассечены мощными ударами войск 1-го Дальневосточного фронта. Благоприятно складывавшаяся обстановка позволила Военному совету Тихоокеанского флота принять решение о высадке морских десантов в порты Юки, Расин и Сейсин, а также на Сахалин и Курильские острова.
Нельзя было не приметить среди морских пехотинцев и молоденькую санитарку Машу Цуканову. Она не участвовала в разговоре десантников, но внимательно ловила каждое их слово. А говорилось многое — обо всем, что накипело на душе у советских людей против самураев за их военные авантюры.
К Маше подошел Володя. Не зная, как начать с девушкой разговор, Моисеенко перевел взгляд на ее автомат ППШ.
— Может, почистить, сестричка?
— Галантный кавалер. Похвально. Но я держу свое оружие в полном порядке.
— Сердишься? А я — от души.
— Я — вижу. Глаза твои — зеркало души. Сколько лет-то тебе?
— Девятнадцатый…
— Сказывай сказки. Юнга еще.
— Был, а теперь матрос.
А сам подумал про Машу: "Тебе самой не так уж много лет, а разговариваешь, как нянька из детдома, будто сама прожила сто лет. Эх ты, матрос в юбке". Последних слов он не сказал, только подумал так. Разговор не склеился.
— Паренек, подсоби, — обратился к Володе солдат с орденом Славы на выцветшей гимнастерке. Моисеенко помог десантнику проверить гильзо-звенья пулеметной ленты. Под навесом, жадно затягиваясь махорочным дымом, стояли моряки и солдаты. Под ногами дрожала палуба, звенели ванты от встречного ветра — ЭК-2 шел с предельной скоростью.
Пожилой пехотинец прервал молчание:
— Много прошел фронтовых путей-дорог, расписался на самом рейхстаге, теперь наступил черед самураев колошматить… Какова нам тут служба уготована?..
Никто не ответил бывалому солдату, не поддержал его разговор. Могли ли в те минуты думать о своей судьбе Володя Моисеенко и Маша Цуканова? Конечно. Тревожная мысль могла невольно промелькнуть в голове, но не могла стать навязчивой. Крепла непреклонность воинов, уверенность в своих силах.
Пять часов утра. Черным шлейфом полз дым над портовыми постройками Сейсина. С мостика поступила команда: "Бойцам морской пехоты приготовиться к высадке на берег!" Командир ЭК-2 капитан-лейтенант Миронов решил ошвартовать корабль прямо у военной пристани. Батальон майора Бараболько с ходу вступил в бой. Комбат имел приказ: овладеть Сейсином и удержать его до подхода главных сил десанта. К шести часам вечера морские пехотинцы очистили город от самураев. Командование Квантунской армии не могло смириться с потерей важного морского порта в Северной Корее, города, имеющего оперативное значение. Японцы бросили на помощь своим разбитым частям два батальона: стрелковый и курсантский. Положение правого фланга батальона десантников майора Бараболько становилось угрожающим: самураям удалось отсечь и окружить два наших взвода. Город пылал, в сплошном дыму трудно было разобрать, откуда и кто стреляет. В эти критические минуты на помощь морским пехотинцам был послан отряд моряков под командованием флагарта Георгия Терновского. Морякам предстояло не только выручить десантников, но и установить на вершине сопки корректировочный пост. Была сколочена группа, старшим которой назначили Комаровского, огонь корректировали Моисеенко и Бодня. Миновав узкие портовые улочки, отряд без единого выстрела добрался до сопки. Владимир Моисеенко помогал радисту тащить рацию. Достигнув первого перевала, услышали перестрелку. Пулеметы врага тарахтели беспрерывно. Выстрелы гремели со всех сторон. Видимо, самураи решили туго-натуго затянуть петлю, в которую попали наши десантники. Капитан 3 ранга Терновский, присев на валун, написал в блокноте текст сообщения на флагманский корабль.