— Передайте, — приказал он радисту.
В радиограмме говорилось:
"Иду навстречу своим частям. Как только соединюсь, начну корректировать огонь. Произведите заранее расчеты, ориентируйтесь на сопку. Там скрыта японская батарея".
Георгий Терновский собрал "военный совет". К нему подползли капитан Лубенко, старший группы корректировщиков Комаровский, рядом оказались краснофлотцы Моисеенко и Бодня.
— Продвигаться дальше нам мешают дзоты. Что будем делать?
— Разрешите, я подорву их… — попросил Володя.
Действительно, каждый шаг к высоте давался с кровью.
Вскоре два вражеских дзота захлебывались от жарких пулеметных очередей.
— Добро, — сказал командир отряда. Ему нравился этот смышленый, бойкий и легкий на подъем парнишка. И еще у него была одна замечательная черта — исполнительность.
Взяв противотанковые гранаты, Володя пополз сквозь колючий и цепкий кустарник к дзотам. Но пополз не напрямик, а в обход, с правой стороны перевала. И надо же тому случиться — наткнулся на замаскированную землянку, в которой затаились японцы. Володя метнул гранату. И, пока там бушевал огонь, успел переменить позицию и забросать гранатами оба дзота. Оставшиеся в живых самураи повели частый пулеметный огонь, но краснофлотцы уже заняли дзоты и соединились с десантниками.
— Привет, сестричка! — успел крикнуть Володя и поспешил за корректировщиками, выбиравшими удобное место для поста.
Маша Цуканова, не обращая внимания на грохот боя, переносила раненых в укрытие и там оказывала им первую медицинскую помощь. Самурайская пуля не пощадила девушку — плетью повисла левая рука. Слабея от потери крови, Маша продолжала перевязывать воинов. Кто-то из них сказал:
— Сестричка, ты же ранена! Отходи назад, в тыл…
— Я еще жива, а живые всегда двигаются вперед. Туда надо, — сказала санитарка и взглядом указала на вершину сопки, куда устремились корректировщики.
"Туда надо…" Если бы слышал эти слова Володя Моисеенко… Но мысли его были заняты другим. Корабельные артиллеристы ждали от них сигнала. И вот в воздух взлетела ракета. Георгий Терновский взглянул на ручные часы — 12.09. Донесся первый залп, снаряды упали кучно. По звуку можно было определить — стреляли с фрегата ЭК-2. Огонь продолжался в течение десяти минут.
Терновский разделил отряд на две группы. Одна из них будет демонстрировать ложную атаку, а вторая в это время, обойдя сопку с тыла, должна ворваться на нее.
— Если сумеем закрепиться и удержать высоту до утра, — сказал командир, — новые отряды десантников легко выбьют самураев.
Прошло несколько секунд, и наши воины, поднявшись, бросились в атаку. То там то здесь в кустах начались рукопашные схватки. Мелькали мечи самураев, в ход пошли приклады автоматов, винтовки и обыкновенные ножи. В этом бою был ранен Терновский, в командование отрядом вступил капитан Лубенко. В самый разгар боя, когда были захвачены две пушки противника, на высоте оставалась горстка моряков. Многие тяжело ранены. У десантников были на исходе боеприпасы. Озверелые самураи, охваченные бессильной злобой за потерю сопки, хлебнув для храбрости рисовой водки, лезли напролом, не считаясь с потерями. Но наши воины стояли насмерть. Не дрогнул никто. Священным для всех был приказ: держаться до утра. В минуту затишья Володя Моисеенко написал клятву. Это были последние его слова перед атакой японцев. Бывший юнга клялся:
"Я, краснофлотец-комсомолец, взорвал два блиндажа, убил из винтовки 3 японца, подорвал склад с боеприпасами, уничтожил пулеметную точку. Сейчас нахожусь на вершине сопки. Клянусь: умру, но не сдам японским самураям этой высоты. Буду до последней капли крови стоять.
К сему подписываюсь, Моисеенко Владимир Григорьевич.
Писал и отстреливался. 15. 8. 45 г."
И Моисеенко сдержал клятву. Высота осталась в наших руках. В 3.30 15 августа в Сейсин прибыли корабли с главными силами десанта. Операция, продолжавшаяся четыре дня, успешно завершилась. Самураи лишились самого крупного порта, связывающего Северную Корею с Японией. Путь отступления Квантунской армии к морю был отрезан.
Сейсин был свободен. Навстречу нашим солдатам и матросам выходили из домов женщины, старики, дети… Они приветливо махали руками, бросали цветы, радостно кричали: "Хорош, русски, хорош, русски!", "Мансе! " ("Ура! "). Володя Моисеенко всего этого не видел. Он еле-еле добрался до своего корабля, упал, словно мертвый, на койку, и проспал несколько часов. Его искали. Посчитали убитым. Корреспондент газеты "Красный флот" поспешил сообщить: "… немногие уцелевшие японцы начали отступать. Преследуя их, Моисеенко в одной из рукопашных схваток пал смертью храбрых. Родина не забудет имени своего славного сына — тихоокеанца Моисеенко".
Родина не забыла. Все участники десантной операции были отмечены высокими правительственными наградами, а бывшему юнге, краснофлотцу-комсомольцу Владимиру Моисеенко, особенно отличившемуся в боях, было присвоено звание Героя Советского Союза.
— Давай-ка я тебя сфотографирую, Володя, — сказал капитан Лубенко, — ты ведь у нас герой. Пошлешь снимок домой.
Посылать фотокарточку было некому.
Семья Моисеенко жила в Ленинграде. Отец Володи погиб на фронте, мать умерла в блокаду. По Дороге жизни мальчишку вывезли на Большую землю. Сначала попал в детдом, потом семью ему заменил флот.
Получив Золотую Звезду Героя, юноша не кичился славой, держался спокойно и скромно. Был отличником боевой и политической подготовки. В сорок девятом году его избрали делегатом XI съезда ВЛКСМ. Володя первый раз в жизни приехал в Москву — в составе делегации комсомольцев Тихоокеанского флота. А через год подошел срок окончания службы. Старшина 1-й статьи Моисеенко вернулся в родной Ленинград, стал трудиться на знаменитом Балтийском заводе. Работал хорошо, но часто тосковал о море. Хотел уйти на каком-нибудь корабле в далекое плавание. Но чувствовал, что время упущено. Да и здоровье стало не то, часто хворал. Запахи моря, шум штормовой волны, монотонный гул корабельных турбин и агрегатов, как и бой на далеком полуострове, где он проливал кровь, остались с ним навсегда, он унес все это с собой, в своем сердце.
Нина ТРОХОВАГЕРОЯМИ НЕ РОЖДАЮТСЯ
Это случилось в дни Великой Отечественной войны. В мае сорок четвертого года. Отряд торпедных катеров Северного флота вышел на перехват вражеского конвоя. В бою катер, на котором был мотористом юнга Саша Ковалев, получил несколько пробоин. Был пробит коллектор мотора. Из отверстия сильной струей била горячая вода. Юнга-комсомолец закрыл пробоину своим телом. И катер смог вернуться в базу. Посмертно Саша Ковалев награжден орденом Отечественной войны I степени.
Многим читателям история юного моряка Саши Ковалева хорошо известна. Но вот вопрос: совершал ли кто-либо еще такой подвиг, как Саша Ковалев? Сегодня, например, все знают, что подвиг Александра Матросова повторили многие советские воины.
Не будем интриговать читателя, а сразу скажем: да, подвиг Саши Ковалева, как и Матросова, повторили. И сделал это сверстник Саши — юнга Иван Дудоров. Они учились в одной и той же роте, но в разных сменах и не знали друг друга. Служить им пришлось на разных флотах: Ковалеву на Северном, Дудорову — на Балтике. И корабли у них были разные: у Саши — торпедный катер, у Ивана — "морской охотник". Но в общем-то, катера.
…Он добрался до своего катера, где предстояло теперь служить, ближе к вечеру. В воздухе появился "юнкерс". Корабли и береговая зенитная батарея открыли огонь.
Иван Дудоров присел на причальный кнехт и стал наблюдать за трассирующими снарядами. Они чертили серебристыми пунктирами небо, но до самолета не долетали. Обидно.
— Ты чего без каски? Марш к пулемету! — услышал юнга.
Кто-то сзади схватил его за руку и подтолкнул на катер по шаткому трапу. Юнга опешил, растерялся, не зная, к какому пулемету приткнуться. Там были люди. Они делали свое дело. И в эту минуту он только бы помешал им.
— Чего стоишь как вкопанный? Струсил?..
И вдруг говоривший моряк присмотрелся к юнге, малость смутился, развел руками.
— Обознался. Ты кто такой будешь?
Дудоров протянул документы.
— Новичок, стало быть? Юнга…
— Юнга Дудоров прибыл для прохождения дальнейшей службы! — бойко доложил парнишка.
Моряку это понравилось.
— Будем знакомы, юнга Дудоров. Главный старшина Лапин, — представился моряк-катерник. — Я так полагаю: быть тебе моим подчиненным. Пошли к командиру.
Стемнело. Самолет улетел. Моряки надели на пулеметы застиранные, в масляных пятнах чехлы.
Юнга Дудоров начал службу на МО-413, который в ноябре сорок третьего имел на своем счету тысячи пройденных миль. При защите коммуникаций на Балтике уничтожил три самолета противника. Принимал участие в проводке конвоев, минных постановках, десантных операциях, почти каждую неделю нёс дозорную службу на фарватерах. Действия экипажа "морского охотника" получили высокую оценку командования соединения.
В мае сорок четвертого года, после небольшого ремонта, МО-413 находился в дозоре в районе острова Лавансари.
"Наконец-то настоящее дело", — подумал юнга Дудоров, впервые отправляясь на боевое задание. Морской дозор всегда считался делом ответственным. Гляди в оба и за небом, и за морем. "Смотрите не подкачайте…" — мысленно повторил Ваня слова командира катера старшего лейтенанта Федина. И делал все, чтобы не подвести товарищей. За время ремонта ему часто приходилось обращаться к ребятам из верхней команды и к радистам, акустикам — когда живешь в одном коллективе, люди приглядываются к тебе и ты к ним (как говорится, прирастают душой друг к другу), — и моряки во всем помогали ему, шли навстречу. Ведь юнга еще мальчишка. Не откажешь. Особым уважением Ваня проникся к старшине группы мотористов Лапину. Главстаршина частенько беседовал с ним: и по специальности, и на вольные темы. Всегда подтянутый, опрятный, Лапин производил отличное впечатление. Юноша был просто влюблен в него. Да и главстаршина относился к Ване Дудорову с должным вниманием. В общем, жизнь на корабле для юнги складывалась нормально.