Шли вторые сутки, как "морской охотник" заступил в дозор. Около двух часов ночи сигнальщик обнаружил прямо по курсу вражеские корабли. На запрос они не ответили, а после вторичного запроса дали ложные опознавательные. На МО-413 мгновенно прозвучал сигнал боевой тревоги. Командир приказал открыть огонь, фашисты также начали стрельбу. На помощь "четыреста тринадцатому" поспешили другие катера. Искусно маневрируя, наши "охотники" действовали дерзко и решительно. Иван Дудоров не мог видеть самого боя, он находился в машинном отсеке. Но он чувствовал этот бой. Катер ходил переменными галсами, то и дело звенела, дергалась ручка машинного телеграфа. Моторы работали безукоризненно, гудя на одной и той же высокой ноте. Вдруг катер сильно качнуло, он накренился… Это у самого борта разорвался снаряд. Большой осколок прошил борт, задел всасывающий патрубок главного двигателя. Он оказался пробитым. Струйка бензина полилась на разогретый мотор. Вспыхнуло зловещее пламя, угрожая взрывом. Судьба катера и экипажа находилась теперь в руках мотористов, секунды решали все. Задыхаясь от едкого дыма, в поединок с огнем вступили матрос Ковалев и юнга Дудоров. Схватив асбестовые маты, они накрыли ими горящий бензин. Однако неумолимые языки пламени выползали по краям матов, обжигали руки… Что-то надо было делать. И тогда, пренебрегая ожогами, мотористы телами своими плотно прижали маты к машине. Лишенный притока воздуха, огонь спал, а затем и вовсе погас. В это же время аварийная группа под командованием боцмана заканчивала заделку пробоины. И катер остался в строю, продолжая преследовать противника.
Флотская газета писала в ту пору: "Удача в боевом крещении укрепила уверенность Дудорова в своих силах и знаниях. В решающих боях по разгрому фашистских войск под Ленинградом, по освобождению Таллина Дудоров действовал так же, как действовали бывалые воины — его сослуживцы. Доблесть матроса была отмечена орденом Красной Звезды".
…Бывшие юнги, друзья Ивана Дудорова, долго не знали о его подвиге. Да и сам он никому ничего не рассказывал. Стеснялся? Конечно. Он никоим образом не хотел, чтобы имя его отождествлялось с именем Саши Ковалева. Потому что Саша для всех юнг — в том числе и для Ивана Дудорова — герой, отдавший свою жизнь во имя Победы. Имя его, ставшее символом мужества, начертано на борту теплохода, совершающего рейсы во многие страны мира.
Мы спросили у Ивана Васильевича Дудорова:
— Как вы сами относитесь к своему подвигу?
— Очень просто, — ответил он спокойно. — Я выполнял свой долг. На моем месте так поступил бы любой наш юнга.
Говорить спокойно, рассудительно, как бы обдумывая каждое слово, — привычка, выработанная годами. Иван Васильевич скуп на слово, сдержан. Работает он инженером в НИИ.
Рассказ будет неполным, если я не назову имена других юнг флота, друзей Ивана Васильевича Дудорова.
Фронтовые пути-дороги бывших юнг не ограничились Севером и Балтикой. Юнги сражались всюду. С боями прошел свой матросский путь Иван Ящук, юнга-боцман знаменитого монитора "Железняков". Теперь этот корабль стал памятником. Стоит он на постаменте на Рыбальском острове в городе-герое Киеве.
Журналисты хорошо знают, что бывшие фронтовики всегда начинают свой рассказ фразой:
— Ты помнишь?..
И сколько за ней, за этой простой фразой, близких сердцу воспоминаний…
Бывший юнга Узбек Идрисов — улыбчивый, веселый уфимец, земляк Ивана Ящука. Узбек начал службу юнгой-мотористом в бригаде торпедных катеров Балтийского флота. Кронштадтская газета "Огневой щит" 31 декабря 1945 года опубликовала о нем и его друзьях-катерниках стихи:
…За ними — двое из семьи
"Морских кавалеристов",
Вел каждый грозный бой,
Отважен и неистов…
На быстрых катерах
Для славы и победы
Несли они врагам на страх
Могучие торпеды!..
Узбек Идрисов награжден орденом Отечественной войны I степени и двумя орденами Красной Звезды, боевыми медалями.
О юнгах-уфимцах, комсомольцах сороковых годов, можно рассказывать бесконечно. Многие из них вписали в летопись славных дел комсомола Башкирии яркие страницы.
Вот еще одна судьба. Бывший юнга Глеб Фролов начал службу на Балтийском флоте. Боцман торпедного катера Фролов участвовал в разгроме вражеского конвоя из двадцати семи боевых кораблей и транспортных судов в Финском заливе. В этом бою ТК-16 потопил новейший фашистский миноносец. За мужество и отвагу юнга Глеб Фролов был награжден орденами Отечественной войны II степени, Красной Звезды и многими медалями. Теперь же у него самая мирная профессия — Глеб Фролов инженер-строитель. А Георгий Бриллиантов, отважный юнга-радист, — мастер-фотограф. Он с гордостью носит медаль Ушакова.
На груди у Геннадия Коновалова рядом с боевыми наградами орден Октябрьской Революции. Уфимец юнга Коновалов служил на Тихоокеанском флоте. За его плечами не только война, не только послевоенная морская служба, но и работа на дальних нефтяных промыслах Сибири, и учеба: десятилетка, техникум, институт. Геннадий Коновалов — признанный мастер своего дела. Он выезжал в Чехословакию — делился с чешскими коллегами накопленным опытом, помогал освоить новую для них отрасль — добычу нефти и производство нефтепродуктов. В составе группы советских специалистов принимал участие в строительстве нефтеперерабатывающего завода на Кубе.
Несколько иначе сложилась судьба юнги-североморца Константина Юданова. До конца срочной службы он нёс вахту на знаменитом эсминце "Гремящий". Но бывший юнга не ушел от флота и моря, еще больше сроднился с ним. Корабли, которые он ремонтирует, имеют притягательную силу и зовут к воспоминаниям о романтической юности. Для Константина Юданова стала таким воспоминанием песня. Да-да, песня! Суровая и нежная, широкая, как море, она набегает на вас, словно штормовая волна, и вы ощущаете ее силу:
Пусть волны и стонут, и плачут,
И бьются о борт корабля,
Но радостно встретит героев Рыбачий,
Родимая наша земля.
Двадцать пять лет Константин Юданов активно участвует в художественной самодеятельности Дворца культуры судостроителей. Он пропагандирует песни о моряках и море, о суровых годах войны. И песня по-прежнему роднит его с флотом.
Сколько лет прошло с военной поры! Куда только не бросала фронтовая судьба бывших юнг флота! Этапы пройденного ими пути можно опознать по яркой расцветке лент на орденских колодках. Ордена, медали… Они, медали, — скромные свидетели фронтового прошлого. Чеканка на бронзе: "За оборону Ленинграда", "За оборону Советского Заполярья", "За оборону Кавказа", "За освобождение Белграда", "За взятие Вены", "За взятие Кёнигсберга", "За взятие Берлина"… Действительно, этапы большого пути!
Валерий ШАМШУРИНМОРСКОЕ БРАТСТВО
Как Женька Ушаков попал на Соловки? Это целая история, и в сравнении с ней приключения Гекльберри Финна — ничто. В декабре тридцать девятого года двенадцатилетний Женька ступил на палубу старенького буксира-ледокола, чтобы добраться до острова и навестить поселившуюся там ненадолго мачеху. А мачеха тем временем, тоже на буксире, отплыла с Соловков, чтобы проведать Женьку, жившего у родственников в деревне Карповской на побережье. Суда разминулись, и… В общем, это были последние рейсы, так как море замерзало. Женька остался один.
Кутаясь в ветхое пальтишко, ошеломленный этим ударом судьбы, Женька первые часы простоял на берегу, глядя, как белая муть обволакивает небо и воду, закрывая горизонт. Что делать? Спасибо, добрые люди приютили, поселили у себя, устроили в семилетку.
Остров приворожил мальчика, и он уже ни за что не хотел покидать эти места. Тем более что ему удалось устроиться учеником машиниста на пароходе "Ударник"…
Началась война. Где-то воевал Женькин отец, вестей от него не было. Женька считал себя полноправным хозяином своей судьбы и, конечно же, очень самостоятельным человеком. Вот почему он пришел к капитану парохода и сказал: "Отпустите меня на фронт". Капитан засмеялся и ответил так: "Захотелось из-под пушек пугать лягушек!" Обидно ответил. Женька тогда чуть не расплакался, но все же сдержал себя: мужчина все-таки. И начал думать о побеге.
Но тут, к Женькиной радости, на Соловках открыли школу юнг. Одинокого мальчика приняли туда без лишних разговоров. Женька попал в роту мотористов, стал изучать двигатели.
В школе Женька познакомился с горьковчанами Серегой Барабановым, Лешкой Юсиповым и Виталькой Гузановым. Пареньки были что надо. Свои. Это Женька сразу почувствовал. И не ошибся: ребята старались, учились на одни пятерки, на трудные работы шли первыми. Это все потому, что очень уж хотели попасть на фронт.
Мотористы — народ серьезный, малоразговорчивый. Работа у них такая — с двигателем не поговоришь. Здесь больше надо слушать, чтобы до тонкостей знать, как работает машина, почему у нее вдруг появляются перебои, когда она может подвести.
И когда у юнг заходил разговор о преимуществах той или иной боевой специальности, Женька обычно отмалчивался: болтайте каждый свое, а я от избранного не отступлю, ведь корабль без двигателя — что человек без сердца.
Женька школу покидал без грусти: поучился — и довольно. Прощайте, Соловки, теперь в бой! Легко это было говорить тогда: в бой. Думалось: стрельба, грохот, дым, а твой корабль без единой пробоины, целым и невредимым подходит к фашистскому конвою и выводит из строя суда противника одно за другим. Ладно: пусть получает ранение командир, контужены все матросы, тогда Женька стремительно выскакивает из машинного отделения и сам становится у торпедного аппарата. Движение рукой — и торпеда, как дельфин, прыгает в волны и несется прямо к центру корпуса вражеского многотонника. Удар! Взрыв!.. И фашистский транспорт раскалывается пополам, только обломки летят в разные стороны…
Ах, если бы так было! Но все совсем иначе. Постоянно прогреваешь мотор перед выходом в море; часами толчешься в тесных проходах от двигателя к двигателю, когда торпедный катер рассекает бесконечную водную гладь в безрезультатных поисках противника; замираешь и напряженно прислушиваешься к стрельбе наверху по налетевшим невесть откуда "фокке-вульфам".