Штурмовать Днепр Борькина часть начала утром, сразу же после артподготовки, во время которой удалось уничтожить несколько мощных дотов, обнаруженных разведкой. Остальные потери врага можно было увидеть только на поле боя, на той стороне Днепра, куда уже переправлялись первые подразделения.
Борька поплыл туда вместе с комбатом и был при командном пункте, выполняя приказы. Всякий раз приказ был один: переправиться через Днепр — доставить пакет.
Днепр кипел от разрывов снарядов, от фонтанчиков пуль. На Борькиных глазах вдребезги разнесло понтон с ранеными, люди тонули, и ничем нельзя им было помочь.
Несколько раз Борька бросался в самое пекло, искал на берегу лодку, чтобы скорее доставить пакет; он знал теперь, что значит доставить вовремя пакет, пронести его целым и невредимым сквозь этот шквал, сквозь это кипение, где земля сомкнулась с небом и водой. Борька искал лодку и, не найдя, раздевался, как утром, и снова плыл, чудом оставаясь в живых. Найдя же лодку, он, подогнав ее к берегу, помогал раненым сесть в нее и греб что было сил к своим…
К концу дня, когда бой стал удаляться и Днепр поутих, Борька, в восьмой раз переправившись через Днепр, шатаясь от усталости, пошел искать походную кухню. Увидев ее синий дымок, Борька присел, радуясь, что дошел, и, сидя, уснул.
Разведчики искали его на берегу Днепра, ходили вдоль течения, обошли плацдарм и уже считали погибшим, как вдруг батальонный повар нашел Борьку спящим под кустом. Его не стали будить, так, спящего, и перенесли в землянку. А Борька сладко спал, и снился ему родной город. И тополиная метель в июне. И солнечные зайчики, которых пускают девчонки во дворе. И мама. Во сне Борька улыбался. В землянку входили люди, громко говорили, а Борька ничего не слышал.
А потом у Борьки был день рождения. Командир батальона велел, чтоб повар даже пироги сделал. С тушенкой. Пироги получились на славу. И уплетал их Борька за обе щеки, хоть и стеснялся комбата, а пуще того — командира полка, который вдруг в самый разгар именин приехал на своем "виллисе".
Все пили за Борькино здоровье. Когда чокнулись, встал командир полка. Колыхнулось пламя коптилки. Притихли все. Командир полка, человек еще не старый, но седой, сказал Борьке так, будто знал, о чем Борька думает.
— Отца бы твоего сюда, Борька, — сказал он. — Да маму. Да деда твоего, кузнеца. Да всех твоих боевых друзей, живых и мертвых… Эх, хорошо бы было!
Командир полка вздохнул. Борька смотрел на огонь задумавшись.
— Ну, чего нет, того нет, — сказал командир полка. — Убитых не оживишь… Но за убитых мстить будем. И вот всем нам… — он оглядел бойцов, ездовых, повара, — и вот всем нам, взрослым людям, нужно учиться у этого мальчика, как надо мстить.
Он потянулся через стол к Борьке, чокнулся с ним кружкой, обнял Борьку, прижал к себе.
— Ну, Борька, слушай! Ты теперь у нас настоящий герой. Герой Советского Союза.
Все повскакивали с мест, даже комбат, все загалдели, выпили свой спирт, заобнимали Борьку.
А он все думал о том, что командир полка сказал. Об отце, о солдате с черным от копоти лицом, о маме и брате Толике, и о Надюшке, и об ее маме, и об Ивановне, о деде, о Сереже, обо всех людях, которых знал, которых любил…
Слезы поплыли у него из глаз. И все подумали, что плачет Борька от радости.
Через две недели, 13 ноября 1943 года, немецкий снайпер поймал в перекрестие оптического прицела русского солдата.
Пуля достигла цели, и на дно окопа упал маленького роста солдат. А рядом упала пилотка, обнажив русые волосы.
Боря Цариков…
Он умер сразу, не страдая, не мучаясь. Пуля попала в сердце.
Весть о Бориной смерти мигом облетела батальон, и из наших траншей неожиданно не только для немцев, но и для нашего командира, вдруг рванулась стена огня. Стреляли все огневые средства батальона. Яростно тряслись, поливая немцев, пулеметы и автоматы. Ухали минометы. Трещали карабины.
Видя ярость людей, комбат первым выскочил из окопа, и батальон пошел вперед мстить за маленького солдата, за Борю Царикова.
Владимир КАЗАНСКИЙВО ВРАЖЕСКОМ ТЫЛУ
На заводе имени Коминтерна помнят, как пришел в их коллектив не по годам серьезный парень со смуглым лицом. Сегодня шлифовщик Михаил Севастьянович Титов — известный в городе новатор, Герой Социалистического Труда.
И Титов, и его одногодки повзрослели быстро. Зрелость пришла к ним в юности. И зрелость эту не измеришь обычным житейским опытом — за ней не просто дни и годы, а дни и годы Великой Отечественной войны.
Вместе со сверстниками он угонял на восток колхозный скот. Но далеко пробиться не удалось, и они повернули назад. Скот разобрали по дворам, спрятали в лесу. А вскоре он очень пригодился: появилась острая потребность в продуктах. К глухой белорусской деревушке, зажатой между лесом и озером, пробирались выходившие из окружения советские воины. Надо было их накормить, обмыть, перевязать им раны. За это и взялись местные жители.
Сложнее было помочь бойцам пробиться через две дороги, что лежали на их пути, — шоссейную и железную. Пошли с одной стороны, в обход озера, — напоролись на вражескую засаду. С другой стороны — непролазные топи и болота. Мудрые старики держали совет: как быть? В деревне скапливалось все больше и больше окруженцев. Вот-вот могли нагрянуть каратели.
Миша Титов и два его дружка, не вступая в споры старших, сели в лодку и поплыли к противоположному берегу озера. Затем с корзинками — якобы за ягодами — добрались до железной дороги. Вокруг ни души. Гитлеровцы, понадеявшись, видимо, на естественное препятствие — озеро, — постов вдоль него не выставили.
До самых заморозков осени сорок первого года работала налаженная деревенскими подростками переправа.
А вскоре Миша решил уйти в партизаны.
В соседний район, откуда шла слава о партизанской бригаде батьки Миная — М. Ф. Шмырева, — они, пятеро парней, пробирались несколько дней. Принесли с собой найденные в лесу винтовки. Но в отряде их встретили без энтузиазма. Только на четвертый день, когда ребята уже решили, что о них забыли, вызвал командир:
— Вы, как я понял, из Городокского района. Кто из вас знает, где находится мост между станциями Лосвида и Залучье?
— Я знаю, — поспешил ответить Миша. — Он близко от нашей деревни.
— Комсомолец?
— Да.
— Это хорошо. Пойдешь с группой подрывников. Твоя задача — указать лучшие подходы к мосту…
Много лет прошло с тех пор. Много незабываемых событий произошло в жизни Титова. Но не сотрется в памяти испытанное и пережитое в войну. Вместе с товарищами ходил он в разведку, взрывал мосты, пускал под откос вражеские эшелоны, отражал налеты карателей.
В истории партизанского движения в Белоруссии особое место занимают Витебские ворота. Их открыли, прорвав линию фронта, народные мстители Витебско-Суражской зоны в январе сорок второго года. Через эти ворота, связавшие оккупированные районы республики с Большой землей, партизаны получали оружие и боеприпасы, а в сторону советского тыла шли обозы с хлебом и другими продуктами, вывозились больные и раненые, переправлялись семьи, которым угрожала смертельная опасность.
Но мало кто знает, что и после 26 сентября 1942 года, когда Витебские ворота перестали существовать, связь белорусских партизан с Большой землей действовала. В группе, которая налаживала эту связь, был и Михаил Титов.
Уже стоял ноябрь. Землю покрывала изморозь, и шаги оставляли заметный след. А нужно было пройти через линию фронта и вернуться назад с оружием и боеприпасами. В группе только каждый третий имел винтовку и к ней — четырнадцать патронов.
Сначала шли с проводником, хорошо знавшим местность. Но вскоре потеряли его, вступив в вынужденный бой. Начали искать новый путь. Делали многокилометровые броски из стороны в сторону, и снова нарывались на гитлеровцев, и снова принимали бой. Пройти удалось только с четвертой попытки.
Путь назад был не легче. Сгибались под тяжестью груза: автоматы, минометы, патроны, мины несли они в отряд. Шли, соблюдая величайшую осторожность. Неожиданным препятствием стала река: по воде плыли большие льдины.
— Надо раздеваться, — предложил Миша. И первым сбросил одежду, полез в ледяную воду.
До отряда оставалось километров тридцать, когда в гуще леса мелькнул кто-то. Схватились за оружие, полагая, что это немцы. Но то были волки. Звери долго провожали ослабевших от голода и длительного перехода людей. Изредка, осмелев, подходили совсем близко. Полоснуть бы по ним из автомата… Но лишний шум партизанам был ни к чему. Так вместе и в отряд пришли: люди впереди, волки сзади.
…Смотрю на него, поглощенного делом, вглядываюсь в его сосредоточенное волевое лицо, и оно мне все больше напоминает лицо того партизана, что величественной скульптурой поднялся во весь свой богатырский рост невдалеке от районного центра Ушачи. В этом месте на заболоченном участке 5 мая 1944 года по сигналу двух красных ракет поднялись с земли тысячи партизан, попавших во вражеское окружение, и пробили, казалось бы, непробиваемое кольцо. В операции, получившей название "Прорыв", участвовал и разведчик Михаил Титов.
…Прошлое забывать нельзя. В нем особый свет, который озаряет нашу жизнь сегодня и будет озарять всегда.
Игорь СОКОЛОВХОДИТ КРЕЙСЕР В ОКЕАНЕ
Есть у флотского поэта Николая Флерова стихи — "Баллада о мичмане". Посвящены они бывшему юному партизану, а ныне военному музыканту Петру Павловичу Коваленко:
Расскажи-ка, друг мой мичман,
Про минувшие походы.
Как мальчонкой партизанил,
Шел в разведку, видел беды.
Как свою ты юность встретил
В свете солнечной Победы…
Ходит крейсер в океане,
А на нем, душой романтик,
Ходит мичман тот бывалый
Самым главным в музкоманде.
…Двенадцатилетним парнишкой остался в сорок втором году Петя Коваленко без отца и матери. Вот стоит на улице родной Малиновки, и сердце его сжимается до боли. Вместо золотых полей — заросли бурьяна, вместо сада — обуглившиеся пни. От дома отчего осталась лишь печь. Обезлюдела Малиновка. Каркают черные вороны, кругом запустение, печаль. На глаза навертываются слезы. Он старается не плакать и еще крепче сжимает свои кулачки. Он ненавидит тех, кто принес на его землю горе, и решает идти в партизаны.