«Орлёнок» (1900). Драма, 6 актов — страница 33 из 37

Вы кровью славу добыли – и что же?

Не вам, не вам достанется она!..


Жалоба.

Ах!.. Голову мою вы поддержите…


Умирающий голос.

Воды, воды…


Голос.

Вот ворон к нам летит…


Другой.

Растоптан я под тяжестью копыт…


Голос.

Господь, к твоей взываю я защите…


Голоса.

Все кончено… Приходит смерть… Конец…


Равнина

(повторяя тысячу раз).

А-ах…


Голос молодой.

О, мама, где же ты, родная?..


Голоса.

Все вороны… Вон, вон воронья стая…


Герцог (в отчаяньи).

Но где же, где орлы твои, отец?..


Крики со всех сторон.

Я умираю… Больно… Что за мука…


Герцог

(неподвижный, поледеневший, с губ его текут две струйки крови).

О Боже мой!


Стон.

Прикончите меня…


Герцог.

О, понял я, зачем во мраке ночи

Я не могу сомкнуть так часто очи…


Стон.

Добейте же меня вы как-нибудь…


Герцог.

И почему мне кашель душит грудь…


Крик.

Я не могу… Кровавой пеленою

Мне заливает горло… Гибну я…


Герцог.

И почему горячею волною

В смертельном кашле льется кровь моя…


Равнина (стеная от муки).

А-ах… А…


(В бледнеющих тенях, предшествующих заре, при раскатах отдаленной грозы, под быстро бегущими низкими, черными облаками все принимает страшный вид: рожь колышется, как султаны, ветер заставляет кустарники делать беспокойные движения).


Герцог.

О, страшно мне… Ты, жатва роковая,

Ты, груда тел убитых здесь в бою,

Моим очам являешься, взывая

Отмстить за жизнь погибшую твою.

Простите мне, молю у вас пощады!

О да, я вижу, вижу ваши взгляды,

Твою, старик, я вижу седину,

Твою, о мальчик, нежную весну…

Все гибло здесь… Простите мне, простите!..

Но вы ко мне толпитесь в тишине…

Но вы сказать хотите что-то мне…

О Боже мой, что вы сказать хотите?

Меня страшит ваш беспощадный взор…

(Сгибаясь под тяжестью ужаса, желая бежать, не слышать).

Предчувствую ваш страшный приговор…

Что?.. Что же мне ответят ваши крики?..


Все голоса.

Да здравствует Наполеон великий!..


Герцог

(падая на колени).

Итак, за славу вами я прощен.

(Он кротко и печально говорит равнине).

Благодарю! О, дорогие тени,

Я перед вами преклоню колени… (Встает).

Но понял я, на что я обречен:

Мне суждено быть жертвой искупленья.

Хочу страдать, хочу страдать за вас

И каждый день и каждый новый час

За вас нести горячие моленья…

Я видел смерть и кровь несчетных ран,

Да, был и я на поле смертной битвы…

И вот теперь белеющий туман

Скрывает все под облаком молитвы.

Несется к небу этот фимиам…

За все страданья и за жертвы ваши

И я хочу коснуться этой чаши

И буду жертвой, возданною вам.

(Выпрямляется на вершине холмика, такой маленький в огромной равнине, и вытягивает руки в форме креста).

Возьми меня, возьми меня, Ваграм,

Возьми меня, кровавая равнина, –

За сыновей возьми меня, как сына, –

За жизни их – я жизнь свою отдам!

(Тихо говорит, словно его кто-то слышит).

Прости, отец… Мечты свои оставлю

И мой Шенбрунн к твоей скале прибавлю.

(Закрывает глаза).

Все кончено!..

(Заря появляется, он говорит решительно и громко).

Но в этот самый миг,

Когда Орленок, разлучась с мечтою,

С мечтой всей жизни светло-золотою,

Судьбу свою в Провиденьи постиг

И умереть решился молчаливо,

Как белый лебедь в тишине залива –

О, в этот миг, я знаю, он прощен…

Пусть воронов умчится злобных стая,

Пускай орлы могучие, слетая,

Появятся опять со всех сторон…

Молчи, Ваграм! Молчите, ураганы…

Пусть Славы гул, как память о былом,

Звучит один в спокойствии твоем…

(Все золотится. Ветер поет).

Умолкнут вопли, жалобы и песни,

Заменит их родного гимна звук…

(Слышно, как звучат трубы. Поднимается гордый ропот. Голоса, сейчас стонавшие, призывают к бою).

Поникшие под гнетом тяжких мук,

Вставайте гордо, дорогие тени…

(Туман улетает, словно в бешеном галопе. Слышен конский топот).


Голоса (вдали).

Вперед…


Герцог.

О Слава, ты!


Голоса.

Клади заряд…


(Невидимые барабаны бьют выступление).


Герцог.

Я слышу смех…Они, мои французы!..


Голоса

(эпически смеясь).

Ха-ха!..


Герцог.

Я счастлив, я безумно рад!..

Победа, я твои разрушил узы…

Пой, пой, ликуй! Пусть слышу я вдали

Прекрасный гимн моей родной земли…

(Голоса запевают сказочную «Марсельезу»).

О Слава!.. Ты, богиня золотая…

(Солнце взошло, тучи полны золота и пурпура. Небо похоже на Великую Армию).

Как все горит и искрится, блистая…


Голоса.

Пли!..


Герцог.

Значит, я сражаюсь наконец

В рядах твоих героев, о отец…

(В шуме удаляющейся битвы слышна, совсем издали, между барабанным боем, резкая, металлическая команда).

В колонны!.. Стройся!..

(В бреду, выхватывая саблю).

Вот сраженья пламя…

Пой звонче, флейта! Развевайся, знамя!..

Штыки вперед!..

(Фанфары его видения удаляются и пропадают в последних порывах ветра; вдруг раздается настоящая фанфара, и резким контрастом с французскими пылкими мотивами, как бы пробуждая к действительности, раздается мягкий танцевальный австрийский марш Шуберта).

Но что там вижу я?..

Австрийцы… А, вперед, вперед, друзья!..

Врезайтесь в них могучею волною –

Мы победим… Вперед, вперед за мною!..

(Высоко подняв саблю, врезается в первые ряды показывающегося на дороге полка – австрийского).


Офицер

(бросаясь к нему и останавливая его).

Что с вами, принц?.. Ведь это же ваш полк…


Герцог

(очнувшись, с ужасом).

Мой полк… О Боже!..

(Озирается. Солнце встало. Все имеет спокойный вид. Из груды мертвых остался один Фламбо. Герцог – посреди улыбающейся розовой равнины. Белые солдаты дефилируют перед ним. Он понимает все. Рука его, поднятая, чтобы стрелять, медленно опускается. Сабля принимает надлежащую позицию, и, как автомат, герцог начинает командовать машинально голосом австрийского полковника).

Стой!.. во фронт!.. равняйся!..

(Команда удаляется, повторяемая офицерами. Начинаются маневры. Занавес падает).


АКТ ШЕСТОЙ


Несколько времени спустя, в Шенбрунне.


Комната герцога Рейхштадтского, мрачная и пышная. В глубине высокая дверь, черная с золотом, выходящая в маленький «фарфоровый салон». Направо окно. Налево гобелен, за которым скрывается маленькая дверь. Меблировка такая, как и в наши дни: кресла черного дерева с золотом, столы, консоли, ширмы и налой. Лихорадочный беспорядок комнаты больного. Мех, книги, склянки, чашки, апельсины; везде, повсюду огромные букеты фиалок. На первом плане, налево, узкая походная кровать. У изголовья, посреди низкого стола, тоже заставленного лекарствами, цветами, небольшая бронзовая статуэтка Наполеона I.


1. Герцог, эрцгерцогиня, доктор, генерал Гартманн.


(При поднятии занавеса герцог сидит на краю постели. Он страшно изменился, его лицо похудело; белокурые волосы, которые давно не подстригали, падают слишком длинными прядями. Он весь дрожит и печально кутается в большой плащ, служащий ему халатом; на шее у него в три ряда обвязан галстук из мягкого батиста. Под плащом у него белые рейтузы; жилета нет, его исхудалое тело теряется в складках рубашки, прозрачные руки потеряны совсем в плиссированных манжетах. Он пристально смотрит вперед. В углу комнаты доктор и генерал Гартманн, старый служака, состоящий при герцоге, тихо разговаривают стоя. Дверь в глубину приотворяется, таинственно пропуская желтый и дрожащий свет. Проскальзывающая в нее эрцгерцогиня оглядывается, как бы для того, чтобы увериться, все ли там готово, и бесшумно затворяет дверь за собой. Она бледна, как смерть, под своими кружевами. Она тихо обменивается несколькими словами с доктором и генералом, которые удрученно покачивают головами, глядя на герцога; она приближается к нему так, что он этого не замечает, и тихонько берет его за руку. Он вздрагивает и с удивлением узнает ее).


Герцог (эрцгерцогине).

Как? Это вы? Я слышал, вы больны.


Эрцгерцогиня

(с принужденной веселостью).

Да, я была больна, но мне уж лучше…

Ты видишь, я встаю. А как тебе?


Герцог.

Мне хуже, если вы затем лишь встали,

Чтобы прийти ко мне.


Эрцгерцогиня.

О, ты смеешься.

(К доктору).

Как ваш больной ведет себя, скажите?..


Доктор.

Отлично: молоко он пил недавно,

Не протестуя.


Эрцгерцогиня.

О, какое счастье!

Вот это мило, это…


Герцог.

Это грустно…

Мечтать в истории составить имя,

Гореть душой и… слышать похвалу

За то, что молоко ты пьешь исправно.

(Берет букет фиалок, лежащий на столе возле него, и с наслаждением подносит его к лицу; вздыхая).

О, свежие, душистые цветы,