е, и тогда одержимая идеей группа открывается им как самостоятельное, насильно навязанное существо.
Если члены группы со всеми их особыми качествами понимаются как носители идеи, возникает следующий вопрос: как воспринимается ими идея, пластами отложившаяся в их сущности, и как осмысляется? Сплачивая людей в группу, всякая идея кристаллизуется в форму и приобретает четкие очертания. Становится политической программой, ярко выраженным тезисом и догмой – словом, выступает как долженствование, небезграничное в своей сути и притязающее на реализацию. Однако же оно постоянно выходит за свои, казалось бы, четко обозначенные пределы, его содержание, сформулированное через группу, есть лишь малая, ставшая видимой часть мощного духовного пути, который группа пройдет от начала и до конца. Любое проявление духа никогда не существует само по себе, не будучи заключенным в какой-нибудь масштабный смысловой контекст. Оно неизменно вытекает из новейших убеждений, всякий раз выражаясь по-новому, и неизменно вкупе со всеми другими проявлениями образует единое смысловое целое. Поэтому социально-действенная идея сама по себе уже задает вектор, определяющий ее дальнейшее развитие, она есть упрощенный вариант некоей целостной системы, из которой всякий раз выделяется то, что особенно востребовано в данное время в данных социальных условиях. Участники группы, пекущиеся об идейном содержании, обретают куда больший опыт и желают пойти гораздо дальше выразимого и выраженного долженствования; они ступают на путь, что ведет через весь мир, и отдаются содержанию как волне, наконец-то прорвавшей плотину сознания, но лучше сказать: содержание и есть результат проекции текущей мысли на реальный ситуативный контекст. Изначально ли задана направленность сознания, где вспыхивает идея, или же его выход на самую большую орбиту уже предопределен идейной сутью – совершенно не имеет значения и представляет интерес разве только для психологии. Во всяком случае, член группы не упускает ни одной возможности из тех, что зародышами заложены в идее, и развивает идею во всей ее цельности. Фундаментом программ политических партий служит идеология, ведущие к образованию группы идеальные требования также формируются на базе основополагающих убеждений, чье повсеместное влияние соединяет эти требования с другими духовными притязаниями и измерениями в осмысленную связку.
Реализуясь тем или иным из вышеописанных способов, идея неизбежно воздействует на человека, и есть существенная разница в том, кто испытывает это воздействие – отдельный индивид или член группы; только через понимание этой разницы мы можем осознать особую сущность групповой индивидуальности. Предположим, некая вполне определенная идея проникает в ум одного-единственного человека. Она неизбежно будет стремиться расшириться и проложить дорогу, простирающуюся из одного конца мира в другой. Но тогда самосущий индивид (во всяком случае, такую возможность исключать не следует) есть микрокосмос, где случаются брожения страстей и духовных сил, а потому сознание индивида только в редчайших случаях безраздельно отдается выработанным идеей смыслам. Как правило, в его контекст внедряются другие мысли и ощущения из иных отдаленных уголков души, ослабляют его и разлаживают. Даже если допустить, что идея раскроется в индивиде полностью, она сохранит чистоту и ясность и овладеет его духом, в лучшем случае только когда вооружится возвышенным принципом, будоражащим каждую клеточку человеческого «я». Субъект, стало быть, переживает идеи, оттачивает их форму и отдается им всем своим существом, однако при этом он больше чем просто их носитель, и оттого ему не так легко прервать череду своих беспримерных судеб, дабы в образовавшемся вакууме души предоставить идеям полную свободу. Совсем другое дело, когда индивид выходит из изоляции и становится членом группы. Группа признаёт индивида лишь постольку, поскольку тот олицетворяет идею. Его отношения с другими участниками группы служат единственной цели: укрепить и претворить в жизнь суть долженствования, ради которого, собственно, группа создавалась; всё прочее, что живет в нем и просится наружу, должно находить себе применение за ее пределами. Когда индивид вливается в группу, он расстается с частью своего существа, каковое воплощает большой и по мере возможности осуществляемый замысел, и эта часть – та, что сформирована идеей, – начинает действовать самостоятельно. Подобно камертону, настроенному только на один тон, группа тоже настроена лишь на одну идею; как только та конституируется, всё, что не имеет к ней отношения, автоматически отключается, объединенные ею люди утрачивают свою полноценность и становятся фрагментами индивидов, чье существование оправдано лишь групповой целью. Субъект как единичное «я», связанное с другими такими же «я», есть мыслящее существо, неисчерпаемое по своим свойствам; идея не может полностью его контролировать, оно всё еще пребывает вне сферы ее влияния. Субъект как член группы – это часть «я», отколовшаяся от целого, не способная выйти за пределы орбиты, которую предначертала ей идея. И только теперь, дойдя в нашем анализе до этого пункта, мы начинаем осознавать действительную подоплеку коллективной сущности, групповой индивидуальности, которая не допускает распада на множество индивидов, но движется по собственным законам над головами тех, кто заступил к ней на службу, зачастую как бы невзирая на их притязания и потребности. Вместо полноценных индивидов группу составляют редуцированные «я», этакие человеческие абстракции в себе, группа есть в чистом виде орудие идеи – и только. Стоит ли удивляться, что люди, лишенные безусловного права распоряжаться своим «я», ведут себя иначе, нежели те, кто пока еще полностью собой владеет? Идеи кочуют по социальному миру в силу насущной необходимости. Дабы перевести их из долженствования в стадию бытия, узревший их одиночка вынужден вступать в союз с другими. В тот момент, когда образуется группа, происходит и редукция «я», и теперь уже не множество одиночек радеет об идее, но сплошь подчиненные ей и живущие ее милостью создания, которых идея, и только она, толкает вперед, но если они перестанут ощущать свою к ней причастность, то неизбежно погрязнут в иллюзорном. Идея не внедряется в них, а творит их, не они реализуют идею – напротив, она реализует их и вдыхает в них жизнь, так что есть все основания говорить о групповой индивидуальности как о самостоятельном существе. Поскольку частичное «я», все эти половинки и четвертинки, рождается лишь в процессе подготовки к совместным акциям (на групповых совещаниях, к примеру), они уже не являются частью отдельных индивидов, но, скорее уж, именно в смычке с другими созревают как духовные существа, отмежевавшиеся от «я» и способные существовать только в группе.
Полноценному индивиду нет места в группе, и этот факт важнейшим образом сказывается на качествах идей, носителями и выразителями которых в социальном мире становятся групповые индивидуальности. Пока человек действует как индивид, им движут самые разнообразные побуждения; страсти, помыслы и нежные чувства являют в нем самые причудливые сплетения, и даже едва уловимое тончайшее дыхание души порой проникает в эту ментальную вязь. Но как только субъект вступает во сколько-нибудь многочисленную (объединенную общей идеей) группу, обособившаяся часть его «я» более не обнаруживает того бесконечного разнообразия свойств, изначально отличавших его как индивида. Причины тому кроются в сущностной необходимости. Когда некоторое количество людей образует группу, весьма маловероятно, что их души вступят в полномасштабное соединение друг с другом. Духовное русло, в котором движется мысль группы, должно обладать такими качествами, какие позволят принять в него всех участников. Вновь возникшее «я» группы, таким образом, вытравляет уникальную цельность субъекта, ведь для становления групповой индивидуальности требуются только качества, присущие всем субъектам группы. Другими словами, жизненное богатство единичного «я», инстинктивно-бессознательное и пышущее органикой, групповой индивидуальности чуждо. В отличие от «я» она бедна качествами и устремлениями, ей не хватает благодатной духовной почвы, которая порождает рационально непостижимые сущности самого разного толка. В ней не найти ни плавных переходов, ни невыразимых чувств, ни немыслимых, сформированных переживаниями напластований, какие (по мере возможности) обнаруживаются в индивиде; она пасует перед многомерностью и знает лишь движение в одном направлении, отклониться от которого нельзя ни вправо, ни влево, ибо любой шаг в сторону ведет к гибели. Линейность развития – вот главная черта групповой индивидуальности. С этой одномерностью неизбежно связаны закостенение и грубость, свойственные групповому «я» по той причине, что оно принципиально неспособно принять в себя безгранично гомогенную массу пережитого отдельным человеком. В результате «я» группы утрачивает гибкость и чуткость, и целые области реального и переживаемого, доступные индивиду, остаются закрыты для него навсегда.
Своеобразие любой порождающей группу идеи, естественно, должно отвечать своеобразию групповой индивидуальности, осознаваемому как сущностно необходимое. Способам привить идею отдельному индивиду несть числа, он в состоянии воспринять самые различные мысли – хоть грубого помола, хоть изящно аранжированные. Усваивая идею, индивид прядет бесконечное множество нитей, соединяющих ее с прочими сущностями его сознания, благодаря чему создается сеть сложных отношений, куда идея вплетена столь органично, что более уже не мыслится как самостоятельная. Группа, напротив, конституируется исключительно во имя идейного содержания, ничего эфемерного не предусматривающего. В том-то и заключается ее особенность: она лишена полноты, присущей индивиду, и из красочного спектра переживаний сохраняет за собой лишь считаные основные цвета. Существо, устроенное таким образом, способно переварить только довольно грубую идейную пищу; содержания, для восприятия которых у него отсутствует соответствующий орган, оно просто-напросто отказывается принимать. Всякий раз, когда идея, выношенная выдающимся человеком, обретает плоть в группе, она теряет свою неповторимую индивидуальность, напрямую с тем человеком связанную, а помимо того – утрачиваются все связи между нею и пестрой чередой событий, в какие она была вплетена, пока находилась в распоряжении единичного «я». Ничто так красноречиво не свидетельствует о перемене, которую в подобных обстоятельствах претерпевает идея, как презрительное отношение Вагнера к вагнерианцам или заверения Маркса, что он не марксист. Не будем доискиваться других причин, объясняющих такое положение дел, и назовем лишь одну: даже творцы идей не узнают свои творения и готовы отречься от них, когда, шествуя по социальному миру, эти идеи порождают группу и начинают развиваться в совершенно иных сферах, по собственным законам.