Как долго просуществует группа, зависит – хотя и не полностью, но в значительной степени – от цели, ради которой она сформирована; во всяком случае, существование группы никак не связано с жизнью и смертью ее основателей. Развиваясь во времени, групповая индивидуальность вырабатывает имманентные идее возможности, вернее сказать, она пытается утвердить идею, меж тем как наполняющая время жизнь проходит мимо. Индивид-одиночка волен думать и чувствовать, что и как ему заблагорассудится; но, влившись в группу, он вынужден подчиниться идее и становится тогда частью надвременной групповой индивидуальности, его особое «я», укорененное во всей полноте его связанного временем существования, освобождает место «я», подначальному одной лишь идее. Папский легат Энеа Сильвио[58] славился свободомыслием и жаждой реформаторства, но, после того как сам стал Папой, выказывал себя исключительно поборником Церкви и ее традиций, дух Церкви поглотил его другое, прежнее «я».
Предшествующему опыту познания, относящемуся к области чисто формальной социологии, приписывается значение, аналогичное закону инерции в механике. Правда, последний работает только в «галилеевом пространстве», то есть в пустом пространстве, не заполненном массами. Это крайний случай, принцип, описывающий движение тела, независимого от прочей реальности. Как только подключаются массы, тело начинает уклоняться от предписанного ему направления; тем не менее значение принципа не умаляется, ведь из него можно вывести формулу реального движения, стоит только подставить в уравнение все действующие на тело силы. В «галилеевом пространстве» идея обретает свое групповое тело и формируется групповое «я», каковое, не будучи привязано к личной жизни индивида, становится чистым носителем присущих идее энергий и содержаний. Если представить себе, что теперь мы имеем дело с всеобъемлющей реальностью, то станет очевидно: формальные признаки, определяющие групповую сущность, в материально-социологической сфере работают не всегда или по меньшей мере не столь однозначно. Гравитационные силы сущего уводят групповое «я» с прямого пути, которому оно, по своей естественной природе, наверняка бы следовало, и неоднократно разрывают прочные, построенные исключительно на феноменологической интуиции узы между групповым «я» и носимой идеей. В нашу задачу не входит отслеживать многообразные эмпирические судьбы, уготованные идеям и воплощающим их группам в реальном мире. Любой, кто попробует справиться с этой принципиально неразрешимой задачей, рано или поздно начнет плутать в тривиальной бесконечности и в конце концов погрязнет в психологических наблюдениях; преследуя свою цель, он невольно склонится к чисто индивидуальному, а в результате – к субъективно обусловленным описаниям конкретно-сущего, не будучи, однако, способным выявить его закономерности. Между тем некоторые типичные процессы, через которые проходят идеи, а соответственно и группы, можно перевести в разряд очевидного. Эти процессы (в другом месте я обозначил их как классические схемы высших социологических категорий) являют собой, так сказать, первый этап перехода от формальной социологии к материальной и, уже указывая на частные случаи, тем не менее еще приблизительно сохраняют общезначимость предпринятых в «галилеевом пространстве» сущностных догадок, из которых они выводятся путем умозрительных экспериментов.
Особенно типичен для группы, выступающей носителем идей, феномен раскола. В ходе движения группы через социальный мир снова и снова встает тактический вопрос: как лучше поступить в той или иной ситуации, дабы реализовалась идея, которой служит группа? Предположим, ко времени создания группы уже утверждена четкая программа, включающая все требования, которые сообразно данной идее надлежит предъявить к актуальному состоянию реальности. Но пока групповая индивидуальность, следуя предписанным этой программой директивам, вторгается в реальность, сама реальность также претерпевает изменения (отчасти в результате действий группы), что приводит к нарождению новых ситуаций, диктующих групповой индивидуальности иные модели поведения. Необходимо изменить программу с учетом всех новшеств реальности, но это возможно, если идея вообще еще жизнеспособна. (Достаточно вспомнить о доктринах политических партий до и после революции или о переменчивой позиции Церкви по отношению к политическим властям.) Смещение акцентов в группе происходит теперь поневоле стихийно, скачками, даже если окружающий мир меняется постепенно. Однажды утвержденную программу действий групповое «я» берется выполнять с таким упорством, какое никто и ничто не в силах поколебать. Чтобы сменить курс, необходимо принять новую директиву. Каждый отдельный человек, входящий в группу, волен думать о проявляющихся в группе тенденциях что угодно и в свете новых, возникающих по ходу обстоятельств даже сомневаться в их целесообразности; группа всё равно будет идти по дороге, на которую однажды ступила, пока новый импульс не толкнет ее на новый путь, по которому она, опять-таки не меняя направления, продолжит движение до следующего побудительного толчка. Какой природы этот толчок, значения не имеет: случится ли он по инициативе лидера или рядовых членов, но для смены курса и связанных с этим маневров он безусловно необходим. Таким образом, путь группы – это не непрерывная кривая, но сложная ломаная линия; или другими словами: если представить реальность в виде кривой, то описывающий ее многоугольник и будет отображать движение группы. А точки излома покажут моменты нового начала. Необходимо идти в ногу с миром и сообразно менять программу действий, то есть, согласно духу идеи, определять позицию группы в той или иной ситуации. От точки излома обыкновенно расходятся сразу несколько дорог. Даже если все участники группы слеплены из одного идейного теста, иные из них, в силу своих тактических соображений, тяготеют к одному, иные же – совсем к другому. Группа раскалывается в тот самый миг, когда ее индивидуальность растворяется в многоликости участников, но она тотчас снова складывается в цельные, по-новому сориентированные групповые организмы. Причина раскола группы не в том, что некая ее часть, проникнувшись чувством собственного сознания, изменяет идее, а в том, что в ходе ее существования исподволь складываются самые разные представления относительно практического воздействия на реальность. Группа раскалывается ради тактики, но за идею все нерушимо стоят горой.
Одна из разновидностей группового раскола, судя по всему, уже стала чуть ли не правилом и потому требует особого обоснования. Предположим, группа с самого начала занимает воинственную позицию по отношению ко всей социальной действительности. Во имя породившей ее идеи она ставит себе задачу завоевать реальность и неплохо преуспевает в этом своем стремлении. Ее изначально подчиненное положение постепенно сменяется всё более привилегированным, группа растет и приобретает вес в обществе. Проповедуемая ею идея распространяется всё шире и таким образом худо-бедно переходит из долженствования в область бытия. И тогда в жизни группы наступает момент, когда многим ее участникам начинает казаться, будто цель (насколько это вообще возможно) достигнута, во всяком случае, никто из них уже не думает о столкновении с реальностью исключительно ради идеи. Выражаясь иначе: чем больше группа проникает в реальность, чем больше окапывается в ней, тем больше ощущает на себе ее власть. Группа, безусловно, преобразила сущее; но сущее всё еще здесь, до конца не побежденное и не устраненное. Реальность во всей своей тяжести, аляповатости и неприглядности явственно обнажается перед тем, кто приближается к ней от идеи. Поначалу она окутана туманом, и кажется, будто совладать с нею ничего не стоит. Только в ходе борьбы отверзаются ее кратеры, и с ужасающей ясностью проступает всё то, что просто есть, но именно есть, и как раз поэтому нельзя сбросить его со счетов. Всё громче раздается в группе роковой, искусительный вопрос: а есть ли вообще такая точка, где можно прекратить борьбу, пойти на мировую и заключить с реальностью договор? Та самая точка, где становится ясно: это предел, и дальше нет хода? Каждая группа, стремящаяся осуществить идею, в своем развитии рано или поздно оказывается перед необходимостью дать ответ на этот вопрос. Как только отдельные ее участники начинают сознавать, что, помимо логики идеи, существует еще и логика реальности, целостность групповой индивидуальности при тех или иных обстоятельствах распадается, и в процессе обновления сущности группы главным предметом дискуссий становится вопрос об отношении к реальности. В данной точке излома, как правило, происходит расщепление группы на две индивидуальности, каждая из которых видит отношения между идеей и реальностью по-своему и вследствие этого идет по социальному миру своей дорогой. Одна часть группы заключает с просто-сущим своеобразный пакт о мире; но это не означает, что представители ее сдались и более не желают сражаться за идею; дело в другом: во-первых, они считают, что за время всего предшествующего развития основное им уже открылось, а во-вторых, они проникнуты глубочайшей убежденностью, что сущее по отношению к идее всё же в некотором смысле постоянно утверждается и, следовательно, с ним надо считаться, заключать компромисс. Так рассуждают «умеренные», «реформаторы», «ревизионисты» и прочие. Они образуют группу, чей исток заключен уже не столько в идее, сколько в некоем синтезе идеи и реальности. Выбранный ими «ломаный» курс есть равнодействующая двух компонентов: воли к достижению первоначальной групповой цели и воли к признанию имеющихся фактов. Другая часть группы, напротив, еще сильнее чувствует свой долг перед исходной идеей в ее совершенной чистоте. Когда сделано мало, ей кажется, что не сделано ничего. Любой знак внимания к безучастной реальности рассматривается ею как дезертирство, вовлечение в поле зрения группового существа – как проход через Кавдинское ущелье, сиречь как поражение. Для этой «радикальной» групповой индивидуальности никакой договор с сущим недопустим, она стремится воплотить у