— Так! А это что? — гаркнул он. — Тебе, бесстыжая, за что деньги платят? За то, чтобы ты тут вылеживалась?!
Больная из последних сил встала и направилась к чану с грязной посудой, видимо, хорошо зная, что вопрос ей задали совсем не для того, чтобы выслушать ответ. Оправдываться было бесполезно.
— Нет уж, — вмешался сам управляющий, — за сегодняшний день ты плату не получишь. Не имею обыкновения поощрять лентяев. Видите, господин лекарь, как распускаются люди без твердой руки.
Господин лекарь окинул поденщицу рассеянным взглядом.
— Нелегко вам приходится, господин мой, — сказал он управляющему сочувственно. — Все норовят увильнуть от своих обязанностей, а деньги берут в полной мере. Глаз да глаз за ними нужен.
— Неужели вы не видите, что женщина больна? — возмутилась Эситея. — У нее уже губы синие и ногти, посмотрите, посерели.
— А это что за скандалистка? — с ледяной злостью спросил управляющий у своего помощника.
— Поденщица какая-то. Что с них взять, — ответил тот, пожимая плечами.
— Ей тоже не плати за сегодняшний день. Обнаглели. Пойдемте, господин лекарь. Нам нужно спешить к нашему больному.
И они вышли из зала.
— Зря вы вмешались, Эситея, — грустно сказала Тениза потрясенной дикеофоре. — Нас тут никто за людей не считает. Больные мы или здоровые всем как до сгоревшей свечечки.
А в зале, между тем, усилился гул голосов. Люди возмущенно обсуждали произошедшее.
«Да мы тут на них горбатимся, а они с нами, как со скотом!»
«Сами с жиру бесятся, а простому народу каждую монетку жалеют!»
— О чем только наши власти думают?! — наконец, обретя дар речи, сказала дикеофора. — Разве можно так раздражать людей накануне нашествия врагов? — она резко замолчала. Не стала говорить вслух, что именно среди меотийцев, веками считавшими, что все они равны перед Богом, такое обращение с простыми людьми особенно недопустимо. Какие-нибудь степняки посчитали бы подобное пренебрежение нормальным, меотийцы так не посчитают.
— Вы даже не представляете, как вы правы, Эситея, — еле слышно сказала Тениза. — Все запросто может кончиться резней в тылу у защитников города.
— Ладно, — решительно сообщила дикеофора, беря под руку больную поденщицу. — Одно я вижу во всем этом хорошее. Вы пойдете со мной, я вам помогу, как смогу. Не стоит вам здесь сегодня находиться. Вашим детям, верите? нужнее всего живая мать.
Глава двенадцатая
На следующий день ответственная дикеофора отправилась в Новый город. Следовало все же довести до сведения Астайнара умозаключения Тиндара Элессина. Делать этого не хотелось. Эситея сомневалась, что недавний жених Герейны Верриль выслушает до конца хотя бы одну фразу о своей бывшей возлюбленной. Но действительность превзошла все ее ожидания.
Отыскать Астайнара удалось быстро, он сам заметил Эситею на центральной улице Нового города и подошел ее поприветствовать. Дикеофора с неясной тревогой отметила какой-то исследовательский интерес во взгляде его синих глаз.
— Приветствую вас, господин Астайнар.
Она только было подняла руки и согнула колено, церемонно приседая в традиционном приветствии, как тот перехватил ее ладонь и крутанул так, что девушка, не удержав равновесие, пошатнулась и упала спиной на поддержавшего ее дартаная. Он тут же крепко прижал к ее к себе одной рукой и быстро внес в полуоткрытую дверь. Другой рукой Астайнар предусмотрительно закрыл Эситее рот. Она, не подумав, забилась, пытаясь вырваться, но из захвата такой силы вырваться было невозможно. Пришлось затихнуть, решив для себя, что если еще хоть раз она увидит в глазах Астайнара такой же исследовательский интерес, как две минуты назад, то, не приветствуя его, побежит прочь как можно быстрее.
Они стояли в полутемном помещении. Из-за плотной занавеси раздавались голоса.
— Все девушки смотрели на меня. И тогда я великолепным движением выхватил меч, — рассказывал Ронтар Кейстен. — У меня исключительный меч. В свое время я посоветовал Равлину разбить полученную мной в наследство старинную статуэтку из чугуна в мелкую крошку и использовать ее для ковки…
— Ох, не бреши, Ронт, чтобы такой оружейник как Равлин не знал о крошке из чугуна! А ты ему посоветовал! Брось. Рассказывай лучше о дочке протектора. У тебя о бабах как-то красочнее получается.
— Ты можешь не верить, но многие испытали на своей шкуре исключительные качества моего меча.
— Не кипятись ты, Ронт. Естественно, Равлин плохой меч не выкует. Тем более если ты не пожалел старинной чугунной статуэтки.
— У меча еще заточка особенная, если хочешь знать. Посмотри. Видишь с одной стороны край не прямой, а выгнутый.
Послышался характерный край извлекаемого из ножен меча. Астайнар тоже невольно заинтересовался, даже немного ослабил захват, которым удерживал Эситею.
— Смотрите, парни. У Ронта действительно меч по-особенному заточен. Ух, какая сталь.
— Да кто же спорит, что меч славный. Просто нечего брехать, что обучал Равлина ковать.
— Не обучал, не надо передергивать. Однако Равлин, в отличие от вас, неучей и завистников, всегда прислушивается к моим великолепным советам и…
Но дружный хохот прервал холодную отповедь Кейстена. Астайнар тоже хмыкнул, все равно, в реве, от которого качнулась занавеска, хмыканье начальника гарнизона никто бы не расслышал. А Эситее было не смешно. Она стояла и злилась сама на себя, на ту, юную девушку, которая глупо и слепо влюбилась в Ронтара. А теперь стоит тут и мучается от боли, потому что сердцу, видите ли, не прикажешь.
— Ох, и умеешь же ты, Ронт, народ развеселить, даже до слез проняло. Рассказывай теперь о своих бабах.
Астайнар перестал веселиться и снова крепко прижал к себе девушку, зажимая ей рот.
— Чего тут рассказывать? Ждем. Но готовьте, парни, монеты. Я на Герейне не женюсь.
— А на дочке протектора? Будем биться об заклад на что-нибудь?
Наступила тишина. Дочка протектора замерла за занавесом, начиная медленно, но верно ненавидеть удерживающего ее в этом месте Астайнара.
— На Эссиль? — тихо переспросил Кейстен. — Девушек надо понимать, парни. Я не буду настойчивым, не буду спешить. Пусть она сравнит всех, кого знает, со мной…
— Ты хотел сказать, Ронт, с «великолепным мной»…
И снова от дружного хохота качнулась занавеска.
— Вы слышали, там жрать дают! Или вы не слышали?!
Голоса быстро затихли вдали. Астайнар ослабил хватку. Эситея почувствовала, что в ее душе разбилось что-то очень важное. И, злясь на спровоцировавшего болезненное прозрение дартаная, она обернулась к нему лицом. Схватила за плечи, дотянулась до уха и, уже не заботясь о последствиях, прошептала.
— Лекарь, осмотревший Герейну после памятного вам посещения спальни короля, сказал, что те порезы она не могла нанести сама себе.
Стальную хватку пальцев Эр'Солеада девушка почувствовала, еще не договорив фразу до конца. Она зашипела от боли, но со злостью закончила.
— Во всех древних зданиях меотийцев есть тайные ходы.
Астайнар сжал пальцы еще сильнее.
«Сейчас хрустнут кости», — отрешенно подумала дикеофора. Несмотря на злость, Астина стало жаль. Он молчал. В темноте выражения глаз разглядеть не удавалось.
— Отпустите, — наконец, взмолилась Эситея.
Пальцы сразу разжались. Дартанай, уронив руки, прислонился к стене.
— Эссиль, подождите, — после нескольких долгих минут молчания тихо и потрясенно сказал он на своем родном языке. — Вы хотите сказать, что в спальне был еще кто-то, кроме короля и …нее?
— Да.
Эр'Солеад еще помолчал, глядя себе под ноги, все так же прислонясь плечом к стене. Потом резко вскинул голову.
— Просто песня! А почему меотийцы нам не передали плана тайных ходов королевского дворца? Это подло!
— Ничего не подло. Мы такого плана не имеем. Он утерян лет триста назад, а то и больше.
После ее слов Астайнар шумно вздохнул, поднес руку к щеке, и так и замер снова.
— Вы пойдете со мной сейчас, Эссиль, — сказал он, наконец, полувопросительно-полуповелительно. — Это очень важно.
— Пойду. Придется пойти.
Астайнар открыл дверь, и они вышли из полутьмы дома на дневной свет широкой улицы. Эситея сразу демонстративно осмотрела оба своих запястья. Они уже опухли.
«Синяки будут».
— Не везет вам со мной, Эситея — извиняющимся голосом и на меотийском языке вновь заговорил ее спутник. — То синяки на шее, то на запястьях.
Все еще злая Эситея притворилась, что не слышит.
Элвен Дархэлл, в покои которого Астайнар вошел без стука и предупреждения, встал из-за стола, за которым разбирал какие-то бумаги, и сделал несколько шагов навстречу посетителям. Кроме массивного стола в небольшой прямоугольной комнате находились только кресло и огромный сундук, он же кровать. Но стены из желтого песчаника были увешаны завораживающе-красивыми картинами. Эситея как увидела ближайшую, изображающую поле с маками, пригибающимися от ветра из-под приближающейся грозовой тучи, так даже пропустила мимо ушей начало разговора.
— Да, Астин, эсфийские соглядатаи всегда интересовались тайными ходами меотийских строений, — флегматично протянул Дархэлл, и эти слова отвлекли Эситею от качающихся алых маков на картине. Астайнар сжал руки в кулаки.
— Есть даже такая эсфийская пословица, — по-прежнему спокойно продолжал начальник лазутчиков. — Если на плане древнего меотийского здания не обозначены тайные ходы, значит, либо план неточный, либо здание не меотийское.
— Но почему ты раньше мне этого не говорил?!
— Существует множество вещей, дорогой Астин, о которых я тебе не говорил. И это — одна из них. Что случилось?
— Ты разве не слышал, почему король отправил меня в ссылку?
— Тебе повторить, что я слышал?
Фраза Дархэлла, сказанная насмешливым тоном привела к тому, что Астайнар внезапно успокоился.
— Только что я узнал, что Герейну Верриль осматривал тогда лекарь. Он рассказал, как я понял, Элессину, что порезы на ее теле ей кто-то нанес. Сама она порезаться так не могла.