— Ну, подожди! Не будешь больше воровать!
— А тебе уже кто-нибудь затрещину на улице давал?
Но она не испугалась. Выхватила у него футляр и прямо на улице открыла. — Ага! Вот же она! Я ее только сегодня утром купила!
Цыган сделал удивленные глаза, будто никогда в жизни не видел канифоли. — Откуда она там могла взяться? Ты, наверно, сама ее по ошибке в мой футляр положила.
— Не ври, не ври!
— Ой! А я думаю, что это там так гремит? — он хлопнул себя по лбу.
— Мошенник! Погоди! Я на тебя пожалуюсь!
А он начал смеяться. — Ты меня разозлить хотела, потому-то я тебя и провел. А я — что ты на это скажешь?
— Вор! Значит, признаешься!
Сначала он смеялся через силу, а потом стал прямо за живот хвататься. — Ой, не могу, лопну! Ой, давай, всем пожалуйся! А я — что ты на это скажешь?
Вот как-то так рассказала мне Иренка эту историю, по крайней мере — мне кажется, что так. Если бы кто-то захотел со мной поспорить, я не стал бы настаивать на своем. В конце концов «как-то так» не значит — «в точности так».
Я поехал навестить родителей. Давно уже скучал и по маме, и по отцу. Но отец говорил со мной только о своем положении. Ему все время казалось, что все его обижают.
Я сказал ему: — Папа, ну и наплюйте на них!
Он мне: — Это не так-то просто, сынок!
И опять стал жаловаться.
Я снова ему сказал: — Так и наплюйте на них!
Но отец был мудрее: — Так и они на тебя наплюют!
Я привез из дома несколько бутылок вина и зельц. Иной раз достаточно лишь упомянуть о таких вещах, как настроение у человека сразу поднимается. Каждый вечер я нарезал к этому еще пару луковиц, и мы с Йожо с аппетитом принимались за еду.
Я был с Иренкой на концерте Краковской филармонии. Исполняли Чайковского и Шимановского. Мне очень понравилось, но и там я вспомнил о еде. После концерта хотел зайти с Иренкой на наш факультетский бал, но по дороге мы поругались. И никуда не пошли! Поодиночке добрели до автобуса и по пути домой не разговаривали. Ну и пусть! Пусть она, наконец, поймет, что уже начинает действовать мне на нервы. Даже не знаю, почему я с ней еще вожусь.
— Если мы кого-то любим, — говорил я Йожо, — мы можем все ему простить. — Я пододвинул к нему на клочке бумаги зельц, чтобы он не давился одним хлебом с луком. — Мы прощаем его особенно в том случае, если еще не узнали как следует, и наши отношения еще не успели достаточно окрепнуть. Позднее мы смотрим на любовь уже более трезво, намного трезвее, чем сами себе можем признаться. В разговорах на эту тему люди высказывают противоположные мнения. Одни ссылаются больше на разум, другие — на чувства. Некоторые считают, что когда речь идет об отношениях между людьми, то не следует отделять друг от друга эти два понятия. Тот, кто слишком полагается на свои чувства, скорее позволил бы себе грубость, если бы узнал, что его жена целуется с чужим мужиком или, например… Не дай бог! Он бы с ней сразу развелся.
Йожо улыбнулся. Он начал говорить с набитым ртом, но потом сделал глоток. — Что с того, если кто-то глуп и в своей глупости любит меня? Я могу этому радоваться, а могу и огорчаться. Другой же — умен, но не чувствует ко мне ничего. Я окликну его — а он и не повернется, ему не интересно, кто с ним заговорил. Улыбнусь ему — а он покажет мне язык. Попрошу дать мне руку — а он сделает кукиш. И мудрый, и глупый может любить, и тот, и другой может ненавидеть; но мудрый всегда стоит выше глупого, поскольку способен судить о том, что диктуется разумом, а что — сердцем. Любовь — понятие широкое и трудноизмеримое, одна лишь мера здесь известна: люби ближнего твоего, как самого себя. А если ты не любишь себя, как тогда можешь любить других? Любить — значит не только чувствовать, любить — это еще и думать. — И он вдруг быстрым движением выхватил у меня из-под носа последний кусок зельца. Рассмеялся и сказал: — А я — что ты на это скажешь?
Потом это разлетелось повсюду.
Одна девушка должна была сдавать экзамен по какому-то очень важному предмету, но нигде не могла достать учебник, и денег на него не было. Пошла она в магазин, долго искала, а потом — цап его, и в сумку. Ушла, не заплатив. А я — что они на это скажут?!
Некий болван захотел прославиться, украл у своего приятеля стихотворение и опубликовал под своим именем. А я — что он на это скажет?!
Какой-то проныра взбаламутил компанию молодых ребят, наобещал им, что вместе с ними и с несколькими высокопоставленными товарищами создаст оппозиционную партию. Позанимал у них небольшие суммы денег, которые потом не вернул, однако все раскрылось, и он вынужден был за свои дела оправдываться перед общим собранием. — А я — что они на это скажут?!
Его исключили из института, а вместе с ним и нескольких оппозиционеров.
И сегодня меня бы нисколько не удивило, если бы кто-нибудь из наших политиков или хозяйственников выступил на телевидении и нагло засмеялся нам в глаза: — А я — что вы на это скажете!
Я разыскал Иренку. Точнее, ее даже искать не пришлось, я просто ее подождал. — Слушай, девочка, зачем нам друг на друга злиться? Пойдем, прогуляемся и во время прогулки все обсудим.
И мы пошли. За южной окраиной города, неподалеку от сельскохозяйственных построек, откуда всегда несло навозом и еще незнамо чем, потому что рядом была еще и городская свалка, на которой постоянно что-то горело, я вспомнил ее однокашника и, не обращая внимания на дым, начал рассказывать ей о том, что эта несчастная фраза натворила. Она сначала и не поняла, о чем речь. Я поцеловал ее и произнес: — А я — что ты на это скажешь? — Она засмеялась и как раз в этот момент, я даже боюсь это сказать, возле ее ноздри заблестел пузырь, который тут же и лопнул. Иренка вытащила носовой платок, но он уже не понадобился.
Я сделал вид, будто ничего не заметил, но Иренка неизвестно почему стала злиться, даже пару раз стукнула меня кулаком по спине. Я засмеялся, убеждая ее, что такая ерунда с каждым может случиться. Но она отвернулась и зашагала прочь.
Человеку свойственно забывать, повторял я снова и снова. Но Иренка была уже далеко от меня. Тепло и радость жизни улетучились. В один прекрасный день я пришел к их дому, нажал на звонок, мне открыл хорошо одетый молодой человек и сказал: — Тебе здесь делать нечего. Она не хочет тебя видеть.
Но неожиданно я стал по Иренке скучать. Раньше я это как-то не очень сознавал, но сейчас, после такой размолвки, мне ее постоянно не хватало. Я все время говорил себе, может быть, она мне где-нибудь встретится, но это все никак, никак не случалось! Ни на улице, ни на автобусной остановке, ни в автобусе, ни даже перед консерваторией, хотя я торчал там изо дня в день, как будто мне делать было нечего.
Проклятье, что же я натворил! Хотя в действительности я ничем ее не обидел. Только посмеялся, когда у нее был насморк и чуть-чуть заблестело под носом.
Ну и что?! Конечно, я мог бы и не смеяться! Но почему бы и нет, у меня же не было насморка или простуды, у меня пузыря под носом еще никто не видел, нечему было и лопаться, в чем же я тогда виноват? Ведь это я должен был оскорбиться: если у тебя в носу сопля, нечего на свидание ходить, тоже, воспитательница нашлась! И музыке нечего учиться! И скрипку не надо было тебе покупать! Как же это ты учиться хочешь? А если бы это случилось с тобой на концерте? Бац — под носом лопнул пузырь, и тут же во всей Словацкой филармонии, во всей Редуте, свет погас. А я почему-то во всем виноват.
Раз нос заложило — лучше на скрипке не играть. Что, если брызнет на струны или на смычок? Тут и шершавая канифоль не поможет.
Эх, проклятье, ну что же я наделал! Даже как-то немного жаль, немного жаль. Да нет, просто зло берет. Ведь мы и не поругались вовсе, все это выглядело скорее как шутка, а вместо меня к ним уже начал ходить какой-то болван. Кто знает, может он и раньше к ним ходил? Да еще такой прилизанный! Наверняка каждый день рубашку и галстук меняет. Ну и пусть! Ты сама так решила. Захочу — и сам с тобой расплююсь…
Мне вдруг снова захотелось поехать в Бруски. Однако Йожо с этим не соглашался.
— Ну почему бы и нет? Ведь я только заглянуть хочу. По крайней мере, тебя потом проинформирую.
Но он и слушать не хотел. А меня это злило. Сначала сам меня посылает, а когда я уже познакомился, и меня даже пригласили, он вдруг не желает. Мне было немного обидно. Разве я хотел, чтобы он ко мне приехал и жил тут у меня тайком? Он ведь даже в домовой книге не записан! Если кто-нибудь узнает, у нас будут неприятности, у меня и у моей хозяйки. А еще он до сих пор так и не сказал, кто его ко мне послал, кто посоветовал, чтобы он заявился именно ко мне. Не нравятся мне такие секреты, ведь я тоже рискую. И все из-за него! Черт побери, черт вас побери, черт бы вас всех побрал! Ты часом не влюблен в собственную двоюродную сестру? Если да, не надо было учиться на священника, выбрал бы себе другую профессию, дяде надо было выучить тебя колодцы копать, каналы выкладывать, канальщики-то сейчас, наверно, и зарабатывают хорошо, раз кругом все осушается, регулируется, мелиорируется, повсюду прокладываются водоотводные трубы, каждый вонючий ручеек отделывают камнем. И тогда не надо было бы скрываться, мог бы на себя зарабатывать, разве я тебе указывал, что ты должен, а чего не должен, что ты можешь, а чего не можешь делать? Если бы не я, кто бы тебя тут приютил?
Мне снова хотелось поехать в Бруски, хотелось встретиться с его двоюродной сестрой, сказать ей, что между мной и Йожо начали возникать какие-то недоразумения. Правда, это были не бог весть какие недоразумения. Просто мы даже о мелочах говорили как-то раздраженно. А ведь я мог бы и выставить его вон или всего лишь намекнуть квартирной хозяйке, чтобы это сделала она. А мог бы поехать в Бруски и против его воли, мне же не надо было ни от кого прятаться.
Я давно не встречался с Иренкой, и мне вдруг показалось, что я, пожалуй, могу найти понимание у Эвы. И показалось даже, что мы с ней, хотя и виделись всего раз, уже немного подружились. Разве я не имею на это права? Каждому хочется найти у кого-то понимание. И я мог быть уверен, что мы с ней подружимся, хотя тогда еще не предполагал, как усложню себе этим жизнь.