Прости, Эва, что сейчас, спустя годы, я это здесь написал!
Если он не вернется и не даст о себе знать, что мне делать с его вещами? Оставлю их здесь или отвезу к Эве. Я ведь тоже вскоре отсюда съеду. Защищу диплом и после защиты отсюда исчезну. Принес же черт этого парня. Только мне все усложнил. Ведь пока он тут не поселился, я по нему нисколько не скучал. Только понапрасну мне жизнь усложнил, во все вмешивался, хотел за меня все решать. По правде говоря, мне незачем было знакомиться ни с ним, ни с Эвой, жил бы сейчас спокойно.
Я немного пришел в себя и начал наводить порядок в вещах Йожо. Открыл шкаф и достал оттуда белье: две пары кальсон, две рубашки. Под шкафом в картонной коробке из-под обуви лежали носки, его и мои, четыре пары из них я достал и положил на стол к рубашкам. На кровати под подушкой нашел портфель, в нем два чистых, но не глаженых носовых платка, и коробку из-под конфет; какое-то время я колебался, но потом открыл ее. В ней были письма от Эвы (пять или шесть, каждое в конверте, на котором было мое имя и адрес), несколько листов чистой бумаги, авторучка, два карандаша и медицинский скальпель, Йожо когда-то в прошлом использовал его, наверное, в качестве ножа для разрезания книг. Я сложил все назад и снова закрыл конфетную коробку. Все это я выложил на стол, и кучка вещей оказалась до смешного мала, так что мне пришлось еще раз осмотреть комнату — не забыл ли я чего. Ну конечно, книги! Кроме молитвенника ему принадлежали еще: «Selecta Pietatis Exercitia»[17], затем французско-словацкий словарь, томик избранных стихов Рильке, «Обряды пасхальной недели» и книжечка с золотым обрезом, в которой, правда, не хватало нескольких страниц (титульная страница тоже была вырвана). Когда я ее открыл, из нее выпал листок бумаги, а на нем было одно из стихотворений Рильке:
Сосед мой, Бог, ведь я не без причин
тебя в ночи тревожу громким стуком,
но лишь тогда, когда совсем ни звука
из комнаты, где ты один.
Быть может, в чем-то у тебя нужда,
там ни души, а твой стакан порожний?
Я начеку. Дай знак, хотя б ничтожный —
приду всегда.
Меж нами только тонкая стена
по воле случая, но если чей-то рот —
твой или мой — вдруг кликнет, то она
неслышно упадет,
распавшись на щиты:
портреты, на которых ты.
Перед тобою как молва — твои же лики,
и если вдруг во мне проснется свет,
которым глубь моя тебе пошлет привет —
он раздробится по окладам в блики.
А дух мой, обессилевший насквозь, —
безроден, если он с тобою врозь.[18]
Стихотворение было напечатано на машинке, строки, расположенные очень густо, почти соприкасались друг с другом, но все равно два последних стиха не поместились и оказались на обратной стороне. Под ними было приписано рукой:
Это выглядело так, будто имя Рильке было связано со значками, которые, как мне показалось, указывали на какие-то церковные обряды и молитвы. Полистав книжку, я увидел, что они вставлены в тексте то тут, то там.
Я закрыл книгу и снова оглядел комнату. Что я еще забыл? Зимнее пальто может пока повисеть в шкафу. Остальные вещи я затолкал в портфель и был очень удивлен, что туда все поместилось. Портфель я поставил к дверям, словно Йожо в любой момент мог за ним прийти. Но у меня было такое ощущение, будто я сам собираюсь куда-то уехать.
Вскоре я снова нагнулся за портфелем. Какой же я дурак! Йожо приедет и рассердится на меня еще больше, увидев, что в его отсутствие я все собрал и смирился с его уходом. И действительно возьмет свои вещи и уйдет.
Правда, теперь ему и так придется это сделать, поскольку квартирная хозяйка его тут больше не потерпит, сказала же она, что стоит ему только вернуться, как она тут же выставит его вон.
И если он вернется, я должен буду объяснить ему позицию хозяйки!
Пусть хозяйка делает, что хочет, я в это вмешиваться не собираюсь. По мне, так пусть живет тут, сколько ему нужно, а меня и так скоро здесь не будет. Я взял портфель и разложил его вещи туда, откуда их достал. По мне — пусть живет тут. А я и так отсюда съеду. Но то, что сказала хозяйка, придется ему передать.
Ночью то и дело что-то тревожило мой сон: скрип калитки у соседей, шаги прохожего под окном, шорохи где-то на чердаке или в комнате.
Встал я ни свет ни заря. Не успел одеться, как пришла хозяйка. Она приоткрыла дверь и сначала сунула внутрь одну голову. — Вы уже встали? — Потом влезла в комнату вся целиком. Кивком ответила на мое приветствие и озабоченно на меня уставилась. — Пан Гоз, ну, скажите на милость, что ж это за человек такой?!
— Я тоже на него сержусь.
— Вот, видите. Этого нам только не хватало! Послушайте! Пан Гоз, не случилось ли чего?
— Не знаю. Что-то могло помешать ему вернуться.
— Серьезно? Я всю ночь думала, и в голову приходило самое плохое.
— Бросьте! О самом плохом даже не думайте.
— Лишь бы нас не забрали!
— Еще чего! Вы и не знаете ни о чем. Он был всего лишь у меня в гостях, и вам о нем, может быть, ничего не известно.
Она немного успокоилась. — Пан Гоз! Он ведь и в домовой книге не был записан.
— Вот видите! Вы о нем и не слышали никогда!
— А с вещами его что сделаете?
— Не знаю. Подожду еще. А там видно будет.
Я решил поехать в Бруски.
Но сначала надо было показаться в Братиславе, поскольку перед праздниками я договорился о встрече с профессором по поводу моей дипломной работы. Пришлось ждать его битых два часа. Наконец, мы увиделись с ним в коридоре. К моей работе у него было лишь несколько мелких замечаний, в целом она ему понравилась. У меня сразу поднялось настроение. Немного повеселевший, я поспешил на вокзал. По дороге мне пришло в голову, что я не поздравил Эву и ее родителей с праздниками — хотел было к ним заехать, но Йожо спутал мои планы, и я решил исправить это сейчас. Купил Эве носовые платки, а ее маме коробку конфет, пусть видят, что я о них не забывал. Старику я не купил ничего, хотя и собирался, даже присматривался к бутылке боровички, но потом передумал. Все-таки нельзя оставаться совсем без денег!
Я пришел к ним как раз в тот момент, когда они ссорились. Эвин отец вернулся с работы и был недоволен обедом. Он подал мне руку и сказал: Привет, Матько! — А потом потихоньку вышел из комнаты.
Эва тоже со мной поздоровалась. Подавая мне руку, она, как я заметил, покраснела. Мне показалось, будто это заметила и ее мать и украдкой глянула сначала на Эву, потом на меня.
Я объяснил, что хотел заехать к ним еще до праздников, но не смог. С самого начала меня так и подмывало выложить, ради чего я приехал сегодня, но не хотелось их сразу пугать. Я достал подарки, которые показались мне сейчас намного скромнее, чем тогда, когда я их покупал, но что поделаешь, от студента многого ждать не приходится. Однако обе они и так были приятно удивлены. Эва опять покраснела. И чтобы избежать благодарностей, я сразу же перевел разговор на Йожо.
Они не могли поверить моему рассказу. — Это невозможно! — сказала Эва.
Эвин отец, услышав, о ком речь, вышел к нам. — Его что, поймали? — спросил он.
— Я ничего о нем не знаю. Он исчез еще до праздников, сразу, как только я уехал домой. Наверняка ушел сам, ведь ворота у нас всегда бывают заперты. Если бы за ним пришли, квартирная хозяйка знала бы. А она подумала, что он уехал со мной.
Из этого разговора не было никакого толку. Правда, мне стало легче оттого, что я с кем-то поделился, но долго задерживаться не стал. С Эвой мы договорились встретиться в другой раз.
На свидание я пришел с опозданием. Эва, наверно, подумала, что я вообще не приду. Она отпросилась с работы, и сейчас это казалось ей лишним, даже унизительным. Сама пригласила на свидание, приехала ради меня и теперь сидит в зале ожидания, поминутно оглядываясь на дверь. Увидев меня, она очень обрадовалась. В зале ожидания было полно людей, поэтому не хотелось там задерживаться. Мы вышли на улицу, я стал объяснять ей причину своего опоздания, но Эва вновь заговорила о Йожо.
— Я за него боюсь, — промолвила она словно про себя.
— Не будем о нем говорить. Если у тебя какие-то дела, мы можем сразу же этим заняться.
— Никаких дел у меня нет. Я только хотела с тобой поговорить.
— Прямо сейчас? А я думал, что мы можем поехать в город.
— Можем. Но мне хотелось бы пройтись пешком.
Меня это тоже вполне устраивало. Я взял ее за руку и легко зашагал вперед. Эва шла рядом со мной, погрузившись в свои мысли, и я был уверен, что думала она о Йожо. Зачем о нем вспоминать? Только настроение себе портить. Я тоже был не в духе, только старался это скрыть. Придумала же какое-то свидание, делать ей, что ли, нечего! Захотела со мной встретиться и приехала, а нет, чтобы спросить заранее, есть ли у меня на это время. Может, даже сердится за то, что я опоздал…
Я остановился. Хотел обнять ее. Огляделся вокруг, на улице было полно прохожих. Протянул руку, чтобы погладить ее, но не погладил, а только показал жестом, что хотел это сделать. И на душе стало радостнее. Она тоже как будто обрадовалась. Но тут же посерьезнела. Я вопросительно глянул на нее: — Почему же ты ничего не говоришь?
Перед нами был перекресток. Эва, словно желая оттянуть ответ, стиснула мою руку и кивнула, как бы предлагая перебежать через дорогу.
Мы перебежали. И остановились возле скамейки.
— Можем присесть.
— Мне не хочется сидеть. Господи! Как же мне тебе сказать? — она опустила глаза.
Я занервничал. — Что случилось? Что-то серьезное? — я предположил, что речь идет все о том же Йожо. — С Йожо все выяснится. Можешь быть спокойна.