Оба они были не дураки выпить, что, похоже, помогало им понимать друг друга.
Теперь Сашу в Князеве тревожило другое. Он ни разу не пожаловался, но по многим едва различимым признакам Саша понимала, что увечье глубоко уязвляет его. Прежде, несмотря на грузность, он легко и быстро двигался, теперь же то и дело замирал на секунду — его тело потеряло привычное равновесие. Иногда Саша замечала, как он машинально пытается двинуть левой рукой, и всякий раз что-то сжималось внутри нее. Она старалась держаться рядом, стать ему вместо утраченной руки. Левый рукав его гимнастерки она зашила сама — криво и косо, но как уж сумела.
— Может, не след тебе все же уезжать, Александра, — сказал Князев медленно, с необычной для него неуверенностью. Он скорее умер бы, чем прямо сказал бы, что она нужна ему.
Саша обрадовалась. Ехать куда-то с Вершининым и становиться пешкой в его мутной игре не хотелось чудовищно. А вот прикончила его она бы с удовольствием — иссеченную спину до сих пор простреливало болью при любом неловком движении. Не говоря уж о том, что она только что вышла замуж, хоть это и не должно иметь решающего значения в делах революции… Но раз Князев просит ее остаться, она, разумеется, останется.
«Твое место за плечом кого-то более сильного. Собственной истории у тебя нет», — говорила ей Матрона. Саша поморщилась. Почему она вообще до сих пор помнит эти слова? Что может полоумная сектантка понимать в их армейских делах? Ведь цель Саши с самого прибытия в пятьдесят первый полк в том и состояла, чтоб встать за плечом у Князева. И вот, теперь она нужна ему, как никогда прежде. Разве это не хорошо?
Да, но нет.
Оба они, Князев и Саша, значат теперь для революции больше, чем раньше. Следовательно, они должны становиться сильнее. Видимо, для этого им надо сделаться независимыми друг от друга. Так будет лучше для общего дела — и для каждого из них.
— Я поеду, — сказала Саша. Голос отчего-то стал хриплым, и она откашлялась. — Попробую достать золото и прислать боеприпасы. А там, глядишь, и прочее, что нам нужно.
— Как связь держать станем? — сразу перешел на деловой тон Князев. — Ну вот раздобудешь ты золото, отдашь Вершинину этому — и как узнаешь, что мы получили взамен? Связных не сможем к тебе прислать, без документов они до Петрограда не доберутся.
— Почтовое сообщение работает, — сказала Саша. — Пишите мне на почтамт до востребования. Хоть в этом успехи Нового порядка играют нам на руку.
— Письма и при царе вскрывали в черных кабинетах, — сказал Антонов. — Теперь, вестимо, и вовсе ни одного не пропускают.
— Значит, будем шифровать, — сказал Князев. — Александра, иди к Аглае. Попроси, чтоб показала тебе шифр, какой успеешь выучить.
— Что зашифровано, то может быть и расшифровано, — пожала плечами Саша. — Но, кажется, нет другого выхода… Осталась у нас бумага?
— Была вроде, — Антонов достал из-под лавки неряшливую пачку разномастных документов, стал рыться в ней. — Черт, все исписано. Оставались же еще чистые тетрадные листы, точно помню! Наташка, дуреха, извела, что ли, под свои святые письма…
Антонов души не чаял в молодой жене, и все же слегка стыдился перед товарищами ее простодушия.
Саша подняла вверх указательный палец:
— Святые письма! То, что нам надо.
Святые письма — суеверная традиция, в которой участвовали тысячи, может, уже десятки тысяч людей по всей России. Письма сообщали о своем чудесном происхождении и сулили невиданную удачу всякому, кто перепишет их и разошлет знакомым или посторонним людям. Тем же, кто откажется их распространять, письма грозили всяческими бедами. Саша знавала даже образованных людей, на которых это действовало и они старательно переписывали текст. Среди грамотных крестьян, мещан и солдат святые письма гуляли повсеместно.
— Святое письмо может найтись у любого, никаких подозрений оно не вызовет, — пояснила Саша. — Даже если на почте его вскроют, особо вчитываться в текст не станут. А главное, там есть содержательная часть, которую можно записывать как угодно, оно все время разная. Такой-то праведник переписал письмо столько-то раз и вышло ему такое-то счастье. Любые имена и числа можно вставлять. Так будем связь держать!
— Дело, — одобрил Князев. — До почтампта в Моршанске наши уж как-нибудь доберутся. Ступай теперь к Кирилл Михалычу, обсудишь с ним, чего нам прежде всего надобно.
— Мы имеем в виду, — ухмыльнулся Антонов, — потребности полка тоже не забудь с ним обсудить, молодая жена.
— А я вот вас содержал в куда как лучших условиях, — сказал Вершинин, с неудовольствием оглядывая подвал.
— Не гундите, — ответила Саша. — Вас по крайности не бьют. И это не оттого, что ни у кого тут руки не чешутся. Хотели оказаться ближе к народу — привыкайте к земле. Вот, принесла вам ваше одеяло, чтоб вы не околели совсем. А это ужин. Не кривитесь, у нас все так едят.
Саша разобрала седельные сумки Вершинина. С завистью оглядела его легкие, удобные, качественные вещи. Все они хранились в обитом кожей и окованном по краям жестью деревянном сундучке со множеством отделений — дорожном погребце. Там компактно размещались посуда столовая и для приготовления пищи, предметы личной гигиены, письменные принадлежности. Имелся даже самовар на четыре стакана, который можно было растопить от нескольких щепок. Но самое ценное — кольт и полсотни патронов к нему. Оружие в превосходном состоянии, хоть и видно, что пристрелянное. Саша подумала, что неплохо бы расстрелять Вершинина из его же пистолета, чтоб привыкнуть к нему, не тратя патронов понапрасну; однако отбросила эту мысль как мелочную и несообразную моменту.
— Я тронут вашей заботой, Александра, — Вершинин отставил в сторону миску с жидкой просяной кашей. — Но все же хотел бы ответа по существу. Принимаете ли вы мое предложение? Золото в обмен на боеприпасы и снаряжение? Мы работаем?
— Я не решила, — Саша пожала плечами. — Мои товарищи полагают, что вы просто сдадите меня за малую мзду в Охрану государственного порядка…
— Ваши друзья так трогательно о вас заботятся, — Вершинин широко улыбнулся, в один шаг пересек разделяющее их пространство. Он сделал какое-то очень быстрое движение — и Саша прежде, чем успела что-то понять, оказалась в его захвате. Ее руки заломлены за спину, его ладонь плотно закрывает ей рот.
Саша попыталась высвободиться, ударить его каблуком в голень, затылком в лицо…
— Нет, не выйдет, — мягко сказал Вершинин ей на ухо. — И не вышло бы. Да и времени на эти жалкие попытки я бы вам не оставил. Оглушил бы, ударив по голове… да вот хотя бы вашим же маузером. Вы ведь не можете до него дотянуться. А я — с легкостью. Вообще вы меня, конечно, оскорбляете, входя сюда вот так, с маузером за поясом… Бить по голове я не буду, это не самое сильное ваше место, Александра. Но попробуйте все же применить голову и понять, что если б я имел такое намерение, то проделал бы все это там, где вас и поджидал. Вы бы даже понять ничего не успели. Ваши караулы — дрянь, вас хватились бы, когда вы уже рыдали бы в ОГП, умоляя следователя выслушать все, что вам известно. Если б мне заплатили, я сдал бы вас. Без разницы, живой или мертвой. Но для моих целей вы мне нужны свободной. И думающей головой, хоть вы, фанатики, этого и не любите. Через полминуты я вас отпущу. Если станете кричать или стрелять, значит, я фатально ошибся в вас и поставил не на ту лошадь, сам виноват.
Саша рухнула на земляной пол, когда Вершинин ее выпустил.
— Да черт бы вас побрал, Вершинин, — отрывисто говорила она, пытаясь отдышаться. — Почему вы меня хватаете при каждой встрече? Может, какие-то вытесненные желания так реализуете, нет? Почему нельзя было сказать все то же самое без насилия?
Вершинин сел на пол рядом с ней.
— Нельзя было, — ответил он без своей обычной веселости. — Люди с вашим жизненным опытом понимают только язык насилия.
— Да чтоб вам пусто было, — Саша выдохнула и успокоилась. Вершинин никак ей не навредил, даже особо не причинил боли. — Давайте сперва договоримся о важном. На берегу.
— Вот это дело, — оживился Вершинин. — Сколько?
— В смысле, сколько? — не поняла Саша. — А, вы про деньги… Нет, я о важном. Я хочу, чтоб вы все время были со мной честны и открыты во всем, что касается наших общих дел. Не использовали меня втемную.
Вершинин забарабанил пальцами по полу рядом с собой. Саша заметила, что золотые перстни он больше не носит.
— Это чересчур наивно даже для вас, — сказал он после небольшой паузы. — Давайте я объясню все как есть. На берегу. Буду честен настолько, насколько это возможно. Работать станем так: я не интересуюсь, где и каким образом вы достанете золото. Вы не интересуетесь источниками моих поставок.
— То есть все же игра втемную?
— Мне это удивление непонятно. Вас ведь допрашивали в ОГП. Кому как не вам знать, что противостоять их средствам невозможно. Теперь они это называют протоколами. Под зеленым протоколом люди просто отвечают правду на все прямо заданные вопросы и, вроде бы, особо не меняются после. Но есть и красный протокол — человек рассказывает сам все, что имеет отношение к делу. Даже то, что забыл, то, о чем только смутно догадывается; полностью, ясно, по существу и с чрезвычайной охотой. После превращается в безмозглую куклу.
— Протоколы, — поморщилась Саша. — Новый порядок и сам ад превратит в придаток бюрократической машины… Но должны же быть способы противостоять этому.
— Избавьте меня от вашего месмеризма. В эти игры я не играю. Я не стану рисковать своими деловыми контактами только для того, чтоб вы чувствовали себя лучше. Так что нет, вы не будете знать, кому уйдет ваше золото. Но будете знать, что за него получите. И еще одно. Мы будем много торговаться. Собственно, это основное, чем мы с вами станем заниматься. Но расторжением сделки вы меня шантажировать не будете. Никогда. Вы ведь уже знали, что уедете со мной, когда вошли сейчас в эту дверь. Это сразу было ясно, вы совсем не умеете блефовать. Вы пытались на меня надавить. Не делайте так больше. Мы в этом предприятии вместе — с этой минуты и до его завершения, каким бы это завершение ни оказалось.